Поселок состоял, как обычно, из дюжины или около того ярко раскрашенных домиков, небольшой церквушки и фактории – магазинчика, принадлежащего торговой компании, в котором скупали шкуры морского зверя и акулью печенку и продавали все, что требовалось местным жителям.

Большинство обитателей уже столпилось на берегу, с интересом наблюдая за тем, как высаживались Илана и Дефорж, а мы следом выгружали их вещи. Выглядели местные чистыми эскимосами, хотя предпочитали именовать себя гренландцами. Все были низкорослыми, коренастыми, с монголоидными чертами лица; коричневого цвета щеки тронуты румянцем. Любопытно, что на всех была обувь из моржовых шкур, хотя одежду некоторые явно покупали в магазине.

Появился хозяин фактории. Два человека, идущие следом за ним, несли легкие санки, заказанные Симонсеном. Пока их загружали в самолет, я на датском коротко объяснил торговцу, который не понимал по-английски, ситуацию с Дефоржем и Иланой.

– Все в порядке? – поинтересовался Джек.

Я кивнул.

– Я попросил его подвезти вас к Олафу Расмуссену.

– Надеюсь, старик немного говорит по-английски.

– Лучше, чем вы думаете. Вы найдете с ним общий язык.

– А как с возвращением?

– В любой момент вы можете связаться с диспетчерской во Фредериксборге по радио, – пожал я плечами. – Я прилечу, когда вам будет угодно, разумеется, если буду в состоянии.

Я взглянул на Илану. Хотелось попрощаться с ней и еще кое-что сказать, но не мог найти подходящего повода. Кажется, она испытывала нечто подобное, потому что кивнула мне и приветливо улыбнулась. В непонятно откуда возникшем радостном настроении я забрался в кабину и завел мотор.

Взлет в Сандвиге при неблагоприятном ветре представляет собой то еще мероприятие, поскольку противоположная сторона бухты заканчивается просто-напросто отвесной скалой высотой в тысячу футов, поднимающейся прямо из воды. Но этим утром нам повезло. Мы взлетели с легкостью птички, сделали вираж над лугами, простирающимися за поселком, и вдоль каменных отвесных стен фьорда направились в сторону ледника.

Огромный язык ледника стекал, подобно белой лаве, в воды фьорда, по дороге раскалываясь на части. Противоположный склон гор был покрыт невысокими, фута три высотой, и абсолютно непроходимыми зарослями кустарника – местной разновидности ольшаника. Больше всего они мне напоминали ржавую колючую проволоку. Граница растительности резко обрывалась, как отрезанная. Выше вздымалась только остроконечная горная гряда, зазубренные пики которой были покрыты вечным снегом и льдом.

Мы скользнули над гребнем глетчера и пошли над сплошным застывшим морем льда. Ограниченный прибрежными горами, ледяной массив дыбился бесчисленными торосами, между которыми зияли тысячи расселин. Передвижение по этой территории настолько сложно, что даже при благоприятных условиях за день можно пройти не больше шести-семи миль. Я подумал о том, как дюйм за дюймом прокладывали свой путь по этому мертвенному пространству экспедиция Оксфордского университета и те, которые ходили тут до них, и мысленно вознес хвалу Господу за изобретение братьев Райт.

Полет до Суле занял сорок минут. Тумана не было и в помине. Я снизился и пронесся на бреющем над поверхностью озера. Льдин было довольно много, но в основном мелких, подтаявших, тонких, как стекло.

– Ну и что вы об этом думаете? – спросил Симонсен, когда я снова стал набирать высоту.

– На мой взгляд, замечательно. Но я хочу попытаться найти тот самолет, прежде чем мы сядем. Это сэкономит нам время.

Преодоление десяти миль требует трех-четырех минут полетного времени. Но пока я не обнаружил, никаких признаков «Цапли». Убрав газ, отчего в кабине стало немного потише, я бросил через плечо:

– Самолет должен быть где-то здесь, так что напрягите глаза. Как сказал Арни Фассберг, он лежит на краю котловины.

Я заложил широкий вираж и пошел на снижение. Стрэттон почти тотчас же заметил его и закричал в волнении:

– Вон он! Левее, левее!

Круто довернув, я еще ниже опустил «Выдру». Теперь уже все видели, что он лежит именно так, как описал Арни, – на дне глубокой котловины. Серебристо-голубой фюзеляж отчетливо выделялся на белоснежном ковре.

Прибавив газу, я снова повел «Выдру» вверх, держа курс на озеро. В горле пересохло. В желудке образовался холодок: отчасти от страха, отчасти – от волнения.

– Сколько до него идти? – выкрикнул мне в ухо Фогель.

– Зависит от вас, – сообщил я. – Точнее, от вашего умения ходить на лыжах. Если повезет, два-три часа.

– Значит, если не произойдет несчастных случаев, у нас достаточно времени сходить туда и обратно и до вечера успеть вернуться во Фредериксборг?

– Если удержится такая погода, – добавил я, делая круг над озером.

Все сложилось поразительно удачно. Сама посадка не составила ни малейшего труда. Единственная льдина хрустнула, как карамель, у нас под колесами, лишь когда «Выдра» уже выбиралась на берег. Я заглушил мотор.

Резко наступила полная тишина. Все обратили на это внимание. Я обернулся и бодро произнес:

– Будем надеяться, что следующий этап пройдет не менее гладко. Всем вылезать.

Я открыл дверь и первым спрыгнул.

Берега озера были заболочены. Кое-где попадались трясины. Но дальше тянулись, подобно дюнам, сплошные гряды торосов. Линия горизонта слегка дрожала в слепящем белом мареве.

Я шел впереди как штурман. Компас на длинном шнурке болтался у меня на груди. Симонсен с Фогелем шагали сзади, укрепив вокруг пояса веревки саней, на которых восседала Сара Келсо.

Через полчаса, заметно вырвавшись вперед, я остановился, чтобы сверить направление. Группа тянулась за мной.

Фогель действительно оказался неплохим лыжником, как и заявлял, а вот Стрэттон отстал уже на сотню ярдов. В меховых парках и солнцезащитных очках все выглядели очень по-деловому, даже Сара Келсо, закутанная в одеяло.

Я пошел дальше, петляя между торосами и изрядно вспотев с непривычки. Это было нелегко, но я получал удовольствие. Ветра практически не было. Солнце припекало так, что снег начал немножко подтаивать. Он сверкал и переливался мириадами искр. На очередном гребне я снова остановился взять азимут. Вид простирающейся вокруг ледяной пустыни доставлял мне истинное наслаждение.

Я сказал Илане, что приехал в Гренландию зарабатывать деньги. Но подобно большинству того, что мы всегда говорим, в этом была лишь часть истины. Может, Дефорж и слишком романтизирует здешние места, но, когда я смотрю на все эти льды, я понимаю, что он имеет в виду, говоря о чуждой стране. Это, наверное, одно из последних мест на земле которое способно бросить человеку самый серьезный вызов. Ставка одна – жизнь. Амундсен, Пири, Джино Уоткинс – все они ощущали это и рвались принять его. Каким-то странным образом я и себя почувствовал захваченным этим стремлением, когда спустился с гребня и с удвоенной энергией двинулся вперед по заснеженной равнине.

Она была вся испещрена узкими расселинами. Их можно было насчитать не меньше сотни. На половине дороги я остановился и повернул назад.

– Серьезные проблемы? – крикнул Симонсен.

– Думаю, нет, если мы будем внимательны. Небольшие трещины, только и всего. Я буду толкать санки сзади.

– Может, мне встать и пойти пешком? – спросила Сара Келсо.

– В этом нет никакой необходимости, уверяю вас, – ответил я.

На вершине гребня показался Стрэттон. Он помедлил, потом оттолкнулся посильнее и покатил в нашу сторону, но не удержался на ногах и зарылся в мягкий глубокий снег. Я помог ему подняться. Он выглядел усталым. Лицо было мокрым от пота.

– С вами все в порядке?

– Немного не хватает практики, вот и все, – слегка улыбнулся он. – Ничего, привыкну.

– Следующий участок лучше преодолевать всем вместе, – сообщил я. – Могут быть неожиданности. Поможете мне управиться с санками.