— Это «правда»? Потому, что это так. Ее чувства открыты мне подобно тому, как твои — лларис. Ведь именно он позвал меня. Сейчас ей стыдно…

Утихший было пожар на моих щеках обрел небывалую силу.

— Она боролась с собой, чтобы попросить прощения, но она, несомненно, сказала правду.

****

Не знаю почему, но я поверил ему сразу и безоговорочно. Я не виновен. Это не было наказанием. Она… Она просто забыла обо мне… Понимание причиняло боль, но не внушало ужаса.

— Прости меня, Ральт.

Я не мог поверить, что она просит прощения. Неужели я все же что-то значу для нее?

— Мне не за что прощать вас, госпожа. — Я покачал головой. — Вы были в своем праве, пусть даже воспользовались им неосознанно. Я приму любое ваше решение.

— Ох, Ральт. — Она выдрала свое запястье из моей ладони, я и не заметил, как сжал его. — Едем домой.

Домой. В сердце кольнуло, и я с трудом сдержал горький смешок. Домой.

Нас отвез Ра. Гибкое серебристое тело легко скользило среди ветвей. Я видел такого зверя в книге хайрских поместий у моего первого. Гигантский горностай. Он, казалось, не замечал нашего веса. Когда мы скатились с его боков у ствола лларис, Ра скользнул в лес, ничего не сказав.

В ответ на мой недоуменный взгляд госпожа пожала плечами:

— До этого последний раз я слышала, как он разговаривает, года три назад.

Что ж, значит, мне была оказана честь.

Мы поднялись к дуплу, и снова лларис поддерживал меня. Сколько он подарил мне времени? И какой ценой? Я дал ему почувствовать свое беспокойство, получив в ответ глоток бесшабашности и уверенности в своих силах. Попытка улыбнуться не увенчалась успехом, но стало легче.

Госпожа прошла внутрь и села на подушки у стола. Я оглянулся в поисках сумок, и замер, оглушенный. Под ногами валялась свирель. Перехватило дыхание. Я тихо всхлипнул и тяжело оперся на стену.

Не знаю, как она оказалась рядом. Теплые руки обхватили меня, и горячее дыхание опалило шею.

— Что, что? Что с тобой?

Ладонь прошлась по плечу, взъерошила волосы на затылке. Левая рука обвила мою талию, прижимая меня к ней. Я оторвался от стены и повернулся к ней лицом.

— Свирель.

Выдох был почти неслышен, но она поняла.

— Ты… ты играл, когда началось?

Я неуверенно кивнул.

— Рьмат Милосердный, а я то не поняла, что ты там кричишь про то, что не будешь играть.

Меня передернуло. Столь жалким я не был даже в комнате моего первого.

Она обняла меня крепче и отстранилась. Я чуть не застонал от разочарования.

— Сыграй мне, пожалуйста.

Кажется, она увидела мое недоверие.

— Ни к чему бояться того, чего не было. Сыграй мне. Я хочу услышать.

Я подобрал подарок лларис и заиграл.

Я совсем не помню, что именно пела свирель в моих руках. Но когда я остановился, госпожа… Вен плакала. Взгляд карих глаз был пуст, по щекам катились слезы.

— Ты знаешь, — она как-то по-детски вытерла рукавом лицо, — я только сейчас поняла, что Илан умер.

Я вздрогнул, но ее теплая ладонь тут же оказалась на моем плече.

— Не тебе в укор, малыш. Я настолько закрылась от всего, сосредоточившись на задаче, что даже встреча с эштевани не разорвала этот кокон.

— С кем?

— Я… — Она решительно кивнула сама себе. — Я познакомлю вас. Нам нужен его совет.

Утро выдалось солнечным. За ночь осень успела окрасить часть листвы в теплые цвета. Золотые верхушки крон пропускали через себя солнечные лучи, позволяя тем выхватить турмалиновые, рубиновые, рыжие узоры на «нижних рубашках» серебристых стволов.

Ральт поднялся рано. Аккуратно уложил в сумы запас провизии, занесенной вчера Бартом, привычно проверил заточку Ласточки, огладив мимолетным касанием шершавую рукоять, и, чуть замешкавшись, вложил свирель в один из внутренних карманов для метательных ножей.

