Но экономические последствия значительного падения доллара за последние тринадцать лет заслуживают внимания, особенно в свете финансовой истории Америки после 1971 г. Обесценивание денег и есть инфляция, и сорокатрехлетняя история плавающего курса доллара заслуживает небольшого обзора.
Как-то вечером я смотрел спортивный канал ESPN и услышал поразившее меня замечание, сделанное прославленным квотербеком Стивом Янгом. Он сказал, что он и покойный Билл Уолш когда-то пришли к выводу, что, внимательно следя за движением ног квотербеков на видеозаписи игры, можно точно понять, кто выиграл, а кто проиграл. Если у человека натренировано футбольное «зрение» и он настоящий профессионал, ему достаточно увидеть движения ног квотербека от лодыжек и вниз – и ничего больше, чтобы понять, каким был результат игры. Это достаточный индикатор.
Если бы вы жили в пещере, не имея возможности выйти во внешний мир, и у вас был бы всего один экономический показатель, с помощью которого вы могли бы судить о состоянии экономики, таким индикатором должна была бы быть цена доллара в золоте. Как заметил однажды президент Бундесбанка в 1980-е гг. Отмар Эммингер: «Доллар – это самая важная цена в мировой экономике»{284}. И это так, а самый красноречивый показатель цены доллара – его цена в золоте. Располагая этой информацией, житель пещеры будет довольно много знать про состояние экономики США и всего остального мира.
Когда президент Никсон принял судьбоносное решение оторвать цену доллара от золота в 1971 г., он хотел, чтобы доллар стал слабее. Президенты всегда получают такой доллар, какой хотят. Потеряв золотое обеспечение, доллар стал падать, а золото – дорожать.
Автор книг о финансах Джон Брукс писал в The New York Times: «Президент Никсон и его советники не понимали, что делают, совершая этот безжалостный ход»{285}. Соглашусь. Очень скоро стало очевидным, что Никсон и его правительство положили начало экономическому хаосу. Цены на сырьевые товары, которые исторически были стабильными и номинально дешевыми (например, баррель нефти стоил $2,3), вдруг взлетели. В 1970-е гг. не было «нефтяных шоков», зато были долларовые. Только с 1972 по 1973 г. цена барреля нефти выросла более чем на 300 %, цены на мясо за год поднялись на 75 %, а на пшеницу – более чем на 240 %{286}.
Фондовые ставки ФРС с 1971 по 1973 г. выросли более чем на 450 базисных пунктов, но жилищный рынок оставался неизменным. Очень показательно с экономической точки зрения, что жилищный рынок оказался в лидерах среди активов во время второго срока Никсона. Инвесторы всегда ищут наибольшую выгоду. Когда они заставляют капитал работать, они покупают будущие источники доходов в долларах. Но если доллар находится в состоянии свободного падения, доходы по акциям и облигациям, представляющие собой будущее богатство, теряют свою привлекательность. И инвесторы задают себе вопрос: зачем привязывать капитал к созданию будущего богатства, если полученные доходы будут измеряться обесцененными долларами? В таких обстоятельствах инвестиции начинают уходить в более твердые активы, которые менее подвержены девальвации, – землю, искусство, редкие почтовые марки – во что-то материальное. Это богатство, которое уже существует. Приток инвестиций в существующее богатство в качестве защиты от девальвации доллара – серьезный сигнал о том, что производство благ, которые еще не существуют, не будет финансироваться. Девальвация приводит к бегству в прошлое, к поддержке активов, которые экономика уже и так создала.
Жилищный бум, разразившийся при Никсоне, был весьма обескураживающим экономическим сигналом. Экономист Венской школы Людвиг фон Мизес говорил о «полете в реальность», который происходит в периоды девальвации. Финансовая ошибка Никсона лишила привлекательности рынки ценных бумаг, а в выигрыше оказались жилищный рынок и другие физические активы. Дом – материален. В нем можно жить. Наконец, это безопасное вложение.
Когда каждый вкладывает свои деньги в жилье, проблема такого потребления в том, что это все равно что вечеринка Винса Янга за $300 000. Покупка дома не сделает вас более продуктивными, не откроет путь на иностранный рынок, не приведет к открытию лекарства от рака. Инвестиции в дома, землю и другие материальные активы – это как игра от обороны в футболе, консервативная стратегия, необходимая для того, чтобы избежать проигрыша. Проблема в том, что экономике нужны те, кто рискуют, – предприниматели, стремящиеся попробовать что-то новое, наряду с бесстрашными инвесторами, готовыми поддержать новые идеи, которые могут принести огромную прибыль, а могут и не принести ее.
Когда доллар падает, инвесторы переключаются на защитный режим, чтобы уберечь свои деньги от девальвации. Без активного инвестирования в свежие, рожденные богатым воображением идеи экономика Никсона сдулась, оставив его совершенно беззащитным перед лицом политических соперников, когда разразился Уотергейтский скандал[39].
Доллар продолжал падать во время президентства Джимми Картера. Несмотря на значительное падение доллара по отношению к золоту и японской иене на протяжении всего десятилетия 1970-х гг., министр финансов в правительстве Картера Майкл Блументаль в июле 1977 г. заявил, что американская валюта переоценена по отношению к японской{287}. Это был явный сигнал, что президент Картер хочет ослабить доллар, и рынок уступил. Когда Картер вступил в должность президента, унция золота стоила $140{288}, к 1979 г. цена выросла до $220{289} и к январю 1980 г. – до $875{290}.
Неудивительно, что падение доллара вновь сопровождалось «нефтяными шоками». Цена барреля нефти с 1975 по 1979 г. подскочила на 43 %. Однако эти «шоки» отнюдь не были мировыми. Некоторые страны предпочли не копировать американскую модель девальвации валюты. За те же четыре года баррель нефти в немецких марках подорожал всего на 1 % и на 7 % в японских иенах. В швейцарских франках цена нефти даже снизилась{291}.
За десятилетие, отмеченное падением доллара, индексы рынка ценных бумаг, такие, как S&P 500, выровнялись. Предпринимательская деятельность заглохла. Если в 1968 г. открылись триста стартапов в сфере высоких технологий, то в 1976 г. – ни одного{292}. В период в 1974–1978 гг. ежегодно происходило по 28 первичных публичных размещений акций новых компаний (для сравнения, только в 1986 г. это число равнялось 953{293}). Высокие налоги на доходы с капитала были существенной частью проблемы, но девальвация доллара – это в большей степени налог на инвестиции. Как вы помните, инвесторы, привязывая свои деньги к рынку ценных бумаг, покупают будущие доходы в обесценивающихся долларах.
Инвесторы, которые выбрали «безопасный режим», поступили благоразумно. Вот как описывает десятилетие 1970-х гг. журналист Дэвид Фрум: «Если у вас хватало хладнокровия взять в долг нестабильные, неуправляемые деньги и использовать их для покупки материальных активов – земли, зерна, металлов, картин, серебра, подсвечников, коллекции австро-венгерских почтовых марок, тогда вы могли быстро сорвать куш в 1970-е гг.». Далее Фрум отмечает, что, когда журнал Forbes «в 1982 г. опубликовал свой первый список 400 самых богатых американцев, 153 из них были обязаны своим богатством либо недвижимости, либо нефти. (В списке же 1998 г. разбогатевших благодаря недвижимости или нефти было всего 57 человек)»{294}.
