– Я шел облегчиться, – сообщил он мне, – но по пути в уборную выпил три текилы.

– Почему три?

– Ты трижды лишил меня присутствия духа. – Он искоса посмотрел на меня. – Первый раз – когда я тебя увидел. Второй – когда ты пожал мне руку. И третий – когда я обернулся на наш стол и увидел, что тебя там нет.

Я попытался схватить его за плечо. Моя рука зависла между нами, а затем приземлилась на грудь, в вырез рубашки, где ткань уступает место плоти. Джей притянул меня к себе. Я качнулся и упал на него. Он был немного выше, и мое лицо вмялось в шею, губы распростерлись прямо на горле. Мы стали целоваться так страстно, как я не целовался ни с кем за всю мою жизнь – ни с живым, ни с мертвым.

Пальцы запутались в его волосах, дергая так сильно, что, должно быть, причиняли немалую боль. Его язык ощупывал острые края моих зубов, грозя погрузиться прямо в глотку и удушить. От Джея исходил вкус крови и ярости. В его поцелуях сквозило неспешное наслаждение болью. Мне знакомы эти привкусы, они есть в моем собственном рту, это сущностный аромат моей жизни.

Я не знал, кто такой Джей, пока нет, но на инстинктивном, биологическом уровне я признал его. Я понял, что этот человек очень опасен. Я также был Уверен, что необходимо постичь его настолько глубоко, насколько он мне позволит.

Я терся о Джея словно с намерением вмолотить его в стену. Когда нашел в себе силы остановиться, TO отпрянул и посмотрел ему в лицо. Попытка что-либо прочесть в его глазах напомнила поиск монеты в мутной воде залива. Мне казалось, в них есть нечто, в самой глубине, но видел я лишь собственное отражение.

– Во что мы втягиваем друг друга? – прошептал я.

– В приключение, – сказал Джей и холодно улыбнулся.

Потом он мне признался, что в тот момент все еще полагал, что убьет меня.

Больше вопросов не возникло, и мы, естественно, ушли оттуда вместе. Выходя из «Руки славы», я не знал, славить мне это место или проклинать. Мы направились по какой-то улочке, кидая друг на друга тайные взгляды, якобы случайно сталкиваясь плечами и касаясь руками. Улицы были узкими и тихими, над мощеными тротуарами нависали изящные кованые балконы, вдоль стояли викторианские коттеджи и дома со ставнями и плоским фасадом. Там встречались таинственные ворота и темные ходы, сквозь которые можно было разглядеть зеленый сад с бьющим фонтаном по центру.

Джей показал на высокое серое здание в углу:

– В том доме живут привидения.

– Чьи?

– Замученных рабов.

Между нами легла тишина, он ждал от меня не просьбы рассказать историю этих привидений, он ждал моего мнения по поводу издевательств над людьми.

– Любопытно, – произнес я, не высказав ничего определенного.

Мне вдруг опять стало интересно, чего он от меня хочет и что мне нужно от него. Мы собираемся трахаться? Я так давно занимался сексом с живым человеком, что и не вспомню, как это делается. Думал ли я убить его на чужой территории, без оружия и средств избавиться от трупа? Мне понравилась эта мысль, но вряд ли она осуществится. Я посмотрел на Джея в профиль. Передо мной отнюдь не податливый сопляк для резни. Это иной тип человека.

Джей остановился и отпер стальные врата с флеро-нами, выкованными в форме ананасов. Мы прошли через заросший двор в белый домик. Связка ключей, последовательность цифр, вбитых в электронную клавиатуру, – и мы внутри. Я на мгновение вспомнил свою квартиру в Брикстоне, последнее место, где я жил до ареста, там на двери была замысловатая система замков и засовов.

Я ужасно боялся, что кто-нибудь зайдет, пока меня нет дома, и обнаружит труп. То не был страх перед наказанием, он резко заканчивался при вторжении непрошеного гостя. Это был страх обличения, сдернутого прикрытия с моего тайного мира, страх выставления напоказ уязвимого нутра. Именно так я себя и чувствовал, когда за мной пришли: слепая боль горести, какую ощущает раздавленная улитка в саду. Ее спиралевидный дом превратился в мелкие осколки, сопливому пятну мяса остается высыхать под жестоким солнцем.

Джей провел меня внутрь дома. Гостиная была дивом из парчи и позолоты. Мне понравилось, как там пахло: сладкий ладан с вуалью пыли по краям и едва УЛОВИМОЙ плесенью в трещинах.

Мы вошли на кухню. Пол и посуда в серванте были безупречно чистыми. У стены стоял столик из трубчатого металла и белого гладкого материала с золотыми вкраплениями. На нем солонка, перечница, склянка с соусом «Табаско» и штопор. Я сел на один из двух стульев, дополнявших кухонный гарнитур.

– Хочешь выпить? – спросил Джей.

– Э-э... попозже.

Комната все еще плыла перед глазами, а мне нужно быть начеку, что бы ни случилось.

Он налил себе немного коньяку из дорогой бутылки, отпил сразу половину и подошел ко мне, держа в ладони бокал, суженный кверху, большой шар из тонкого хрупкого хрусталя. Коньяк на дне был цвета расплавленной меди. Джей поднес его мне понюхать:

– Просто попробуй.

– Почему бы и нет.

Я взял у него бокала сделал маленький глоток, задержал во рту, проглотил. Язык благословило нежное дымное жжение.

– Прелесть, – проговорил я, взглянув в его странные глаза.

– Согласен.

Опираясь о спинку моего стула, Джей склонился надо мной и одарил поцелуем. На губах остался привкус коньяка, согретый и насыщенный слюной. Джей схватил мою руку, и я почувствовал, как нечто холодное скользнуло вокруг запястья. Щелкнул металлический браслет.

Я прервал поцелуй и посмотрел вниз. Джей приковал меня к стулу. Отчасти я не мог поверить, что мою свободу снова ограничили. С другой стороны, ничуть не удивился поступку Джея.

Я поднял глаза и улыбнулся.

На его лице мелькнуло сомнение и тотчас пропало. Он глотнул коньяку, смочил языком пальцы и провел ими по моему подбородку. Он остановился на сонной артерии.

– Значит, ты любишь играть в игры, Джей? – спросил я. – Ладно. Мне тоже нравится игра.

Свободной рукой я погладил его плечо, затем затылок, накрутил на палец волосы и притянул его лицо к себе. Губы Джея застыли, когда я поцеловал их. Язык лежал во рту недвижно, словно онемел. Я помнил о белоснежных зубах с острыми кончиками. Отпустив волосы, я поцеловал Джея под челюстью, спустился ртом к гладкой впадине ключицы.

– Поиграй со мной, – прошептал я. – Я весь твой. Я нащупал левой рукой штопор, неуклюже взял его, проверил пальцем острый конец. Тело Джея было напряжено во всех местах, что касались меня. Я закинул вверх ноги и обхватил его ими так, чтобы руки Джея плотно прижимались к бокам. Он слишком изумился, чтобы сразу высвободиться. Стул отклонился назад и ударился о стол. Я прижал кончик штопора к пульсирующей вене на горле, прямо к тому месту, к которому он недавно прижимал свои смоченные в коньяке пальцы.

– Давай же, – прошипел я ему в ухо. – Давай поиграем в твою игру. Какой твой следующий ход?

Он попытался вытащить руку из-под моего колена, и я надавил штопором сильнее. На коже появилась красная капля, у меня учащенно забилось сердце. Алое поверх безупречной стали всегда вызывает у меня подобную реакцию. Джей замер.

– Чего ты хочешь?

Чего я хочу? С острым штопором у горла моя любовь не должна задавать тупых вопросов.

– А ты как думаешь? Забирай свои побрякушки – они мне не подходят!

– Побрякушки?

Я издал раздраженный стон и сделал так, чтобы наручники загремели о металлический каркас стула.

– А-а... эти.

Мои ноги до сих пор сковывали его руки, штопор лежал на яремной вене, а этот человек еще что-то обдумывал.

– Бьюсь об заклад, я смогу вырваться и выбежать из комнаты, пока ты не нанес смертельного удара. Что будешь делать потом?

– Поволоку за собой стул и прикончу тебя в углу.

– А что, если я скажу тебе, что у меня вон в том ящике пистолет?

Он дернул подбородком в сторону. Я не оторвал штопора, который начинал мне казаться смехотворным оружием. Ноги устали от неудобного положения, и я чувствовал себя пьянее, чем когда-либо.

– Я решу, что ты врешь, Джей. Ты не стрелок.