Вен еще спала в дальней комнате. Боязно было будить ее. Вчера она просила его позволить ей остаться, чтобы попрощаться с Иланом. Как будто он мог отказать ей…

Вен прислушалась к шагам в соседней комнате. Вчера она сказала ему, что утром они отправятся к эштевани. При мысли о том, что кто-то увидит Грали, ее охватывал страх. Эштевани не дерево, не просто хранилище памяти — эштевани был самой Иль: от первого вскрика и до последней мечтательной мысли. Слишком близко, слишком… Но разве не была она столь же близка к тому, что составляло саму суть Ральта, не стала ли она, пусть и не желая того, центром его существования.

Лучница резко села на кровати и позвала:

— Ральт!

Ральт медленно вошел в комнату с небольшим подносом в руках.

— Доброе утро.

Он не назвал ее госпожой, не назвал ее вообще никак. Может быть, это хороший знак?

— Доброе утро, Ральт, садись. — Вен похлопала ладонью по кровати рядом с собой.

Ральт осторожно поставил поднос на пол и сел. Ее ладони заключили его правую кисть в теплый плен, затем проникли под рукав и погладили предплечье.

Первое о чем она вспомнила, это о нем. Может быть, все устроится?

— Спасибо… Вен.

Вен вскинула на него удивленный взгляд, но тут же улыбнулась и лишь крепче сжала его руку.

Лес пах осенью. Терпкой, суховатой, как белое вино со степных виноградников, землей и соком, уходящим из листовых жил. Только золотые верхушки крон останутся неприкосновенными для холодных рук.

Путь до эштевани занял более семи часов. Они не останавливались передохнуть. Усталость бежала с их пути.

— Мы почти пришли. — Вен остановилась и повернулась к Ральту. — Ты не пугайся. Он не совсем такой, как лларис. Больше похож на нас, людей.

Ральт кивнул, и они вышли на небольшую поляну. Точно в центре росло высокое дерево. Узловатая черная кора, испещренная серебристыми пятнами, притягивала взгляд. Ветви начинались на высоте человеческого роста и тянулись вверх так, что приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть золотую верхушку.

— Это мой рей Ральт Валун.

Ральт уважительно поклонился в сторону дерева, попытавшись послать теплую волну так, как это делал лларис.

— Это мой эштевани породы эльш, его зовут… Грали. — Вен запнулась перед тем, как произнести имя.

Почти невозможно осознать, смириться с тем, что кто-то еще знает, как его зовут.

Словно большая ладонь скользнула по спине Ральта и остановилась на правом плече, а потом он увидел себя: жалкого, размазывающего слезы по щекам, дрожащего от боли и еле сдерживаемого страха. Увидел себя ее глазами.

— Кто ты такой, чтобы быть связанным с ней так?!

Вспышка резанула глаза, когда в голове прозвучал чужой голос.

В тот же миг дерево дало ему знание о том, чем… кем оно является для Вен. И что его слова будут для нее… истиной. Все что оно… он скажет.

Отчаяние. Все чего он добился, все было разбито.

— Я не хотел, не хотел. — Больше всего он желал исчезнуть, стать травинкой на этой поляне.

— Кто ты такой?!

— Я… — Он вдруг понял, что должен сделать, и потянулся всей своей сущностью к громадине впереди, открываясь.

Пять лет. Он видит через щелку в двери, как на грубую ладонь отца ложатся кружочки олет. Ровно десять. А потом отец уходит, не оборачиваясь, оставляя его одного.

Семь лет. Тетка Кара гладит его по голове, уговаривая немного поесть. Он глотает слезы, отворачиваясь от тарелки. Утром он видел, как в Голубятню привезли новенького и, наконец, лишился всех иллюзий. Отец не вернется. Никогда. Отец продал его.

Четырнадцать лет. Усталые руки не в состоянии удержать меч. Он даже дышит с трудом. Ему никогда, никогда не подняться выше среднего уровня. Но Хенрик кричит ему не сдаваться, он собирает последние силы. И побеждает.