–?Ну, тогда пошли. Когда стемнеет, мы заночуем, а утром пойдем дальше.
–?Пошли! – я быстро зашагал к лесу.
Я не мог выдержать ее взгляда, я не мог ей врать.
Но не знал, как сказать правду.
В лесу оказалось светлее, чем я ожидал. Я напоследок оглянулся: небо над рекой стало лиловым, облака куда-то утянуло. На другом берегу, над сиреневой кромкой соснового бора, зажглась бледная звезда.
Температура продолжала падать.
Я размеренно переставлял снегоступы, снег хрустел, за спиной мне в такт шагала Рита. Кончились елки, мы вошли в смешанный лес. Густой подлесок мешал идти, нам приходилось огибать сугробы, завалы, перелезать через упавшие деревья.
Двигаться строго на юг, повторял я, главное – двигаться строго на юг.
Не начать кружить!
Двигаться строго на юг!
Надо сориентироваться по звездам и двигаться строго на юг…
Я поднял голову – среди веток проглядывали тусклые точки ранних звезд. Я понятия не имел, что с ними делать, куда они движутся, в какую сторону вращается земля. Попытался вспомнить какие-то приметы – ничего, кроме мха на северной стороне деревьев, в голову не пришло. Я оглядел ближайшие стволы: там вообще никакого мха не росло.
Стало совсем темно. Пару раз я натыкался на сучья и теперь шагал, выставив перед лицом растопыренную ладонь. Поймав ветку, я ломал ее, отбрасывал в сторону. Снег казался серым как жесть, с тусклым отливом. Серый цвет становился все гуще и гуще.
–?Эй! – позвала Рита.
Я остановился.
–?Становится темно, – она говорила запыхавшись. – Может, нам сейчас устроить ночлег? Построить твой вигвам, пока хоть что-то видно?
–?Ты устала? – спросил я.
Я постарался, чтобы это прозвучало бодро.
–?Нет, – неуверенно ответила она. – Нет. Я просто думаю…
–?Давай еще немного. Мы уже километра три отмахали…
–?Три километра? Это сколько?
–?Ну, где-то мили две. Чуть больше. В одной миле…
Совсем рядом раздался вой.
Даже в полумраке я увидел, как Рита вздрогнула.
–?Это койот, – быстро сказал я. – Ничего страшного. Просто койот. Маленькая собака. Как пудель.
Я не видел ее лица – просто пятно. Думаю, она тоже не видела испуга на моем лице.
–?Все, – твердо сказала Рита. – Я дальше не пойду. Давай строить вигвам.
–?Рита… – начал я, но тут вой повторился. Теперь чуть левее.
Мне показалось, что зверь обходит нас.
–?Все! – она рубанула рукой перед моим лицом. – Все! Говори, что делать! Копать снег, ломать ветки: говори!
–?Рита…
–?Не стой истуканом! – Она толкнула меня. – Надо что-то делать!
–?Надо идти, – тихо сказал я. – Мы не можем ночевать тут. Мы замерзнем.
Она застыла.
–?Но ты же… – начала она растерянно. – Ты же сам говорил. Что вигвам, ельник и ветки… И снег. И снег сверху, да? Для тепла. Ведь говорил же…
–?Надо идти.
–?Так ты врал? Врал? – Она ударила кулаками мне в грудь. – Ты врал! Дрянь! Сволочь! Как ты смел мне врать?
–?Я хотел…
–?Ах, ты хотел! – Она повернулась, обращаясь к лесу. – Он хотел! Он, видите ли, хотел! Врун!
–?Тебе было бы легче, если б я сказал, что мы сдохнем? – неожиданно для себя самого заорал я. – Легче? Я не знаю, как строить этот чертов вигвам.
–?А я тебе поверила, – сказала она с жаром. – Знаешь, поверила. Ты ведь сам говорил: я русский, у нас там зима, мороз. Все я знаю, вигвам в снегу – раз плюнуть! Что ж ты за русский такой?
Она быстро вытерла лицо рукой и, задыхаясь, продолжила:
–?Вот у меня в школе был русский – Боб Марголис, вот это был русский! Он из-за меня этого Грэма там отдубасил – ой-ой-ой, мама не балуй! А Грэм нападающим был, шесть футов и кулаки – во! Во!
–?Надо идти, – мрачно повторил я. – Рита, надо идти. А то мы сдохнем и нас сожрут койоты.
Она молчала.
Я взял ее за руки, она приблизилась, от нее пахло чем-то сладким вроде карамели.
–?От тебя пахнет конфетами, – прошептал я. – Карамельными.
–?Это помада, от холода, – также тихо ответила она. – Чтоб губы не обветрились.
