– Экстренное сообщение! Телеоператор Ричард Бесерра жив и на свободе!

Марта так разрыдалась, что успокоилась лишь поздно вечером, когда встретилась с сыном в редакции «Криптона». Этот момент она вспоминает по сей день: «Кожа да кости, бледный, бородатый – но все-таки живой!»

Чуть раньше о случившемся известили Рафаэля Пардо: и его приемную позвонил знакомый журналист и попросил уточнить одну из версий полицейской операции. Пардо связался с генералом Масой Маркесом и директором полиции генералом Гомесом Падильей. Ни тот, ни другой об операции ничего не знали. Спустя минуту Гомес Падилья доложил, что подразделение Элитного корпуса прочесывало местность в поисках Эскобара и случайно наткнулось на боевиков. Гомес заверил, что полицейские не располагали какой-либо информацией о спрятанных в данном месте заложниках.

Узнав о том, что случилось в Медельине, Турбай сразу стал звонить Нидии в загородный дом в Табио, но телефон там не работал. Тогда он послал в Табио машину с начальником своей охраны, поручив ему сообщить, что Диана спасена и проходит обычное обследование в медельипском госпитале. Нидия узнала об этом в два часа дня, но вместо того, чтобы разделить бурную радость всех членов семьи, с болью и отчаянием вскрикнула:

– Диану убили!

По дороге в Боготу она жадно слушала радио, и в сердце росла тревога. Позднее Нидия вспоминала: «Всю дорогу я плакала, но это были не громкие рыдания, а тихие стоны». Заехав домой переодеться, Нидия отправилась в аэропорт, где родственников ждал президентский «фоккер», после тридцати с лишним лет интенсивной эксплуатации летавший, можно сказать, на честном слове. В тот момент было известно лишь то, что Диана находится под пристальным наблюдением врачей, но Нидия уже не верила никому и ничему, кроме своего материнского инстинкта. Она прошла прямо к телефону и попросила соединить ее с президентом страны.

– Диану убили, господин президент, – сказала она. – И это – ваша работа, ваша вина и ваше каменное сердце.

Президент поспешно ответил, что у него, наоборот, хорошие новости.

– Нет, сеньора, – он говорил подчеркнуто спокойно. – Мне известно, что проводилась силовая операция. Точных результатов пока нет, но Диана жива.

– Это не так, – настаивала Нидия. – Ее убили.

Президент поддерживал прямую связь с Медельином и был уверен в обратном.

– Откуда вы знаете?

Ответ прозвучал с абсолютной уверенностью: «Мне подсказывает сердце матери».

Сердце матери не ошиблось. Примерно через час представитель президента в Медельине Мария Эмма Мехия поднялась на борт самолета, доставившего семью Турбай, и сообщила трагическую новость. Диана скончалась от потери крови после того, как врачи несколько часов безуспешно боролись за ее жизнь. Она потеряла сознание еще в вертолете на пути в Медельин и больше в себя не приходила. Ее позвоночник был перебит на уровне поясницы высокоскоростной разрывной пулей среднего калибра, разорвавшейся внутри тела и вызвавшей общий паралич с необратимыми последствиями.

Нидия испытала страшное потрясение, увидев в госпитале дочь, лежащую на хирургическом столе, – голую, накрытую только окровавленной простыней, с безжизненным лицом и бесцветной от полной потери крови кожей. Ее грудь рассекал огромный шов на месте разреза, через который хирурги проводили прямой массаж сердца.

Выйдя из операционной и пробиваясь сквозь пелену боли и отчаяния, Нидия прямо в госпитале сделала жесткое заявление для прессы. Оно начиналось словами: «Это история объявленной смерти». Не сомневаясь, что Диана пала жертвой спецоперации полиции, проведенной по приказу из Боготы – такие сведения ей дали уже в Медельине, – Нидия скрупулезно перечислила, сколько раз обращались к президенту родственники и она сама с просьбой не предпринимать силовых акций. И вот теперь действия правительства и лично президента явились такой же причиной гибели ее дочери, как и бессмысленное, преступное упрямство Подлежащих Экстрадиции. Но больше других виноват президент, который «с равнодушием, граничащим с черствостью и безразличием, оставался глухим к просьбам не подвергать опасности жизнь заложников при силовой операции».

