– Вы сказали «рыскающим», госпожа? Интересно, в каком это смысле?

– Вы заняты тем же самым и сегодня! – холодно фыркнула сенаторша. – В последний раз мы с вами встречались еще при жизни старого императора, и тут вы вдруг свалились как снег на голову. Мол, проходили мимо и решили заскочить… Вас сюда не приглашали, более того, вы сочли возможным не предупреждать меня об этом визите заранее, верно? Просто поразительно. Сейчас мы поговорим, и вы вновь куда-нибудь запропаститесь, не так ли?

Ампили поднес к губам чашку с чаем, пытаясь выиграть время и пораскинуть мозгами.

– Ваше поведение представляется мне более чем странным, – настаивала сенаторша, вперив в него взгляд.

– Зимой у меня начинают пошаливать суставы. Почти все время я сижу дома и появляюсь в свете только в самых крайних случаях. – Он понимал, что обмануть эту старую ведьму ему все равно не удастся. – Мне говорили, что кожа угря, намотанная на лодыжку, способствует удалению ядов…

Она и бровью не повела.

– Вы рыщете вокруг дворца, задавая людям весьма странные вопросы, однако входить во дворец почему-то опасаетесь. Шанди никак не может взять в толк, что это с вами приключилось. Он сам говорил мне об этом.

– Значит, мне следует встретиться с ним и рассеять все эти подозрения!

– Несомненно. – Сенаторша взяла с чайного столика серебряный колокольчик. – Думаю, долго ждать нам не придется.

Ампили вздрогнул и упавшим голосом спросил:

– О ком это вы, госпожа?

Колокольчик громко зазвенел.

– О наших общих знакомых. – На лице старухи появилась безобразная улыбка. – Эти люди будут просто счастливы препроводить вас во дворец.

Дверь бесшумно отворилась. На пороге появился крупный мужчина, одетый в сверкающие бронзовые латы. За его спиной стояли вооруженные до зубов легионеры. Ампили поставил чашку на стол.

– Ампили! – услышал он знакомый хриплый голос. – Вот мы и свиделись. Давненько я тебя поджидаю.

Ампили, похоже, поработал на славу. Его шпионство явно пришлось кое-кому не по душе, иначе его не пришел бы арестовывать сам легат Угоато.

– Наконец-то, – покачал головой Мист. – Я не опоздала, – огрызнулась Тхайла. На Поляне Свиданий они сидели бок о бок в просторной открытой беседке. Наружная ее часть тонула в цветах, внутри же стояли жесткие деревянные скамьи. Ей казалось, что в жаркий летний день это странное сооружение, оплетенное виноградом, теряет всяческий смысл – почему нельзя просто лежать на травке в тени деревьев? По утрам, когда с хмурого неба начинало лить как из ведра, беседка становилась бессмысленной вдвойне. Стекавшие с карнизов потоки воды заливали траву, от стоявшей в воздухе водяной пыли уже невозможно было укрыться.

Три других новичка сидели с более сырой подветренной стороны на безопасном расстоянии от Миста. Их звали Вум, Маиг и Дуф; Мист же по-прежнему величал их Червем, Опарышем и Личинкой. Хотя они и не показались Тхайле такими уж противными, она решила не водить с ними дружбы. Это устраивало и Миста, относившегося к ней, как к своей собственности то ли потому, что он первым познакомился с нею, то ли потому, что он был старше и крупнее других. Если один из трех новичков улыбался ей, он моментально терял свою обычную любезность и становился резким и агрессивным. При других обстоятельствах подобная самонадеянность раздражала бы ее, сейчас же она не обращала на нее ни малейшего внимания – причин для беспокойства хватало и без того.

Шагавшая по Тропе женщина, одетая в шляпку с обвисшими полями и длинный лазурный плащ, была никем иным, как самой госпожой Мирн, собравшей здесь всех пятерых новичков с тем, чтобы приступить к занятиям. В это промозглое утро на Поляне Свиданий кроме них не было ни души.

Пришло время занятий.

Шесть дней Тхайла терпела это мученье – она стала злой и обидчивой, ей было страшно и скучно. Все это время ей приходилось терпеть и Миста. Он показал ей все те места, дорогу к которым ей следовало знать, но не одно из них она не сочла сколько-нибудь интересным. Он пристал к ней словно клещ, не действовали ни намеки, ни уговоры, ни оскорбления, которыми она пыталась прогнать его. Как она ни пыталась увещевать его, он лишь смотрел на нее своими блестящими желтыми как масло глазами, в которых читались боль и неверие. После той первой горькой ночи он решил, что Тхайла только и мечтает, как бы проводить с ним все дни и ночи. Он обещал быть нежнее, грубее, живее, медлительнее, внимательнее, настойчивее – иными словами, в точности таким, как она того пожелает.

Когда же он не пытался убеждать ее в том, что ей надлежит немедленно переспать с ним, его компания представлялась ей вполне терпимой. Он был легок на подъем, довольно остроумен и до крайности ленив, хотя, сидя в своем каноэ с веслом в руках, он мог проявлять настоящие чудеса выносливости. В Колледже Тхайла знала только его. Джайна она видела лишь в день прибытия, всем прочим до нее попросту не было дела. К новичкам в Колледже относились как к неизбежному злу или как к маленьким, еще несмышленым детям. Еще бы! Ведь все здешние обитатели обладали какими-то оккультными способностями – все, кроме новичков.

Тхайла никогда не думала, что в Колледже может быть столько народу – такого количества людей она не видела за всю свою жизнь! Дюжина дюжин, а то и больше! С некоторыми из них она пыталась разговаривать на базаре. Они же отвечали ей неизменным:

«Скоро вам все объяснят». Порой она сталкивалась с неприкрытой грубостью. Однажды двое женщин, к которым она направлялась, так и вовсе решили раствориться в воздухе… Для волшебников все миряне одинаково неинтересны – глупые, неуклюжие, невежественные дети, и только…

Когда она с удивлением сообщила Мисту о том, что здесь нет старых людей, он бросил на нее насмешливый совиный взгляд.

– Кто станет доверять стареющему волшебнику?

Разве волшебникам вообще можно доверять?

Архивариус Мирн, вне всяких сомнений, относилась к их числу. Тхайла считала, что ей скорее двадцать, чем сорок, что она скорее молода, чем стара. Она вошла в беседку и, сняв с себя шляпку, принялась стряхивать с нее воду. После этого она положила шляпку на одну из скамеек и расстегнула заколку своего плаща, всем своим видом выражая крайнее неудовольствие погодой. Ее полные жеманства маленькие пухлые губки чересчур выпячивались вперед, волосы были собраны в огромный высокий узел, от чего взгляд некрасивых карих глаз госпожи Мирн казался еще пронзительнее. Блуза и полосатая юбка свидетельствовали об ее отменном вкусе.

Она бросила плащ туда же, где лежала ее шляпка, и взглянула на своих новых учеников с явным неодобрением – Тхайла и Мист сидели по одну сторону беседки, Вум, Маиг и Дуф – по другую. Новички ответили ей взглядами, полными раскаяния и страха.

Вум – ровесник Тхайлы, вызывал у нее крайнее отвращение. Он то и дело ковырял в носу, сидел разинув рот, тупо пялился на нее. Она знала, что все это он делает специально, она видела это. Он почему-то решил избрать своей жертвой именно ее. Когда же она не могла сдержать своего раздражения или гнева, он страшно радовался. Тхайла решила, что Дар Вума состоит именно в этой способности раздражать окружающих.

Невысокий щупленький Дуф был много младше ее. Он говорил крайне редко и большую часть времени излучал волны панического ужаса. Тхайла жалела Дуфа и считала, что мальчику следовало задержаться дома еще на год-другой. Может, он и обладал неким Даром, но в чем именно он мог состоять, Тхайла не понимала.

По идее, Маиг тоже должен был вызывать у нее жалость, но отсутствующая улыбка, выдававшая в нем слабоумного, и бурные противоречивые эмоции вызывали у нее только тошноту. Дар Маига состоял в умении жонглировать, все остальное его попросту не интересовало. Он мог удерживать в воздухе сразу восемь тарелок или пять ножей. В это утро он попробовал пожонглировать в столовой шестью ножами, но его остановил волшебник, боявшийся, что Маиг может случайно поранить кого-то из присутствующих.