– Дай-ка я тебе еще налью. – Наполнив его стакан, она смотрела, как он судорожно глотает спиртное. У нее навернулись слезы. – Я видела твою дочь только раз, но она… она такая славная девочка. Неудивительно, что ты…

– Неудивительно. – Он закрыл глаза, потом открыл их, чтобы в последний раз взглянуть на свою возлюбленную, и собрался с духом, как перед прыжком в пропасть. – Положа руку на сердце – знаешь, что ее спасло?

– «Скорая»…

– Нет.

– Твой доктор…

– Ну, это все тоже. Но главное – мы молились. Мы молились, Лора. И Бог нам ответил. Какая-то сила нам ответила. Это случилось наяву. Я никогда не верил, что молитва способна что-то изменить. Но теперь верю.

Он напряженно вглядывался в ее лицо. В конце концов ей пришлось отвести глаза, чтобы не содрогнуться. Сцепив пальцы, она теперь неотрывно смотрела только на них. Внезапно ее лицо побледнело, будто от внезапной догадки, но ей удалось совладать с чувствами. Наконец она глубоко вздохнула, бросила на него быстрый взгляд и спросила:

– И о чем же?

– Что-что? – не понял он.

– О чем была твоя молитва?

– Это, – ответил он, – нельзя даже назвать молитвой: это, скорее, было обещанием.

Лора побледнела еще больше, выдержала паузу, и, набрав побольше воздуха, спросила:

– Что же ты обещал?

Он не сумел ответить. Как в тот раз, когда ему не удалось вызвать «скорую», на него напало оцепенение.

– Ну, – поторопила Лора.

– Я пообещал Богу…

– Да?

– Если он спасет жизнь Бет…

– Да?

– Я расстанусь с тобой, уйду и больше никогда тебя не увижу!

Эти слова он произнес как-то невнятно, со вздохом.

– Что?

Она выпрямилась, отшатнулась и устремила на него подозрительный взгляд как на умалишенного.

– Ты слышала, – тихо ответил он.

Она почти судорожно наклонилась вперед и выкрикнула:

– Как у тебя повернулся язык такое пообещать Богу?

– Так получилось… это единственное, что мне пришло в голову. – Соскользнув со стула, он начал медленно двигаться в ее сторону, чтобы оказаться рядом. – Я был как безумный, разве ты не понимаешь? Как безумный!

Она резко отодвинулась назад, чтобы увеличить пространство между ними, а он все приближался. Она повернулась к окну, к двери, будто в поисках выхода, а потом напомнила, почти не понижая голоса:

– Ты ведь знаешь, теперь я католичка…

– Знаю, знаю.

– Новообращенная. Ты понимаешь, в какое положение ты меня поставил?

– Я не нарочно, это жизнь, несчастный случай с моей дочерью. Мне пришлось дать такое обещание, чтобы ее спасти! Да что на тебя накатило?

– Я люблю тебя, вот что на меня накатило!

Она вскочила, заметалась по комнате, потом обхватила себя за локти и склонилась над ним:

– Неужели ты не понимаешь, нельзя походя давать Богу такие обещания! Глупец, ты же не можешь взять их обратно!

– Я и не хочу брать их обратно. – Оглушенный, он смотрел на нее снизу вверх. – Ты… ты меня не заставишь!

– Том, Том, – зачастила она, – я глубоко верующий человек. Представь хоть на секунду, чтобы я потребовала от тебя такого отступничества! Об этом и речи нет! Обещание есть обещание, его придется выполнять, но тогда я уйду из твоей жизни. А если ты его нарушишь, я не смогу тебя любить, ведь ты окажешься лжецом, лжецом по отношению к моему Богу и моей новообретенной вере. Какой ужас, худшего не придумаешь!

Все так же сидя на полу, он отклонился назад и провел ладонью по лицу.

– Ты считаешь?..

– Нет, нет. Что ни говори, это был несчастный случай, и она твоя дочь. Но ты бы мог сначала все обдумать, хорошенько поразмыслить и осторожно выбрать слова!

– Какая может быть осторожность, если падаешь с крыши небоскреба, не видя спасательной сетки?

