– Что он спросил? – опять зашептала я.

– А черт его знает! Он говорит с таким акцентом, что я не могу понять.

– Я сказал, – обратился к нам вождь, – что, почему вы уверены, что сможете взять Фурбулентус. Он даётся в руки, только Избранному.

– А мы и не уверены, – отозвалась я, поднимая голову. Мой взгляд упал на толстое пузо собеседника, затянутое в красный эльфийский шёлк, а потом кто-то весьма грубо наступил мне на голову, возвращая её в исходное положение. – Просто Али сказал, что его надо достать из деревяшечки, но про его волшебное начало даже не обмолвился.

– Али?

– Ну, да. Эта зелёная рептилия, дракон.

– Ты знаешь Великого Али – Абама – Кутье – Тураугского?

– Чего?

Я поняла голову, и увидела вождя во всем его великолепии. Это был огромный толстяк, похожий на поросёночка, который полулежал на золотой кушетке, толстые лоснящиеся щеки свисали едва ли не до шеи, а подбородок плавно перетекал в плечи. Они с Графом не братья?

– Тебя и твоего спутника прислал Великий Али?

– Ну, нечто вроде этого, – Ваня поднял голову и, застыв от изумления и едва не раскрыв рот, смотрел на вождя, как на диковинную зверушку.

Что тут началось! Нас быстренько подняли с колен, взяли под белы рученьки, усадили на кресла рядом с кушеткой вождя. Тот как-то странно заулыбался, отчего совсем исчезли его маленькие свинячьи глазки. Нам вручили в руки золотые кубки со странно пахнущей жидкостью жёлтого цвета и подложили под спины подушки, а один воин даже ласково погладил меня по ударенному боку. Вождь подобострастно смотрел на нас и, кажется, был готов кинуться нам в ноги, лишь бы друзья Великого Али не серчали. Мы злиться не собирались, и были сконфужены такой трансформацией в поведении дикарей.

– Меч, – толстяк тихо прихрюкнул, – в дереве, – сказал он на чистом словенском. – На берегу реки Дайна. Раз вас двоих прислал Али, то Фурбулентус, скорее всего, пойдёт к вам.

Он окинул меня долгим и внимательным взглядом, словно, знал про меня жутко неприличный секрет, а потом приказал стражам, чтобы нас проводили до священного места.

– Ваня, – зашептала я, когда мы вылезали из шалаша Его Святейшества, – как ты думаешь, они нас не скушают, если мы не сможем достать этот меч?

– Не знаю, – пробормотал Ваня, глядя с тревогой на собравшихся дикарей.

Провожала нас вся голая деревня. Впереди этой сумасшедшей процессии шли люди с барабанами, они выплясывали странный танец и изредка дико орали, я каждый раз пугалась этого крика и хваталась за Ваню. Как ни странно шли мы по тропинке, довольно большой и протоптанной, видимо, рядом с маршрутом, проложенным нами с адептом в густом лесу. Я так из-за этого расстроилась, что едва не заплакала, уверенная, что точно стану завтрашним утром вполне сытным завтраком.

В конце концов, я почувствовала в духоте южной ночи прохладу и поняла, что мы пришли к реке. Мы вышли на поляну, посреди которой стоял толстый дуб. Несмотря на свет факелов, которые несли туземцы, видно было как в гробу. Ваня хлопнул в ладоши и над землёй засветил бледно-голубой шар, на земле закружились тени. Тут-то я и увидела меч – огромную железяку, с ярко синим драгоценным камнем на ручке, зело проржавелую от пережитых на природе осадков. Он находился на высоте трех аршинов над землёй, загнанный в дерево едва ли не по рукоять.

– И как я достану его? – изумилась я. – Да он весит больше чем я!

– Может, давай я его достану, – предложил Ваня, – да ты до него и не дотянешься.

В это время туземцы начали творить невообразимое, они высоко прыгали, истошно били в свои барабаны и покрикивали какое-то странное слово, мне показалось, что оно матерное.

– Да, Вань, иди лучше ты, – согласилась я и перекрестила его на счастье. – Встретимся завтра утром в чане над огнём.

– Что? – удивился Петушков.

– Да ничего, – махнула я рукой, – ты всё равно будешь самым невкусным гуляшом, который они попробуют.

