Человек в хаки заспешил в Мосул. Сердце его сжималось в предчувствии скорой встречи со старым врагом...

Дом сдавался внаем. Очень ухоженный дом. Аккуратный. В колониальном стиле. Обвитый плющом. Находился он в Вашингтоне, в районе Джорджтауна. Через дорогу располагалась территория университета. Сзади – крутой спуск на шумную М-стрит, а внизу – мутный Потомак.

Ранним утром первого апреля в доме было тихо. Крис Макнейл лежала в кровати и просматривала текст сценария для завтрашней съемки. Регана, ее дочь, спала внизу. В комнате у кладовой спали немолодые экономка и мажордом, Уилли и Карл. Примерно в половине первого Крис оторвалась от текста. Она услышала какое-то постукивание. Очень странные звуки. То приглушенные, то громкие и четкие. Очень ритмичные. Похожие на какую-то недобрую морзянку.

Забавно.

Минуту она прислушивалась, затем отвлеклась, но постукивание не прекращалось, и она не могла сосредоточиться. Крис в сердцах швырнула сценарий на кровать.

Боже, я сойду с ума!

Она встала с твердым намерением разобраться, в чем дело. Крис вышла в коридор и огляделась. Ей показалось, что звуки идут из комнаты Реганы.

Что это она там делает?

Она спустилась в холл, постукивание стало слышно громче. Когда же она распахнула дверь и вошла в комнату, звуки резко затихли.

Что за чертовщина?

Ее симпатичная одиннадцатилетняя дочка спала, прижавшись к большому плюшевому круглоглазому медведю.

Крис подошла к кровати, нагнулась и шепнула:

– Рэгс, ты не спишь?

Дыхание ровное. И глубокое.

Крис оглядела комнату. Бледные лучи света из зала легли на картины, нарисованные Реганой, на ее игрушки.

Ну, ладно, Рэгс. Твоя глупая мамочка попалась. На удочку. Скажи теперь: «Первый апрель, никому не верь!»

И все же Крис знала, что на нее это не похоже. Ее дочка была скромной и очень робкой девочкой. Тогда где же шутник? Какой-нибудь дурак спросонок решил проверить отопительные трубы или канализацию? Однажды в горах Бутана она несколько часов подряд смотрела на буддийского монаха, который сидел на корточках и занимался созерцанием. В конце концов ей показалось, что он воспарил. Скорее всего показалось. Рассказывая об этом случае, она всегда добавляла «скорее всего». Возможно, и теперь ее воображение (довольно богатое само по себе) и выдумало этот стук.

Ерунда – я же слышала!

Неожиданно она посмотрела на потолок. Ага! Слабое царапанье!

Крысы на чердаке! Господи! Крысы!

Она вздохнула. Ну вот. Огромные толстые хвосты. Шлеп, шлеп. Как ни странно, ей полегчало. И тут она впервые обратила внимание на холод. Комната была совершенно выстужена. Мать подошла к окну. Проверила его. Закрыто. Потрогала батареи. Горячие.

В чем дело?

Удивленная, она вернулась к кровати и потрогала щеку девочки. Она была гладкая, немного влажная.

Я, наверное, заболела.

Крис посмотрела на дочь, на ее курносый нос и веснушчатое лицо, потом быстро наклонилась и поцеловала теплую щеку. «Я так люблю тебя», – прошептала она. Затем Крис вернулась в свою спальню и вновь принялась за чтение сценария.

Ей хотелось спать. Она перевернула страницу. Бумага была измята, края оборваны. Это работа режиссера-англичанина. Когда он нервничает, то дрожащими руками отрывает полоску бумаги от первой попавшейся страницы и жует ее, пока во рту у него не вырастает большой бумажный ком.

Милый Бэрк!

Крис зевнула и вновь взглянула на сценарий. Многие страницы были объедены. Она вспомнила про крыс. У этих маленьких сволочей, безусловно, есть чувство ритма. Она решила утром отправить Карла за крысоловками.

Пальцы Крис разжались. Сценарий выпал из рук.

Крис уснула. Ей снилась ее смерть. Она задыхалась и растворялась, терялась в пустоте и все время думала: меня не будет, я умру, меня не будет никогда, о, папа не допустит этого, я не хочу превратиться в ничто, навсегда, – и опять таяла, растворялась, и этот звон, звон, звон...

Телефон!

С тяжело бьющимся сердцем Крис вскочила и сняла трубку.

Звонил помощник режиссера.

