– Зачем же было приезжать? – (Зачем портить Финну и Лори уик-энд?) – Мне не понравилась идея Лори отправиться сюда одной. – Голубые глаза повторили попытку просверлить темные линзы.
Черные брови Мэгги взлетели над очками.
– Хантеры – вполне респектабельная семья… Может быть, немного претенциозная, но их вечеринки никогда не превращаются в тайные оргии, которые так любит часть молодежи их круга.
– Они – да. Мне приходилось вести дела с Марком. Однако я не могу сказать того же о некоторых из гостей.
В этот момент его внимание привлекла блондинка в самом скудном бикини из всех, до сих пор виденных Мэгги, что несколько смягчило критичность его тона. Сама Мэгги, одетая в более скромный цветастый купальник, накинутый поверх него саронг и белые кружевные перчатки без пальцев, почувствовала некое раздражение.
– Зато они привлекательны кое-чем другим.
Он усмехнулся ее досаде, блондинка же утратила для него интерес, как только начала заигрывать с одним из бронзово-загорелых парней, торчащих у бара. Хотя не было еще и одиннадцати утра, спиртное лилось рекой. Может быть, Никлас Фортуна прав, беспокоясь о дочери. Правда, у нее уже есть защитник. Финн не для того проводит многие часы в спортивных залах, развивая свое прекрасное тело, чтобы портить его излишествами. Душа любой компании, он благодаря своей жизнерадостной натуре не испытывал необходимости в искусственной стимуляции настроения, хотя обмануться на его счет было нетрудно. На вечеринках его редко видели без стакана в руке, и только Мэгги да бармен знали, что стакан гораздо чаще наполнялся содовой, чем водкой или джином.
– Вряд ли. И не нужно ревновать, Мэгги. Тело, конечно, эффектное, но твои очки интригуют гораздо сильнее.
То, что Никлас назвал ее по имени, и сладкая хрипотца голоса напомнили Мэгги, как он целовал ей руку на выставке драгоценностей, и она машинально оглянулась в поисках Финна, решив, что только он может быть причиной этой неожиданной фамильярности. Но Финна в обозримых пределах не было. Очевидно, они с Лори воспользовались возможностью уединиться, полагаясь на ее обещание – Господи, сохрани – сбить с толку отца Лори. Но вышло совсем наоборот. Пока она соображала, как отреагировать на его слова, Никлас еще больше усилил ее смятение, нагнувшись и сняв с нее очки.
– Я не ревную, – заморгала она. – А очки ношу, потому что мне в них удобно. И я пришла сюда искупаться в бассейне, а не в море мужской пошлости.
Могу я получить свои очки обратно?
– Предпочитаю видеть глаза собеседника, особенно если это женщина. – Он сложил очки и небрежно опустил в нагрудный карман своей белой рубашки.
Рубашка была с короткими рукавами и выставляла на обозрение волосатые мускулистые предплечья. По контрасту с ними бицепсы рук были гладкими и девственно чистыми, покрытыми тем же оливковым загаром, что лицо и шея. На фоне белых брюк и туфель резко выделялся толстый ремень черной тисненой кожи. Воображение подсовывало еще пару пистолетов в кобурах. Темное изуродованное лицо с резкими морщинами как нельзя более подходило бесшабашному герою вестерна.
– Почему же? – Мэгги взбесилась от такого мужского шовинизма. – Вы полагаете, что женщина не сумеет убедительно солгать, если смотреть ей в глаза? Мне как раз кажется, что глаза мужчин гораздо более красноречивы…
– А кто говорит о лжи? Я только хотел сказать, что женщина обычно пользуется глазами более выразительно, чем мужчина, взглядом добавляя нежные оттенки в свою речь, – сказал Никлас с неожиданной мягкостью. – Твой проказливый язык более неискренен, чем глаза. Так что же ты собиралась солгать мне?
В ее вспыхнувших глазах не было ничего нежного, и он рассмеялся, отчего грубые линии лица приятно смягчились.
– А очки-то дорогие – авторская работа. Не хотелось бы потерять их или повредить.
Он сунул руки в карманы и прислонился к низкому каменному парапету, за которым открывался волшебный вид на залив Хаураки. Субботнее утро было прекрасным, дул легкий бриз, и море белело от парусов рыбачьих лодок и спортивных яхт. В далекой дымке виднелись очертания Малого Барьерного острова, примерно третьего по величине птичьего заповедника в архипелаге Вайкики.