Гневное заявление Нидии, переданное в прямом эфире всеми средствами массовой информации, вызвало сочувствие общественности и недовольство правительства. Президент вызвал ближайших сотрудников – секретаря администрации Фабио Вильегаса, личного секретаря Мигеля Сильву, советника по безопасности Рафаэля Пардо и советника по связям с прессой Маурисио Варгаса. Целью совещания была выработка решительной отповеди на заявление Нидии. Однако после тщательного анализа все пришли к выводу, что им нечего противопоставить материнской боли.

Поняв это, Гавирия прервал совещание и приказал:

– Все идем на похороны. И президент, и правительство в полном составе.

Ожесточенное сердце Нидии не могло успокоиться. Сознавая, что Дианы нет в живых, она через кого-то, чье имя теперь не помнит, все же передала президенту новое письмо, написанное лишь для того, чтобы он никогда не забывал о своей вине. «Естественно, я не ждала от него ответа».

Когда закончилась месса у гроба, собравшая в соборе небывалое количество народа, президент встал со своего места; под пристальными взглядами собравшихся, под объективами фото– и телекамер он пересек пустынный центральный неф собора и протянул руку Нидии, уверенный, что его рука так и повиснет в воздухе. В рукопожатии Нидии чувствовалось ледяное отчуждение. В действительности она испытала даже некоторое облегчение, опасаясь, что президент захочет ее обнять. Поцелуй и соболезнования жены президента, Аны Милены, Нидия, напротив, приняла с благодарностью.

Но это был еще не конец. Придя в себя после похорон, Нидия сразу попросила президента о встрече, чтобы сообщить нечто важное, о чем он должен знать прежде, чем выступит с обращением по поводу гибели Дианы. Нидия и представить себе не могла, какую горькую усмешку вызовет у президента ее просьба, которую Мигель Сильва передал ему слово в слово.

– Она решила меня доконать. Что ж, конечно, пусть приходит.

Гавирия встретил Нидию как прежде. Но нечто новое появилось в облике одетой во все черное женщины: какая-то кротость и скорбь. С первых слов президент понял, что она не будет тратить время на предисловия.

– Я пришла, чтобы помочь вам.

Нидия неожиданно извинилась за то, что думала, будто именно президент отдал приказ об операции, приведшей к смерти Дианы. Теперь она знает, что его даже не поставили в известность. Более того, его и сейчас продолжают обманывать: роковая операция была организована совсем не ради поимки Пабло Эскобара, а для того, чтобы отбить заложников, местонахождение которых под пытками выдал один из схваченных накануне боевиков. Как стало известно Нидии, этот человек позже оказался в числе убитых в перестрелке.

Уверенным, подробным рассказом Нидия старалась заинтересовать президента, но никаких признаков понимания с его стороны не заметила. «Он слушал, как глыба льда», – скажет она позднее, вспоминая этот день. Неожиданно для себя в какой-то момент Нидия без всякого повода разрыдалась. Все, что накопилось в сердце, вдруг вырвалось наружу. Она обвинила президента в равнодушии и безразличии к выполнению конституционных обязанностей по спасению жизни заложников.

– Представьте, что ваша дочь оказалась в такой ситуации. Что бы вы сделали? – спросила Нидия.

Глядя прямо в глаза президенту, она так волновалась, что не оставила ему времени для ответа. Позднее Гавирия вспоминал об этом разговоре: «Она задавала вопросы, но не давала мне времени ответить». После первого вопроса тут же последовал новый: «Не кажется ли вам, господин президент, что при решении этой проблемы вы допустили ошибку?»

Впервые на лице президента появилась тень сомнения. «Мне никогда не было так горько», – вспомнит он через несколько лет. В тот момент он только моргнул и ответил обычным тоном:

– Возможно.

Поднявшись со стула, Нидия молча протянула президенту руку и вышла из кабинета прежде, чем он успел открыть перед ней дверь. Тут же вошел Мигель Сильва и сразу заметил, какое сильное впечатление произвела на президента история с убитым боевиком. Не откладывая, Гавирия отправил личное письмо генеральному прокурору с просьбой расследовать этот случай и дать ему правовую оценку.