Она стояла над ним, сгорбившись, будто он прострелил ей грудь. Ей казалось, это она все время падала вниз. Если где-то и натянули сетку, то лишь для него одного. Ударившись о землю и обнаружив, что не умерла, она выдавила с дрожью в голосе:

– О Том, Том, ты…

– У меня сердце разрывается из-за вас обеих, – с трудом произнес он, – из-за дочери, которая чудом осталась жива. И в то же время из-за тебя, которая для меня почти умерла. Я пытался сделать выбор. На какой-то безумный миг мне показалось, что выбор есть. Но я знал, что Бог распознает любую ложь, на какую я только способен. Нельзя просто так пообещать и помолиться, а потом забыть обо всем, как только твоя дочь откроет глазки и улыбнется. Сейчас меня переполняет чувство благодарности. Мне ужасно грустно из-за нас с тобой, вряд ли я быстро смогу успокоиться, а моя жена будет думать: это он от радости, что Бет возвращается домой.

– Замолчи, – тихо сказала Лора.

– Почему?

– Потому. Чем больше ты говоришь, тем меньше я могу сказать в ответ. Хватит загонять меня в угол. Хватит убивать меня вместо нее. Хватит.

Он умолк, все больше мрачнея; Лора отвернулась и, ничего не видя, пошла искать себе стакан. Прошло немало времени, прежде чем она сумела его наполнить, и еще больше – прежде чем вспомнила о его содержимом. Уставившись в стену, она спросила:

– Что ты говорил в своей молитве?

– Уже не помню.

– Неправда, помнишь. Силы небесные, Том, что же такого необратимого ты сказал?

Он покраснел и отвел взгляд сначала в одну сторону, потом в другую, не смея посмотреть ей в глаза.

– Если ты имеешь в виду конкретные слова…

– Конкретные слова. Хочу их услышать. Я требую. Я это заслужила. Говори.

– Господи, – он с трудом перевел дыхание, – помню, когда мне было пять лет, мама заставляла меня молиться. Я этого терпеть не мог. Мне было тошно, я нигде не видел Бога, не понимал, с кем должен разговаривать. Это было так ужасно, что мама вскоре отчаялась. Через много лет я сам научился молиться, но по-своему, молча. Ладно, ладно, не смотри на меня так. Вот что я сказал…

Он резко встал, подошел к окну и окинул взглядом город в поисках какого-нибудь здания, не важно какого, лишь бы похожего на больницу, чтобы полностью сосредоточиться на нем. Его слова были едва различимы. Он понял это, остановился и начал заново, иначе она бы его просто не расслышала.

– Я сказал: Боже милосердный, спаси ее, спаси мою дочурку, даруй ей жизнь. Если ты это сделаешь, я обещаю, клянусь, что откажусь от самого дорого существа в моей жизни. Я обещаю порвать с Лорой и никогда больше с нею не видеться. Обещаю, Господи, клянусь.

После долгой паузы он вполголоса повторил последнее слово: «Клянусь».

Она, как сомнамбула, поднесла стакан к губам и залпом выпила бренди. Закрыв глаза, тряхнула головой.

– Вот теперь все ясно, – сказала она.

Он направился было в ее сторону, но остановился.

– Ты веришь мне?

– Хотела бы не верить, но верю. К черту все!

Она с силой бросила свой стакан и проследила взглядом, как он покатился по ковру, целый и невредимый.

– Ты мог бы пообещать что-нибудь другое! Разве нет, разве нет, нет?

– Что – другое? – Не зная, куда деваться, он метался по комнате, не решаясь поднять на нее взгляд. – Что можно пообещать Богу, чтобы это действительно что-то значило? Деньги? Дом? Машину? Отказаться от поездки в Париж? От своей работы? Ему известно, что мне все это дорого. Но я не думаю, что Богу нужны такие жертвы. На свете есть только одна ценность, верно? Для Него. Не вещи, не люди, но… любовь. Я долго ломал голову и понял, что в моей жизни есть только одно настоящее сокровище, поистине бесценное, которое можно предложить взамен.

– И это сокровище – я? – спросила она.

– Да, черт возьми. Придумай что-нибудь еще. Я не могу выдумать ничего другого. Ты. Моя любовь к тебе была такой огромной, такой всеобъемлющей, такой необходимой частью моей жизни, что я понял: это будет равноценный обмен, оправданная просьба. И если я пообещаю расстаться с тобой, Богу придется признать, каким это будет для меня ударом, какой невыносимой потерей. Тогда он просто обязан будет вернуть мне дочь! Иного и быть не может!