И тут вдруг все закончилось. Прошел ровно час. Опустив вилку и нож, сын допил четвертый бокал вина. Неожиданно его лицо озарилось улыбкой.
– Вспомнил! – воскликнул он. – Я же говорил, что мне надо собраться с мыслями! Почему я вас позвал, почему сюда вытащил!
– Ну? – подбодрила его мать.
– Говори, сын, – сказал отец.
– Я… – начал сын.
– Что?
– Я…
– Ну-ну?
– Я, – сказал сын, – люблю вас.
От его слов родители откинулись на спинки стульев. Они молча обменялись взглядами, ссутулившись и повесив головы.
– Слово даю, сынок, – промолвил отец. – Мы это знаем.
– Мы тоже тебя любим, – сказала мать.
– Да, это так, – срывающимся голосом подтвердил отец, – да.
– Но мы стараемся об этом не думать, – сказала мать. – Нам очень тяжело, когда ты нас не зовешь.
– Мама! – воскликнул сын и чуть не сказал: ты опять забываешься!
Вместо этого он пообещал:
– Я буду звать вас чаще.
– В этом нет нужды, – сказал отец.
– Поверьте, так и будет!
– Не давай обещаний, которые не намерен выполнять, вот мой принцип. Ладно, сынок. – Отец сделал глоток вина. – Что еще ты нам хотел сказать?
– Что еще? – Сын был поражен. Разве недостаточно того, что он признался им в большой, бесконечной любви… – Как сказать…
Он замялся. Посмотрел в окно ресторана на молчаливую телефонную будку, откуда звонил час назад.
– Мои дети… – начал он.
– Дети! – разволновался отец. – Ей-богу, как я мог забыть! Кто у тебя?..
– Дочки, кто же еще! – сказала жена, толкнув мужа локтем. – Что с тобой творится?
– Если ты за двадцать лет не поняла, что со мной творится, то объяснять без толку. – Отец повернулся к сыну. – Разумеется, дочки. Они сейчас совсем взрослые. А были такие крошки, когда мы в последний раз виделись…
– Погоди, пусть нам сын о них расскажет, – перебила мать.
– Рассказывать, собственно, нечего. – Сын неловко запнулся. – Тьфу ты. Много чего можно рассказать. Только зачем?
– А ты попробуй, – сказал отец.
– Бывает такое…
– Да?
– Бывает такое ощущение, – медленно продолжал сын, опустив глаза, – будто мои дочери – вдумайтесь: мои дочери умерли, а вы, вы живы! Как это объяснить?
– Почти во всех семьях происходит то же самое, – сказал отец, доставая сигару, отрезая кончик и закуривая. – Тебя не сразу поймешь, сынок.
– Пап… – укорила мать.
– Всегда так было и сейчас то же самое, это чистая правда. Я хочу сказать: его не сразу поймешь. Но ты продолжай, а покамест плесни мне еще вина. Давай.
Сын налил ему вина и сказал:
– Не могу их понять. Поэтому у меня две проблемы. Вот я вас и позвал. Одна: мне очень плохо без вас. Вторая: мне очень плохо без них. Вот вам и загадка. Почему так получается?
– На первый взгляд… – начал отец.
– Такова жизнь, – с глубокомысленным видом кивнула мать.
– Это все, что вы можете посоветовать? – воскликнул сын.
– Извини, мы знаем, что ты сегодня расстарался, ужин был на славу, вино первоклассное, просто мы от этого отвыкли, мой мальчик. Мы даже не помним, каким ты был! Что с нас возьмешь? Ровным счетом ничего! – Отец чиркнул спичкой и наблюдал, как пламя обволакивает очередную сигару. – Нет, сын. Проблема в другом. Неловко об этом говорить. Даже не знаю, как подступиться…
– Твой отец хочет сказать…
– Нет, я сам, Элис. Надеюсь, мой мальчик, ты не обидишься, ведь я же на тебя не обижаюсь…
– Что бы ты ни сказал, пап, я пойму, – уверил его сын.
– Господи, как тяжело. – Отец бросил сигару и прикончил следующий бокал вина. – Но никуда не деться: понимаешь, сынок, почему мы теперь так редко видимся… – Он задержал дыхание, а потом выпалил: – Да просто из-за твоей невыносимой занудливости!
На стол будто подбросили бомбу. Все трое замерли, уставившись перед собой.
– Что? – переспросил сын.
– Я сказал…
– Нет, нет, я слышал, – сказал сын. – Я слышал. Вам со мной невыносимо. – Он попробовал эти слова на вкус. Они отдавали горечью. – Вам со мной скучно? Боже! Вам со мной скучно!
Он залился краской, из глаз брызнули слезы, и вдруг он расхохотался во все горло, стуча по столу кулаком правой руки и прижимая левую руку к ноющей от боли груди, а потом вытер глаза салфеткой.
– Вам со мной скучно!
Отец с матерью для приличия помолчали, а потом тоже начали фыркать, посмеиваться, судорожно хватать ртом воздух. Наступила разрядка, а с ней пришло веселье.
– Извини, сынок! – кричал отец. Слезы текли у него из глаз, но сам он улыбался.
– Он не нарочно… – с трудом выговорила мать, которая раскачивалась туда-сюда, издавая смешки при каждом вздохе.
– Нет, нарочно, нарочно! – кричал сын. – Он это нарочно!
Теперь все в ресторане смотрели на веселящуюся троицу.
– Еще вина! – потребовал отец.
– Еще вина.
Когда из последней бутылки извлекали пробку и разливали по бокалам вино, все трое сидели в довольном молчании, улыбаясь и тяжело дыша. Сын поднял бокал и произнес тост:
– За того, кто самый занудливый!
Это их опять развеселило, они хохотали, отдувались, колотили руками по столу, утирали слезы радости, подталкивали друг дружку локтями.
– Ну, сын, – сказал наконец отец, немного успокоившись. – Уже поздно. Нам пора.
– Куда вам спешить? – хохотнул сын и тут же замолчал. – Да, верно. Я не подумал.
– Да не расстраивайся ты, – сказала мать. – Не так уж там и плохо, как отец расписывает.
– Понимаю, – тихо сказал сын, – но разве там не… тоскливо?
– Можно приноровиться… Пейте вино. Так-то лучше!
Они допили вино, еще немного посмеялись, качая головами, потом вышли из дверей ресторана и окунулись в тепло летней ночи. Было только восемь часов, с озера дул легкий ветерок, в воздухе веяло ароматом цветов – хотелось просто идти без остановки куда глаза глядят.
– Давайте я вас провожу, – предложил сын.
– Нет, не стоит.
– Мы сами доберемся, сынок, – сказал отец. – Так будет лучше.
Они стояли и смотрели друг на друга.
– Ладно, – сказал сын, – зато весело провели время.
– Не так чтобы очень. Просто по-родственному. Да, по-родственному, потому что мы – одна семья, мы тебя любим, сынок, а ты любишь нас. Весело? Не очень-то подходящее слово. Скучновато, на самом деле – скучновато, но по-семейному: по-семейному скучновато. Доброй ночи, сынок.
Они еще немного помедлили, обнимаясь, целуясь и обливаясь слезами, напоследок дружно посмеялись, и родители направились по темному бульвару к своему низинному пристанищу.
Сын потоптался на месте, наблюдая, как их фигуры становятся все меньше и меньше, а потом отвернулся, зашел, почти не раздумывая, в телефонную будку, набрал номер и опять услышал автоответчик.
– Здравствуй, Элен, – сказал он и сделал паузу, потому что слова застревали в горле. – Это папа. Мы договаривались в четверг поужинать. Может, отменим? У меня все нормально. Просто много работы. Через пару дней позвоню, и мы это дело перенесем. Свяжись, пожалуйста, с Дебби – надо ее предупредить заранее. Люблю. Пока.
Он повесил трубку и всмотрелся в даль.
Родители как раз проходили сквозь железные кладбищенские ворота. Они оглянулись, помахали ему на прощанье и скрылись из виду.
Мама, папа, твердил он про себя. Элен. Дебби. И опять: Элен, Дебби, мама, папа. Им со мной скучно. Им скучно со мной! Черт возьми!
Смеясь сквозь слезы, он неторопливо вернулся в ресторан. Посетители начали коситься в его сторону.
Но он и бровью не повел, потому что спиртное, выпитое до дна, было как-никак очень приличного качества.
Прощай, «Лафайет»!
У входа осторожно постучали; гость не воспользовался звонком, поэтому я догадался, кто пришел. Такой стук раньше повторялся раз в неделю, но в последнее время я слышал его через день. Прикрыв глаза, я помолился и пошел отпирать дверь.
Билл Уэстерли смотрел на меня слезящимися глазами.