Мы двигались на ощупь. Рита держалась за мой шарф, я намотал другой конец себе на запястье. Иногда я спотыкался – когда она наступала на концы моих снегоступов.
Ей пришла идея использовать телефон как фонарик. Ее батарея сдохла быстро, мой телефон протянул минут двадцать.
Койот (или кто это там был) двигался рядом, время от времени из тьмы раздавался вой. Я слышал, как Рита испуганно вскрикивала каждый раз. Перед тем как погас мой телефон, я посмотрел на часы и тихо застонал.
Было без четверти семь!
Ночь еще даже и не наступила.
Когда мы перелезали через поваленное дерево, я зацепился за сук и порвал штанину. Я не обратил внимания, но через полчаса мое колено задубело от холода. Заколкой для волос Рита кое-как залатала дыру.
–?Как ты думаешь, – спросила она. – Это больно?
Я сделал вид, что не понял, хотя прекрасно знал, что она имеет в виду.
–?Если это как тогда, когда я утонула… – Она подумала. – То ничего. Не страшно.
Она прижалась ко мне, я почувствовал, что она мелко дрожит всем телом. Я обхватил ее, вжал в свою грудь.
–?Меня койоты смущают, – глухо донесся ее голос откуда-то из-под моего подбородка. – Вот это, конечно, неприятный момент. Койоты.
Мерзавец, словно догадавшись, что о нем говорят, тут же подал голос.
–?А тебя когда-нибудь собаки кусали? – спросила Рита.
–?Нет, – соврал я.
Рассказывать, что мне наложили восемь швов и что у меня до сих пор внушительный шрам на бедре, мне совсем не хотелось.
–?Меня тоже… – Ее голос становился тише, протяжней, словно она засыпала.
Мне вдруг стало жутко.
Страшно, как тогда, в проруби. В той черной ледяной бездне.
–?Рита! Рита! – Я начал трясти ее. – Погоди… Ты что? Я тебе не дам… Слышишь, не дам! Не смей и думать! Рита, ты что?!
Я потащил ее за собой.
–?Пошли! Пошли! До шоссе всего полчаса, минут сорок! А ты, понимаешь…
–?Игорь, – тихо позвала она. – У меня часы… Светящиеся. Восемь часов сейчас. Восемь, понимаешь?
–?Ну и что! Я тебе говорю: шоссе совсем рядом! – закричал я. – Тут, совсем рядом!
Я потянул ее за рукав. Она, словно кукла, послушно побрела за мной.
Медленно, валко…
Оступившись, мы упали. Мне показалось, что она смеется. Я вдруг представил, что она уже умерла, замерзла. Что я остался один. Один в этой чертовой темноте.
–?Господи! – закричал я. – Нет, нет, нет! Рита, пожалуйста, я тебя умоляю… Совсем рядом, ведь совсем рядом…
–?Во-семь ча-сов… – едва слышно по слогам пропела она.
В этот момент впереди послышался хруст, словно кто-то ломал хворост.
Мы застыли.
Звонко треснула палка, заскрипел снег, я явственно услышал сиплое дыханье. Кто-то большой и грузный устало выдохнул.
–?Что это? – рассеянно прошептала Рита. – Кто?
–?Тихо-тихо… – Я встал на колени, подхватив ее, притянул к себе.
Из темноты снова раздалось дыхание. Кто-то большой стоял в темноте всего десяти шагах от нас. Стоял и дышал.
–?Медведь, – безразлично произнесла Рита. – Это медведь.
–?Тихо! – зашептал я. – Не медведь. Медведи спят.
Снова затрещали сучья, словно через лес потащили диван.
Я был уверен, что звук стал ближе.
–?Он идет к нам, – сказала Рита.
Я нащупал дерево, ухватился за ствол, поднялся.
А что, если она права? Медведь-шатун?
Проснулся и бродит по лесу. Из темноты раздалось бормотанье, слюнявое, которое вдруг перешло в рык. Что-то среднее между ревом моржа и коровьим мычаньем.
Рита вцепилась мне в ногу.
–?Сделай что-нибудь… – попросила она тихо. – Мне страшно.
Мне показалось, что я уже слышал от нее эти слова, что все это уже было, что я снова окажусь ничтожеством, никчемным типом, трепачом и тряпкой.
Полным нулем.
И на этот раз приговор будет окончательным.
Я вдруг понял, с ясностью озарения, что терять-то мне больше нечего. Что это и есть мой последний шанс, моя последняя возможность доказать ей, Рите, доказать своей жене, которая, я уверен, усмехаясь, наблюдает сверху, доказать себе и всему миру, что я на что-то годен.
