Как околдовала… Глупо, конечно, звучит, но по-иному и не скажешь. Будто все эти недели под гипнозом был. Скорее всего тут не обошлось без влияния эса…

— Ты сука, — коротко сказал Андрон, не оборачиваясь.

— Местами, — признался Рысцов.

— Уж лучше с одиннадцатого этажа на коляске…

Валера не понял, к чему это было сказано. Он болезненно поморщился, собрался с духом и выговорил наконец:

— Я вчера, когда немного оклемался, хотел к тебе пойти, да подумал… не простишь.

Петровский промолчал.

— Но президента как она зазомбировала?.. — вздохнул подполковник. — Ладно, сейчас неважно: оклемался вроде наш вождь, порядок наводит — столько дерьма наворочено за это время, так-сяк… А Больбинская исчезла махом. Он объявил её и в федеральный розыск, и в международный; объясняется с другими странами… Только теперь уже поздно выкобениваться…

— Почему?

— Ты же видел, что на Алтуфьевском «капля» вылезла недавно? — Валера кивнул. — Ну так вот… Вчера в двадцать три сорок семь по московскому времени она начала расти.

— То есть как… расти?

— Дёшево и сердито.

Павел Сергеевич замолчал. Рысцов переваривал чудовищную информацию добрую минуту.

В это время их «Тойота» проскочила МКАД; блокпост был раскурочен: на обочине, возле въезда на мост, валялись бетонные балки, переломанные доски и сваленные в кучу указатели. Из Москвы тянулась бесконечная пробка, осатаневшие водители выскакивали на разделительную, буквально через каждые двести метров валялись смятые в ДТП останки машин, асфальт был усеян битым стеклом.

— Значит, все-таки началось… — наконец промолвил Валера.

— Что началось? — поднял бровь Таусонский.

— Дура… — Рысцов прикрыл глаза и сжал разбитые губы от подступившей к руке боли. — Безумная дура. Я ей говорил ещё накануне, когда капля впервые в эсе появилась, что это последнее предупреждение. А она плела что-то про новую эпоху… Умалишённая.

— Дура не дура, а дело своё поганое она сделала! И ты, желая того или нет, Больбинской активнейшим образом способствовал, так-сяк. Хочется верить, что не желая… Не начни вы эпопею с «Изнанкой», С-пространство бы так не охамело.

— Что делает «капля»?

— Растёт. — Павел Сергеевич хмыкнул. — Движется во все стороны, глотает все, что попадается на пути, просачивается в любые дырочки.

— Господи… — прошептал Валера, ужасаясь. — И быстро она… движется?

— Километра полтора в час. Может, чуть поменьше. Уже до Тимирязевской, наверное, добралась. Ночью, пока мы за тобой бегали, на севере города, как сам смекаешь, полный триндец был. Паника… В шесть утра должны объявить всеобщую эвакуацию населения. К Москве стягивают военные силы, ну и все прочее. А дальше можешь самостоятельно додумать… Сейчас приедем в отдел, узнаем последние сводки.

Рысцов не хотел додумывать. Просто-напросто подобная информация в голове укладываться никоим образом не намеревалась, сознание напрочь отказывалось принимать факты. Поэтому пока ещё не было страшно.

Это же — конец. Ведь если чёрная субстанция «капли» сжирает людей так же, как зажигалки в эсе…

— В эсе что происходит? — спросил он.

— Не знаю. По этой части ты у нас спец… Все, приехали, вылезаем живо.

Машина остановилась возле трехэтажного здания на Ташкентской.

Вокруг суетились люди: кто в форме, кто в гражданке. Сновали менты и даже военные. По улице проскочил БТР, плотоядно поводя стволом туда-сюда и плюясь гарью из выхлопных труб. Где-то над головой застрекотал вертолёт…

И ещё бесконечными потоками по тротуарам бежали люди. Быстро, медленно, волоча за собой пожитки, катя тележки, перебрасываясь словами, крича, ругаясь, крестясь, шевеля посиневшими губами, испуганно глядя на бледное небо, плача, смеясь, падая и отшибая о лёд колени…

Беглецы…

Ветер трепал их волосы, срывал плохо закреплённые вещи с тюков, развевал полотнища газет, которыми была обмотана утварь, нёсся сквозь их сердца — он сегодня был сильный.

Если б люди могли хоть на миг забыть о страхе и прислушаться к бесконечной заунывной мелодии пролетающих вдоль мостовой потоков воздуха, то они разобрали бы, о чем говорил этот ветер.

Он рассказывал о мгновениях.

Он, надрываясь, кричал о секундах…

Выбравшись наружу, Павел Сергеевич первым делом достал мобильник и набрал какой-то номер.

— Алло? Илязов, как обстановка? Да мне насрать на рапорты! Ты моего попугая забрал? Другое дело. Хвалю. В общем, так, собирай ребят, и быстренько дуйте в… — Он повернул голову и прочёл надпись на казённой табличке, висевшей около тяжёлых дверей подъезда: — Дуйте в семнадцатый. Это на Ташкентской. Сядем, так-сяк, обсудим по-быстрому ситуацию. Кренделя? Да взяли мы кренделя. Всю ночь, гад, бегал по Рязанской области, до Мордовии чуть не доплюхал! Давненько я так не катался… Да, ещё… Вези сюда его пассию бывшую, сынишку бабе вернём. И подсуетись, так-сяк, чтобы где-нибудь нашли врача с коробкой гипса. Ну как зачем?! Этот дебил умудрился, удирая от нас на мотоцикле, чуть не вписаться в автобус, слететь в канаву и предплечье поломать. А? Перелом-то? Нет, закрытый вроде…

Из передней дверцы выкарабкался заспанный Серёжка, цепляясь тулупчиком за все подряд.

— Папка! — обрадовался он, увидев Рысцова, понуро стоявшего неподалёку в истерзанном плаще, кожаные обрывки которого полоскал озверевший вконец ветер. — Папка… Я так испугался, когда мы перевернулись на мотоцикле! А потом нас дядя Андрей подобрал — ты спал в это время… А после я и сам уснул… Но зато теперь все пацаны в классе передохнут от зависти, когда я расскажу про наши приключения! Особенно Чемкаев… А мы где? — Мальчуган огляделся, недоуменно проводил взглядом нескольких пробежавших мимо прохожих. Ткнул пальчиком в трехэтажное здание гэбистов: — Это что?

— Видимо, наш временный штаб… — улыбаясь, ответил Валера, осторожно прижимая сына к себе здоровой рукой. Заскрипел зубами от боли в повреждённой конечности, но все же добавил: — Игра продолжается, Серёжка…

Андрон направился к ним решительным шагом, желая, по всей видимости, многое высказать Рысцову, а потом дать гнусному изменнику в ухо. Но, не дойдя нескольких метров, бывший гений freak-режиссуры остановился, поглядел на радостного мальчишку, выгнул бровь. Сильнее надвинул на глаза шляпу, чтоб ненароком не сдуло. Сплюнул, досадливо махнул накачанной рукой. И, широко ощерившись, пробормотал: