— Я тоже, — подмигнул он. — Размышлял о будущем.

Принц сел на свое место возле алтаря, рядом с архиепископом кентерберийским, целое воинство следовавших за ним прелатов также заняли свои места. Где-то ударил колокол, и на хорах зазвучал хорал. Звонкие мальчишеские голоса вели мелодию несказанной красоты столь вдохновенно, что по коже подирал мороз. Николь опустила голову, внимая древним умиротворяющим словам с надеждой на то, что они исцелят и утешат ее ноющее сердце. По проходу торжественно прошли три кандидата на орден Подвязки. С одним из них, лордом Уиннерли, Николь была знакома. Он был другом Уоллингфорда, и, насколько ей удалось понять из застольных разговоров, он удостаивался этой чести за то, что произнес речь в палате лордов, убедив пэров увеличить годовое жалованье регенту. Что касается двух других — лорда Столлингса и лорда Калпа, ходили разговоры, что первый из них купил звание кавалера ордена Подвязки, внеся значительную сумму в казну, второй заслужил сию честь тем, что держал язык за зубами после того, как принц сделал его жене ребенка. Что и говорить, весьма странная компания для Бору. Вполне возможно, кисло подумала она, его включили в эту компанию для того, чтобы придать всей процедуре хотя бы немного весомости.

Три новообращенных кавалера получили ордена Подвязки, цепь, ленты и звезды из рук принца, затем повернулись и отдали честь присутствующим. Вновь зазвучали голоса мальчиков. Кавалеры отошли в сторону, при этом Уиннерли и Столлингс улыбались широкой улыбкой. Когда замерли последние звуки гимна, до Николь долетели с задней части нефа другие звуки. Она не удержалась от искушения оглянуться. По проходу на костылях медленно шел лорд Бору.

Господи, он был великолепен. Одетый весь в черное — разительный контраст по сравнению с безвкусно одетыми кавалерами ордена Подвязки, он шел с обнаженной головой; рыжевато-золотистые волосы его поблескивали, когда на них падал свет светильников. Николь с трудом подавила в себе дрожь, когда вспомнила, как эта красивая голова касалась ее грудей. Его подбородок был приподнят, глаза устремлены на алтарь. Чего стоило ему сейчас показать себя в таком виде, подумала Николь. Почему он согласился прий-ти? Что заставило его согласиться участвовать в этом фарсе?

Бору миновал ее скамью. Она разглядела его широкое лицо, немигающие голубые глаза и почувствовала, что он преисполнен такой гордости, что она вынуждена была закусить губу, дабы не разрыдаться. Затем поверх голов притихших наблюдателей на скамьях перед ней она увидела еще одно рыжевато-золотистое пятно — леди Бору, которая также была в благородном черном наряде. На ее лице светилась улыбка. Он пришел ради нее, вдруг поняла Николь, и у нее перехватило в горле. Он пришел, потому что этого хотела его мать. Потому что она попросила его об этом. И от осознания того, что этот великий, грубый вояка Брайан Бору способен согласиться на участие в этом спектакле ради своей матери, у нее брызнули из глаз слезы. Стоявший рядом Уоллингфорд нахмурился и подал ей платочек.

Николь машинально взяла его и приложила к глазам. Брайан Бору стоял перед принцем и архиепископом, балансируя на костылях.

— Давайте помолимся, — произнес нараспев архиепископ, и лорд Бору, приложив нечеловеческие усилия, сумел опуститься на колени. Николь прижала кулак к горлу. О Господи! Как ему удастся подняться?

Архиепископ возложил руку на голову Бору и стал монотонно говорить. Николь с ужасом наблюдала за процедурой, ожидая и боясь того момента, когда лорду Бору будет велено подняться. Архиепископ нарисовал впечатляющую картину героического поведения кандидата в бою, рассказал о том, сколько жизней он спас своим подвигом, и у Николь появилась надежда, что позеры, удостоенные ордена Подвязки, по меньшей мере испытали чувство стыда.