– Знаете, существуют товары без фирменного знака, качеством не хуже, а стоят вполовину меньше…
– Благодарю вас, но, когда мне понадобится лекция по экономному ведению хозяйства, я обращусь к своему счетоводу. Это такие очки, какие мне хотелось купить. А теперь не могу ли я получить их обратно?
– Но куда же вы их положите? – Серебристые глаза окинули ее хлопчатобумажный саронг. – Пускай побудут у меня в кармане. Получите их обратно, когда мы расстанемся.
– У вас это звучит как бракоразводный контракт, – пожаловалась Мэгги, инстинктивно затягивая потуже узел над левой грудью, удерживающий саронг.
– Я не верю в разводы. Что до контракта, то лучше считайте это просто формой вымогательства.
– Следует ли мне сделать вывод, что вы вдовец? – осмелилась поинтересоваться Мэгги. Последние дни Финн очень много говорил о Лори, но о настоящем и их общем будущем; ее прошлое оставалось в тумане. Впрочем, как-то он упомянул, что Лори не любит говорить о матери. Для Мэгги это было знаком какого-то неблагополучия.
– Моя жена умерла, да.
Хриплый ответ заставил ее поколебаться, но недолго.
– Ваша жена… ваша бывшая жена?
Мышцы на его торсе вздулись от напряжения.
– Занимайтесь своими делами, черт возьми… миссис Коул.
– Пытаюсь. Но вы же мне не даете, – сообщила она. Босиком Мэгги доставала ему только до середины груди, но упрямство добавило столько росту, что взгляды скрестились на равных. – Вы преследуете меня своими домыслами и нападками, Никлас. – Теперь уж она пустила в ход фамильярность, которую он позволил себе первым. – Ну что ж, если хотите, поиграем в «холодно, тепло, горячо»… Или вы не любите, когда «горячо»? А глаза у вас, наверно, от матери. Для мужчины они слишком выразительные. Похоже, вы не сохранили нежных воспоминаний о жене. Если бы она была жива, вы жили бы в браке?
Какое-то мгновение казалось, что сейчас он развернется и уйдет, но, должно быть, ей не удалось сдержать триумфальный блеск в глазах, потому что он остался стоять.
– Нет, вероятно, нет. Она подала на развод, но, накачавшись наркотиками по уши, попала в автомобильную катастрофу и погибла. Она была еще красивее, еще испорченнее, чем вы, – в своих желаниях ее алчное сердечко не знало удержу. Я был боксером, когда она женила меня на себе, – грубый, крутой, жестокий головорез, которого можно было демонстрировать ее элегантным друзьям, как медведя на цепи. Они завели моду приходить на мои бои и заключать между собой пари: деньги, машины, наркотики… секс – все служило разменной монетой. А когда Дейле надоело куражиться, она вернулась в свой круг.
Мэгги была потрясена не столько мрачным рассказом, сколько тем, что это рассказывалось… ей.
– А Лори?
Жесткие складки на лице прорезались еще глубже, и у Мэгги перехватило дыхание от боли. Дети… они всегда страдают больше взрослых из-за взрослой вражды.
– Лори никогда по-настоящему не знала ее. Дейла оставила ее слишком… ей было тогда два месяца. Она бы и не родилась, не пригрози я Дейле смертью, если она убьет моего ребенка, И все-таки она потребовала от меня плату: ребенок в обмен на безусловный развод… и все, что я имел, до последнего пенни. – Холодная, леденящая улыбка. – Деньги ее не волновали, это была богатая сучка – позолоченный булыжник. Просто хотела наказать меня за наглость, за то, что заставил сделать нечто ей неугодное.
– Мне так жаль… – Реплика прозвучала совершенно неуместно, а в устах другой «богатой сучки» – так даже оскорбительно, но Мэгги под страхом смерти не смогла бы удержаться от этой искренней реакции.
– А мне – нет. Это было для меня полезным уроком. Я узнал, что ничего так не портит человеческую натуру, как наследование богатства и привилегий.
Дейла была моделью, но она просто играла в свою профессию, как играла в жену и – очень недолго – в мать. Она знала, что откупится от любых утомительных обязательств, которые может на себя случайно взять. С Лори этого не будет. Я дал ей лучшее образование, какое можно купить за деньги, но она знает, что остальное будет добывать сама. Если ей захочется глазури на свой пирог, придется заняться стряпней. Никакого страхового фонда, никакой соломки, подстеленной на случай жизненных неудач, никаких ожиданий наследства – все пойдет на благотворительность.
