… Роды у нее проходили тяжело. Последние пару часов она смутно помнила: все как в тумане. Но в итоге все получилось просто замечательно: родился прекрасный сынок.

На следующий день после родов к ней в палату зашла врач и спросила, помнит ли она, что происходило с ней во время схваток.

– Старалась не кричать, – скромно ответила подруга.

– Ты не кричала. Ты пела, – уточнила врач.

– Да? – удивилась подруга. – А напомните, пожалуйста, репертуар.

– «На тот большак, на перекресток уже не надо больше мне спешить…»

Мы потом долго восхищались: надо же! Почти без сознания, а репертуар подобран так тематически верно, что ни отнять, ни прибавить.

А вот еще один эпизод, свидетелем которого стала я.

В предродовую вошла вполне, как мне тогда представлялось, взрослая женщина. Ну если тебе двадцать с небольшим, то взрослая – это наверное лет тридцати двух-тридцати трех.

Она, похоже, совсем не волновалась. Вошла, улеглась на кровать, огляделась:

– Хорошо, немного нас тут, отдохнуть можно.

Я подумала: «Ничего себе отдых». Но конечно, промолчала.

А через некоторое время началось:

– Мучитель! Ну, еще раз подойдешь – убью!

Понятно было, что женщина смертельно обижена на отца своего ребенка.

Она то затихала (и в минуты затишья даже вроде бы спала-отдыхала, как и собиралась), а потом снова сыпались проклятия в адрес мучителя.

Ощущения от ее ругательств были, что «без меня меня женили». Ну будто «мучитель» сотворил ей ребенка без какого-либо ее личного участия. То ли она находилась в полном неведении в самый ответственный момент, то ли запугал, заставил ее забеременеть неведомый нам враг.

Хотелось просто позвать милицию и попросить разобраться, чтобы несчастная, выйдя из стен родовспомогательного заведения, не совершила чего-то непоправимого по отношению к негодяю.

Когда ко мне в очередной раз подошла акушерка, я выразила свое сожаление по поводу тяжкого жребия, выпавшего на долю моей соседки по палате.

Акушерка рассмеялась:

– Ты вообще в слова не вслушивайся. Вы ж каждая кричите что на ум взбредет. Слов и сами не разбираете. А она – она так каждый раз орет, когда рожать приходит.

– Как – каждый раз? – не поняла я.

– Да очень просто. Это у нее шестой ребенок по счету. И она каждый раз так ругается.

– А на кого это она?

– Как на кого? На мужа своего.

– За что же? Чем он виноват?

– Да ничем. Это у нее припев к женской ее песне такой.

Да – сколько женщин, столько припевов. У каждой – свой.

И еще помню, что в жаркий апрельский день, в который проходили мои первые роды, были открыты фрамуги огромных высоких окон палаты. Поэтому крики наши, естественно, долетали до сочувствующих нам изо всех сил мужей.

Один из мужей, самый, очевидно, напуганный происходящим, на каждый крик, доносящийся из предродовой палаты, реагировал ответным душераздирающим криком:

– Лялечка! Лялечка! Отзовись! Это ты сейчас кричала? Тебе плохо?

Лялечке, понятное дело, было не до ответов.

И кричала, конечно, не она одна.

Но муж не разбирал оттенки голосов. Он сочувствовал, кидаясь на крик, как на амбразуру:

– Лялечка! Прости! Прости! Ну хочешь выйдешь отсюда – убей меня! Пусть мне будет плохо! Я готов страдать!!!

Лялечка в промежутке между схватками подошла к окну и крикнула:

– Леша! Прекрати! Я тут не одна! Ты нам мешаешь!

– Спасибо, Лялечка! – донесся благодарный голос. – Тебе очень плохо?

– Леша! Мне – нормально!

– А мне плохо, Лялечка! Мне очень плохо! – пожаловался муж.

– Плохо? – присоединилась к Лялечке акушерка. – Так иди вместо нее рожай! И станет хорошо.

Дальше Леша страдал молча.