Что касается ее, то она это чувство испытала. Она слушала речь архиепископа, чувствуя, как все мучительнее ноет ее сердце. Она внезапно осознала, что у Брайана были неблаговидные поступки, однако он никогда не запятнал себя бесчестьем. Даже наоборот, все его проступки, которые с таким смаком перечислял ей Томми, были деяниями человека, который чрезвычайно дорожил своей репутацией, жаждал признания, мучился тем, что на величие Англии бросил тень никчемный правитель и его приятели. Он был как Ланселот, призванный напомнить усыновившей его родине, что это такое — честь. Он продемонстрировал это сейчас, когда стоял на коленях, своими гордо расправленными плечами, своей гордой величавостью, которая так контрастировала с поведением принца, вышедшего для того, чтобы прикоснуться шпагой к его плечам и откупиться звездой, цепью и орденским знаком.

И тем не менее она это совершила. Она согласилась с матерью, которая приписала ему низменные мотивы и намерение соблазнить ее, прилюдно усомнилась в его добропорядочности во дворе монастыря — и он ни слова не сказал в свою защиту. Тогда, пребывая в смятении, она решила, что его молчание подтверждает его вину. Но это доказывало только одно — и она теперь это знала со всей определенностью: он не стал унижаться, отвечая на подобные обвинения, и не только из чувства собственного достоинства, но и ради мадам.

Ах, Брайан, как несправедливо я с тобой обошлась! Будь он таким, каким его считают ее брат и мать, разве стал бы он молчать о том, что произошло между ними? Почему же он не поведал миру, что лишил девственности нареченную лорда Уоллингфорда, что красавица сезона не столь уж невинна, как изображают?

Томми и баронесса находились на несколько рядов впереди. Николь увидела, как ее брат посмотрел через плечо — и в его глазах она прочитала какое-то беспокойство.

Подошел момент, когда новый кавалер шотландского рыцарского ордена должен был встать. Николь увидела Хейдена, который маячил в нише и сейчас рванулся к Брайану. Однако Брайан жестом остановил слугу и потянулся за костылями. Казалось, целую вечность все присутствующие, затаив дыхание, наблюдали за его действиями. Архиепископ протянул к нему руку, и даже принц сделал шаг по направлению к нему. Однако лорд Бору поднялся на ноги самостоятельно. Затем повернулся. Он посмотрел на собравшихся представителей высшего света, и Николь заметила, как еле заметно дернулась его губа. Затем он перевел взгляд на мать — и напряженность губ куда-то исчезла, он улыбнулся. Хор запел ликующую мелодию. Принц-регент неуверенно двинулся по проходу к выходу. За ним последовали три новых кавалера ордена Подвязки, у которых был недовольный вид, а заключал это шествие Брайан Бору, медленно передвигавшийся на костылях.

По мере того как процессия уходила дальше, шум в нефе все нарастал.

— Ужасная идея, — услышала Николь шепот лорда Астертона, адресованный жене, — выдвинуть Бору — и рядом с ним этих лизоблюдов.

В этот момент Уоллингфорд потянул ее за рукав.

— Пошли, — коротко сказал он и повлек ее к выходу. Николь подчинилась ему с непривычной покорностью. У нее было такое ощущение, что она потеряла всякие права на протест.

Уоллингфорд был хмур и молчалив, пока они ожидали свой экипаж. Николь увидела, что сквозь толпу к ней пробирается Томми, но едва он приблизился, к::к подали экипаж, и Уоллингфорд поспешил отъехать. Уже в пути Николь твердо решила, что нужно поговорить.

— Энтони… — начала она.

— Погоди, — оборвал он ее. — Я пытаюсь удержать лошадей.

Николь знала, что во дворце будет прием для новоиспеченных кавалеров. Она почти ожидала, что Уоллингфорд извинится и уклонится от него, однако, к ее удивлению, он с мрачным видом ехал в длинной веренице экипажей, направляющихся в ту сторону.

— Энтони, — снова окликнула его Николь, когда они подъехали к воротам и к ним подбежал мальчик, чтобы принять повод. Уоллингфорд обошел экипаж и протянул ей руку. Его красивое лицо было напряжено.

— Давай подождем, — предложил он, — до тех пор, когда все будет покойно и тихо. Вот тогда и поговорим.

Николь испытала облегчение от того, что разговор откладывается. Ей будет очень нелегко высказать то, что она должна сказать. Она не питала надежд на то, что выйдет замуж за Брайана Бору, размышляла Николь, когда они вошли через освещенный факелами портик. Просто дело в том, что она никогда не сможет выйти замуж за Энтони Уоллингфорда. Правда, она и сама не знала, как она все это ему объяснит.