Столетие спустя экономика в этом отношении не изменилась. Во время Первой мировой войны британский флот осуществил морскую блокаду Германии, надеясь таким образом помешать Центральным державам (Германии, Австро-Венгрии, Оттоманской империи и Болгарии) вести торговлю с Америкой. Объем американского экспорта в Германию упал, но внезапно вырос экспорт в Швецию и другие скандинавские страны{231}. Германия не могла напрямую торговать с Америкой и делала это в обход, через страны, которые поддерживали торговые отношения с враждебным государством.
В конце 1930-х гг., когда возникли проблемы во взаимоотношениях США и Японии, Америка ограничила продажу нефти и стали в эту страну. Современные учебники по истории утверждают, что именно потребность в нефти и стали вынудила Японию развязать войну с США. На самом же деле у японцев не возникало проблем с импортом, они получали нефть и сталь из других источников, включая нефть, которую компания Shell Oil добывала в голландской Ост-Индии{232}.
Самое знаменитое эмбарго было наложено в 1973 г., когда арабские страны отказались продавать нефть США и Нидерландам. Как отмечали Джерри Тейлор и Питер Ван Дорен из Института Катона, «нефть, которую экспортировали (арабские страны) в Европу, просто перепродавалась в США, либо замещалась нефтью из других стран, не входивших в ОПЕК. Министр энергетики Саудовской Аравии шейх Ямани позже признал, что эмбарго 1973 г. «не означало, что мы смогли снизить импорт нефти в США… Мир – это действительно один огромный рынок. Поэтому эмбарго носило более всего символический характер»{233}.
Но разве «нефтяной шок» 1973–1974 гг., когда цена на бензин выросла с октября по март на 120 %, не историческое событие? Это хороший вопрос, и Роберт Бартли отвечает на него в книге «Семь тучных лет»: «Реальным шоком было то, что доллар понижался относительно нефти, относительно золота, относительно иностранных валют и относительно практически всего»{234}. Цена на всю сырьевую продукцию – от пшеницы до мяса и сои – выросла, как только упал доллар. Говоря коротко, «нефтяной шок» был на самом деле «долларовым шоком», и он случился бы, даже если бы арабского нефтяного эмбарго не было вообще.
Теперь давайте применим этот урок к эмбарго относительно Израиля. Если бы Израиль начал воевать с каждой страной-производителем нефти на Ближнем Востоке, и если бы эти враги ввели эмбарго на продажу нефти в Израиль, Израиль все равно продолжал бы потреблять топливо, даже несмотря на то, что нефть в Тель-Авиве сильно подорожала бы. Торговые эмбарго подрывают основы экономики в целом, и до тех пор пока хоть кто-нибудь хочет вести торговлю с Израилем, у Израиля будет нефть. Но нарушение принципа сравнительного преимущества причинит серьезный ущерб экономическому здоровью страны в долгосрочной перспективе. Вопреки тому, что думают большинство людей, добыча нефти – это не очень прибыльное занятие, и в этом главная проблема нефтяной отрасли. Марк Перри, экономист из Американского института предпринимательства, рассчитал, что энергетический сектор по коэффициенту чистой прибыли занимает 112-е место среди прочих отраслей{235}. На данный момент Израиль может похвастаться самой высокой концентрацией технологических стартапов в мире. В списках NASDAQ больше израильских компаний, чем европейских. Инвестиции венчурного капитала на душу населения в Израиле в 2,5 раза больше, чем в США{236}. Это достаточно заметный экономический сигнал, что сравнительное преимущество Израиля заключается в технологиях. Израиль в технологиях – это как Леброн Джеймс в баскетболе. Смещение ресурсов Израиля с технологий в нефтяной сектор – это как если бы Джеймс бросил баскетбол и занялся футболом. Он, вероятно, смог бы неплохо зарабатывать в НФЛ, но он даже близко не добился того, чего он добился в баскетболе, став лучшим игроком мира. Это не означает, что частные инвесторы не могут инвестировать в добычу нефти в Израиле, но подразумевает, что организованные усилия государства по достижению «энергетической независимости» ни к чему хорошему не приведут. Как регулярно повторяет президент Института Катона Джон Эллисон, вся власть в руках потребителей. Пока в Израиле (или в США, или где-либо еще) есть спрос на нефть, страна сможет приобрести ее по рыночной цене. Производители нефти нуждаются в мировом потреблении гораздо больше, чем Израиль нуждается в нефти.
Применив анализ сравнительного преимущества к США, мы придем к точно такому же выводу: энергетическая независимость не должна быть государственным приоритетом. Но так как нефть оценивается в долларах, некоторые волнуются, что доллары уходят из страны на покупку нефти. Однако пункт назначения этих долларов на самом деле не имеет ни малейшего значения. Они в итоге окажутся там, где смогут принести наибольшую прибыль, то есть, в США или других странах, которые используют доллар как средство обмена и валюту инвестиций. Что более важно, эти деньги часто возвращаются в качестве инвестиций в прибыльные идеи.
Электроника и компьютерное оборудование – это секторы экономики, в которых преуспевают американские и израильские компании, получая прибыль 14,5 цента на каждый доллар продаж в США и 13,7 цента в Израиле. Microsoft получает 27 центов за каждый доллар продаж. В нефтяной отрасли этот показатель составляет 8,3 цента{237}. Интернет-бизнес получает чистую прибыль в размере 23 %, что делает среднюю прибыль нефтяной отрасли в 6,1 % просто смешной{238}. Самый продуктивный сектор американской и израильской экономики – технологический. Подстегиваемое политиками стремление государства к фальшивому идеалу «энергетической независимости» было бы эквивалентно тому, если бы Леброн Джеймс делил свое время между баскетболом и футболом – а это ненужное и снижающее эффективность занятие. Финансовый, человеческий и материальный капиталы были бы направлены в сектор, приносящий относительно низкую прибыль. Все эти усилия были бы растрачены для того, чтобы добыть сырье, которого всегда будет в избытке по рыночной цене.
Кроме того, нефтяные компании – это легкая мишень для грабежей в виде налогов со стороны правительства, что делает эти компании еще менее привлекательными для инвестиций. Как я уже упоминал, компания ExxonMobil выплатила $31 млрд подоходного налога в 2012 г. – больше, чем любая другая компания в США{239}. Из десяти наиболее облагаемых налогами американских компаний три – ExxonMobil, Chevron и ConocoPhillips – нефтяные{240}. Важнейшие активы Google, Nike и Apple – люди, которые приходят на работу каждый день. Если налоги станут слишком обременительными, все три компании смогут продолжать бизнес без промедления. Кто вообще заметил бы, что GooglePlex переехал на Бермудские острова? Для нефтяных компаний самый значимый актив – это нефть в земле, которую нельзя переместить. ExxonMobil не сможет переместить месторождения. И именно потому, что нефть невозможно переместить, правительству легко устанавливать высокие налоговые ставки на прибыли с ее продаж.
Кто-то, возможно, возразит на это, что как бы ни прекрасно было следовать принципу сравнительного преимущества, нам все равно нужна нефть, а наш доступ к ней весьма ненадежен. Питер Маас в книге «Жестокий мир: суровый закат нефтяной эры» предупреждает, что «бо́льшая часть запасов мировой нефти сейчас сосредоточена в руках компаний, контролируемых государствами: Saudi Aramco, Газпром, Petroleos de Venezuela, Национальная Иранская нефтяная компания и Китайская национальная нефтегазовая корпорация»{241}. Это «плохие парни», которые могут отрезать нас от доступа к нефти в любое время, когда захотят.