– Мамочка, прости меня! Прости, что я тебя не слушалась. Прости, что грубила. Как я тебя люблю, дорогая мамочка! Сколько же ты от меня перенесла!

Такая красивая, высокая, длинноволосая, породистая… Лежит и шепчет, шепчет слова, обращенные к маме. Очень трогательные слова, близкие каждой из нас.

Чем же она так провинилась перед своей мамой, что в такой важный момент своей жизни просит у нее прощения?

Ничем не провинилась. Во всяком случае – никаких особенных проступков не совершила, ничем серьезным маму не обидела. Но только рожая (что вполне естественно), поняла, каково мамочке пришлось, когда та давала ей жизнь. Только через собственный опыт.

И все мы, конечно, даря жизнь своим деткам, начинаем понимать родителей, ценить их усилия, преданность, любовь.

И каждой из нас хочется сказать:

– Прости меня, мамочка! Я только сейчас поняла… Я люблю тебя!

Моей малышке было два года. Мы жили на даче. Веселились до упаду. Каждый день поливали друг друга водой из шланга, хохотали, визжали… Муж уезжал на работу, а у нас – цветочки, ягодки, травка, солнышко! У меня отпуск на работе – и тысяча удовольствий. Главное – дочурка, с которой каждый день – с утра до вечера – праздник.

Поехала я как-то в Москву по делам и встретилась со школьной подружкой.

– Смотри, что у меня есть, – говорит Галка.

Показывает, а у нее перепечатанная на машинке (так тогда практиковалось) книга под названием «Камасутра».

Про книгу-то я слышала, но видеть не приходилось.

– Возьми, почитай, – предлагает подруга. – Попрактикуетесь с мужем.

В одиночку это изучать невозможно.

Вот я и получила на неделю (до следующего своего приезда в Москву) ценное пособие по радостям любви.

И мы всю неделю самозабвенно его изучали.

Результат – через девять месяцев у нас родился прекрасный здоровый и бодрый сынище!

Когда говорят, что у нас в стране секса не было, бессовестно врут. Был секс. Но главное – любовь была. И вера, и надежда.

Был у мужа друг-гинеколог. Они вместе учились в институте. Ну и потом мы все вместе дружили. И когда он приходил к нам в гости, я попутно, по дружбе, консультировалась с ним по поводу течения своей второй беременности.

Вроде мы все обсуждали невзначай, между делом. Иногда говорили о сроке.

А срок вполне можно определить по тому, на каком уровне находится матка.

Я-то свой срок знала, но врач в консультации (так у них почему-то было заведено) ставила на две недели меньше. Вот я и обсуждала с другом эту проблему. Говорила ему:

– Посмотри, на каком уровне у меня матка. На какой срок – если объективно?

Я не обращала внимания на то, что рядом крутится моя дочка, которой, как всякой женщине, пусть даже такой маленькой, двухлетней, до всего было дело.

И вот однажды у нас собрались гости. Мы отмечали какой-то праздник. Дочка рвалась к гостям. Хоть на минутку. Ну – хоть перед сном попрощаться! Но потребовала, чтобы прощаться ей дали в нарядном платье, колоточках и туфельках. Ладно. Пусть. Нарядили.

Выходит наша дочка к гостям – загляденье! Просто плакат «Счастливое детство».

Выходит, торжественно встает перед гостями и, подняв свое нарядное платьице, требует:

– Смотрите, какая у меня матка!

Я в ужас пришла!

А потом, конечно, долго не могла отсмеяться.

Правильно говорят: «У маленьких детей большие уши».

Не раз убеждалась.

Третьего ребенка мы с мужем очень хотели. Рождение человека – чудо. Жаль, что это чудо мне удалось пережить лишь трижды.

Итак – хотели, и вот, пожалуйста, получился, ожидайте.

Вернувшись в Оломоуц, я отправилась в госпиталь, чтобы засвидетельствовать беременность. В госпитале служил мой муж, поэтому встреча с врачом прошла в теплой дружественной обстановке. Врач, красивая, молодая, уверенная в себе узбечка (жена офицера), сразу ласково и с готовностью предложила: