– Но я действительно не знаю, – задумался Каррас, сложив руки на груди. – Говорят, что где-то в Европе есть почитатели черной мессы.

– В наши дни?

– В наши дни.

– Такие, как в средние века, святой отец? Вы знаете, я многое читал об этом, между прочим, и о сексе, и о статуях, и еще бог знает о чем. Я не хочу вызывать у вас отвращения, но неужели они действительно этим занимались?

– Я не знаю.

– Но выскажите хотя бы свое мнение по этому поводу.

Иезуит рассмеялся.

– Ну хорошо. Тогда я считаю, что все это правдоподобно. По крайней мере я так думаю. Но здесь я исхожу только из патологии. Ну да, об этой самой черной мессе. Все, кто этим занимался, были, видимо, психически больными. В медицине даже есть специальный термин для подобного расстройства: сатанизм. Эти люди не могут получать сексуального наслаждения, если оно не связано с богохульством и осквернением святых. Это встречается не так уж редко даже в наше время, а черная месса только подтверждает правильность моих слов. В отчетах парижской полиции можно и сейчас найти описание интересного случая, который произошел с двумя монахами. Сейчас вспомню. По-моему, это было в Крэпи. Эти два монаха пришли в гостиницу и начали ругаться, требуя трехместную кровать. Третьего они тащили с собой: это была статуя божьей матери в человеческий рост.

– О боже, это потрясающе, – выдохнул детектив. – Потрясающе.

– Но это самая настоящая правда. И она подтверждает, что все, прочитанное вами, основано на фактах.

– Да, секс... Может быть, может быть. Я теперь понимаю. Но это немного другое. Не важно. А ритуалы, связанные с убийствами, святой отец? Это тоже правда? Расскажите! Они берут кровь грудных младенцев?

– Я ничего не знаю о ритуальных убийствах, – проговорил Каррас. – Нет, не знаю. Но в Швейцарии одна акушерка на исповеди призналась, что убила около 30 или 40 младенцев во время черной мессы. Возможно, у нее выведали это под пытками, – поспешил добавить он. – Кто знает? Но говорила она убедительно. Акушерка рассказывала, что прятала в рукав длинную тонкую иглу, и, когда надо было принимать ребенка, она незаметно высовывала иглу и втыкала ее в родимчик на голове ребенка, а потом опять прятала иглу в рукав. После этого не оставалось никаких следов, – пояснил Каррас и взглянул на Киндермана. – Все считали, что ребенок родился мертвым. Вы слышали, что европейцы-католики весьма предосудительно относятся к акушеркам? Так вот, эта предосудительность вытекает именно отсюда.

– Это страшно.

– И в нашем веке встречается безумие. Во всяком случае... – Подождите. Все эти истории... ведь их рассказывали под пытками, верно? Так что на них нельзя полностью полагаться. Сначала они подписывали свои признания, а уж потом кто-то другой мог их дополнить. Я хочу сказать, что в этих случаях не было ни клятв, ни, так сказать, предписания о представлении виновных перед судом для рассмотрения законности их ареста. Я прав?

– Да, вы правы, но тем не менее многие признания были сделаны добровольно.

– Кто же будет добровольно рассказывать о таких вещах?

– Ну, хотя бы те, у кого болела душа.

– Ага! Еще один достоверный источник!

– Конечно же, вы правы, лейтенант. Я выступаю в роли адвоката дьявола. Но есть одна вещь, часто нами забываемая: люди, у которых хватает духу сознаться в подобных делах, возможно, способны и совершить их. Ну, например, вспомним легенду об оборотнях. Конечно, это звучит смешно, ведь никто не может превратиться в дикого зверя. Но если человек поверит в то, что он оборотень, он и будет вести себя как оборотень.

– Ужасно. Только теория или факт?

– Ну, существовал же, например, Уильям Стампер. Или Питер. Я точно не помню. Он жил в Германии в XVI веке, был уверен в том, что он оборотень, и убил больше 20 человек.

– Вы хотите сказать, что он сам признался в этом? – Да, но думаю, что это признание было обосновано. – Чем?

– Когда его поймали, он пожирал мозги двух своих молодых невесток.

Детектив и иезуит подошли к стоянке. Поравнявшись с полицейской машиной, Киндерман посмотрел на Карраса.

– Так кого же мне искать, святой отец? – спросил он.

– Сумасшедшего, – тихо ответил Дэмьен Каррас. – Возможно, наркомана.

Детектив задумался и, ни слова не говоря, кивнул головой. Потом повернулся к священнику:

– Хотите, подброшу? – предложил он, открывая дверцу машины.

– Спасибо, мне здесь близко.

– Не важно, садитесь! – Киндерман нетерпеливым жестом пригласил священника в машину. – Потом расскажете своим друзьям, что катались в полицейской машине.

Иезуит улыбнулся и опустился на заднее сиденье.

– Ну вот и хорошо. – Детектив шумно выдохнул воздух, откинулся назад и захлопнул дверцу.

Каррас показал дорогу. Они поехали на Проспект-стрит, к современному зданию, куда недавно перевели иезуитов. Каррас не мог больше оставаться в коттедже, понимая, что священники, привыкшие к его помощи, будут продолжать свои посещения.

– Вы любите кино, отец Каррас?

– Очень.

– Вы видели «Короля Лира»?

– У меня нет возможности.

– А я видел. У меня есть пропуск.

– Это хорошо.

– У меня есть пропуск на самые лучшие фильмы. Моя жена очень устает и поэтому никогда со мной не ходит.

– Это плохо.

– Да, это плохо, я не люблю ходить в кино один. Понимаете, мне нравится поговорить о фильме, поспорить, покритиковать его.

Каррас молча кивнул, глядя вниз на большие и сильные руки, зажатые между колен. Так прошло несколько секунд. Потом Киндерман неуверенно повернулся и, с хитринкой в глазах, предложил:

– Может быть, вы когда-нибудь согласитесь сходить со мной в кино, отец Каррас? Это бесплатно... У меня пропуск, – быстро добавил он.

Священник взглянул на него и улыбнулся.

– Как говорил Эльвуд Дауд в кинофильме «Гарвей»: когда? – О! Я позвоню вам, позвоню! – Лицо детектива засветилось.

Они подъехали к дому и остановились.

Каррас взялся за ручку и открыл дверцу.

– Пожалуйста, позвоните. Извините, что я не смог вам помочь.

– Ничего, вы мне все-таки помогли. – Киндерман неуклюже помахал рукой. Каррас уже выходил из машины.

– Послушайте, святой отец, я совсем забыл, – вдруг остановил его Киндерман. – Совсем вылетело из головы. Вы помните ту карточку с осквернительным текстом? Ту самую, что нашли в церкви?

– Карточка с молитвами?

– Ну да. Она еще у вас?

– Да, она у меня. Я проверял латинский язык. Она вам нужна?

– Да, она, может быть, мне чем-нибудь поможет.

– Одну секундочку, сейчас принесу.

Пока Киндерман ждал около полицейской машины, иезуит прошел в свою комнату на первом этаже, выходящую окнами на Проспект-стрит, и взял карточку. Потом вышел на улицу и отдал ее Киндерману.

– Может быть, остались отпечатки пальцев, – предположил Киндерман, осматривая карточку, а потом добавил: – Хотя нет, вы же держали ее в руках. Хорошо, что я вовремя сообразил. Он вглядывался в пластиковую обертку карточки. – Ага, подождите-ка, что-то есть, что-то есть! – Потом с нескрываемым ужасом детектив посмотрел на Карраса. – Вы ее вынимали отсюда? Каррас усмехнулся и кивнул.

– Ну, это не важно, может быть, мы что-нибудь все-таки найдем. Кстати, вы ее изучали?

– Да.

– Ваше заключение?

Каррас пожал плечами.

– На шутника не похоже. Сначала я подумал, что текст сочинил какой-то студент. Но теперь я в этом сомневаюсь. У того, кто писал эти строки, несомненно, сильное психическое расстройство.

– Как вы и говорили.

– И латынь... – Каррас нахмурился. – Текст не безликий, лейтенант, здесь чувствуется определенный стиль, вполне индивидуальный стиль. Человек, который это писал, должен думать на латинском языке.

– А священники думают на латыни?

– Ну-ну, продолжайте!

– Ответьте на вопрос, мистер Вечно-Подозревающий.

– Да, на определенной стадии освоения языка это бывает. По крайней мере у иезуитов и некоторых других священников. В Вудстокской семинарии некоторые философские дисциплины читались на латыни.