Очевидно, моя пламенная речь тронула Ивана, он воровато огляделся, уже замечая лишь копья и томагавки в руках дикарей, и подошёл к дереву. Поплевал на руки, схватился за меч, потянул и тот подался. У меня сразу отлегло: «Не съедят!»

Ваня восторжествовал, вытащил меч почти на половину. Толпа бешено закричала: «Избранный!», но тут случилось странное: меч с необъяснимой лёгкостью вошёл обратно сам собой по ручку, как будто не замечая усилий Ивана. Адепт отпрянул и бешено закричал:

– Аська, он живой!

Я подбежала к нему.

– Не подходи, – голосил Петушков, крестясь слева направо.

– Ну-ка, подними, – скомандовала я. – Не собираюсь я быть чужим кушаньем, надорвусь, но меч вытащу!

Ваня приподнял меня за подмышки, я ухватилась за меч, тянуть не пришлось: он сам подался в мои руки и начал выходить из дерева. Казалось, я достаю десертный нож из масла, а не огромный пудовый меч из дуба. Между тем Фурбулентус оказался в моих руках и на глазах начал уменьшаться в размерах, под мой рост, вес и телосложение; возникло ощущение, что он стал продолжением руки. Я присмотрелась к мечу, который стал блестящим и отражал моё лицо с горящими глазами, он оказался точной копией того, которым я дралась с бандитами. Так значит, все из-за него, из-за него я чувствовала себя идеальным воином? Но как, каким образом, меч, находящийся на сотни миль от меня попал мне в руки?

– Чудо! – прокричал кто-то.

«Действительно чудо! – ухмыльнулась я про себя, рассматривая Фурбулентус. – Особенно, что нас так и не съели!»

Солнечная Данийя – сладкое слово, перекатывающее на языке, на вкус похожее на апельсиновое варенье, такое же светлое и ароматное, с нежным, деликатным запахом.

Фатия находилась практически в центре Данийи, самая большая провинция, её Властители фактически управляли всем государством, негласно без их одобрения ни в одной из провинций не принималось важных решений.

…Он стал Властителем слишком рано. Когда другие мальчишки только мечтали о великих делах и любовных победах, ему приходилось совершать великие дела и отмахиваться от виснущих на шее холёных, с гибкими станами и большими тёмными глазами данийских красавиц.

Когда погиб отец, ему было всего 15, и он даже не дорос до ритуала посвящения и не взлетел с Горы Избранных, но начал править государством. Никто не воспринимал его всерьёз, ни более мудрые и опытные Властители соседних провинций, ни собственные Советники.

Ему пришлось утверждаться, действовать жёстко и беспощадно, подавлять любые заговоры, благо, и наглости, и храбрости на это хватало. Он учился, училсябыстро, и вскоре его стали бояться, ему улыбались в лицо, а за спиной называли мерзавцем. Был ли он таким? Он не знал, где-то в глубине души в нём сидел тот самый неуверенный в себе юноша, недолюбленный и недоласканный, уставший от вечной борьбы за власть, он ненавидел его за слабость, он прятал его так далеко, что порою и сам забывал, кто он на самом деле: Властитель Фатии или просто Арвиль…

Сначала я отнеслась к Фатии двояко: удивлённо и насторожённо, а потом влюбилась в неё без памяти, наконец-то, почувствовав себя дома. Не было здесь шума переполненного, трещащего по швам Стольного града; маленькая провинциальная страна с гостеприимными, улыбающимися жителями, кустарным производством и спокойным, как на мелководной реке, течением жизни. Если здесь и происходили великие потрясения, то жители этого, скорее всего, не замечали.

Город в центре Фатии, где располагалась резиденция Властителей, был тихим и бесподобно уютным. Небольшие словно игрушечные особнячки из белого камня с маленькими балкончиками, увитыми плющом и диким виноградом, черепичными крышами и аккуратными палисадниками с яркими цветами. Как мне рассказали, палисадники были особенной гордостью фатийцев. Каждый год, весной, проходил конкурс на самый красивый и изящный из них, а на дом победителя вешалась памятная табличка.

На изогнутых улочках прятались лавки-мастерские, гончарные, ткацкие, на краю города огромная кузница, рядом казармы данийского конного отряда, подчиняющегося непосредственно Арвилю Фатиа.