– В гримерной в шесть часов, дорогая.

– Ладно.

– Как дела?

– Если сейчас пойду под душ и приду в себя, значит, все в порядке.

Он засмеялся.

– Увидимся.

– Хорошо.

Она повесила трубку. Немного посидела, раздумывая над своим сном. Сон? Это скорее напоминало раздумья в полусне. Такая удивительная ясность! Конец существования. Невозвратимость. Она раньше не могла себе представить. О Боже, этого не может быть!

Но это, к сожалению, правда.

Крис надела халат и быстро спустилась вниз, к реальному и шкворчащему жареному бекону.

– Доброе утро, миссис Макнейл!

Седая Уилли склонилась над столом. Она выжимала сок из апельсинов. Под глазами синие мешки. Чуть заметный акцент. Она, как и Карл, была родом из Швейцарии. Экономка вытерла руки салфеткой и направилась к плите.

– Я сама достану, Уилли. – Крис, всегда наблюдательная, заметила ее усталый взгляд. Уилли вернулась к столу, ворча что-то себе под нос. Крис налила кофе и принялась за завтрак.

Посмотрев на свою тарелку, она тепло улыбнулась. Алая роза. Регана. Мой ангел. Каждое утро, когда Крис снималась, Регана тихонько вставала с кровати, шла на кухню и клала ей цветок на тарелку, а потом, сонная, опять шла спать. Крис покачала головой, вспомнив, что она когда-то хотела назвать ее Гонерильей. Да. Все верно. Надо быть готовой к худшему.

Ее большие зеленые глаза стали вдруг похожи на глаза бездомного или осиротевшего человека. Она вспомнила о другом цветке. О сыне. Джэми. Он умер давно, когда ему было всего три года. Крис в то время была молоденькой неизвестной девочкой из хора на Бродвее. Она поклялась, что никого не будет любить так сильно, как Джэми и его отца, Говарда Макнейла. Уилли подала сок, и тут Крис вспомнила о крысах.

– Где Карл? – спросила она экономку.

– Я здесь, мадам.

Мажордом выглянул из-за двери кладовой. Властный. Почтительный. Энергичный. Вежливый. Живые, блестящие глаза. Орлиный нос. Абсолютно лысый.

– Послушай, Карл. На чердаке завелись крысы. Неплохо бы купить капканы.

– Крысы?

– Я же сказала.

– На чердаке чисто.

– Ну, значит, у нас чистоплотные крысы.

– Никаких крыс.

– Карл, я их слышала ночью. – Крис едва сдерживалась.

– Может, канализация, – попробовал возразить Карл, – или отопительные трубы?

– Крысы! Ты купишь в конце концов эти проклятые ловушки? И перестань спорить!

– Да, мадам. Я пойду прямо сейчас!

– Не сейчас, Карл! Все магазины закрыты!

– Они и правда закрыты, – проворчала Уилли.

– Посмотрим. Он ушел.

Крис и Уилли обменялись взглядами, потом Уилли покачала головой и вернулась к бекону. Крис вспомнила про свой кофе. Странный. Странный человек. Так же, как и Уилли, трудолюбивый, очень преданный. И все же было в нем что-то такое, от чего Крис становилось не по себе. Что именно? Может, его чуть заметная заносчивость? Или его вызывающее поведение? Нет. Что-то другое. Супруги жили у нее уже почти шесть лет, но Карла она никак не могла понять до конца.

Крис поднялась в свою комнату и надела свитер и юбку. Посмотрела в зеркало и с удовольствием начала расчесывать свои короткие рыжие волосы, вечно казавшиеся растрепанными. Потом состроила рожицу и глупо усмехнулась. Эй, милая соседушка! Можно поговорить с твоим мужем? С твоим любимым? С твоим негодяем? А, твой негодяй в богадельне? Это он звонит! Она показала язык своему отражению. Поникла. О Боже, что за жизнь! Взяла коробку с гримом и париками, спустилась вниз и вышла на тенистую чистую улицу.

На мгновение Крис остановилась, вдохнула полной грудью свежий утренний воздух и посмотрела направо. Пошла дальше. К своей работе, к этой веселой путанице, к бутафорской, шутовской старине.

Как только Крис вошла через главные ворота, ее настроение немного улучшилось, а потом, увидев знакомые ряды фургонов вдоль южной стены, где размещались костюмерные и гримерные, она и вовсе повеселела. В восемь утра первого дня съемок она уже почти пришла в себя, потому что начала спорить по поводу сценария.