И вот они оказались правы!

Под лучами Рельоса, на поляне девственного леса Сетито, перед тремя каллистянами стоял человек, ничем не напоминавший диких обитателей Кетьо.

Он был другим существом, не похожим на каллистян ростом, цветом кожи, глаз, губ, но это был высокоразумный обитатель неизвестной им планеты, живущей под светом Мьеньи.

Трое каллистян чувствовали глубокую радость, что им первым выпала счастливая судьба приветствовать посланцев планеты, даже названия которой они еще не знали.

Все трое одновременно сделали шаг навстречу синеглазому пришельцу.

Он улыбнулся и сказал на чистом каллистянском языке, чуть твердо выговаривая слова:

– Здравствуйте, друзья! Приветствую вас от имени человечества Земли, пославшего нас к вам. Диегонь и его товарищи прилетели на Землю и познакомились с нашей жизнью. Теперь мы направляемся на Каллисто, чтобы познакомиться с вашей. Я знаю, что нас ждет дружеский прием. Еще раз здравствуйте, друзья!

– Пожмите ему руку, – сказал Синьг. – На их родине такой обычай.

– Зачем? – сказал Широков. – На Каллисто другой обычай, и я буду придерживаться его.

Он обнял Ресьиня, стоявшего ближе всех, и провел пальцами по его лбу. Взволнованный врач ответил тем же. Широков повернулся к Дьеньи. Уже подняв руки для объятия, он вдруг опустил их, пристально всматриваясь в черты лица стоявшего перед ним стройного молодого каллистянина, одетого в такой же серый комбинезон с красным мехом на воротнике, как и другие. Он не мог сказать почему, но лицо Дьеньи показалось ему знакомым.

– Вы женщина? – спросил он.

– Да, – удивленно ответила Дьеньи.

– Тогда, – сказал Широков, – я особо приветствую вас, первую женщину Каллисто, которую я увидел. Дьеньи обняла его. Нежное прикосновение ее пальцев глубоко взволновало Широкова. Неожиданно для себя он взял ее руку и поцеловал.

– На Земле есть такой обычай, – пояснил он, видя удивление не только новых, но и старых своих друзей.

Он был смущен своим поступком. Чем-то далеким и почти забытым повеяло на него. Он вспомнил свою мать, единственную женщину, руку которой он целовал в детстве. Лицо Дьеньи, чуждое ему – человеку Земли, вдруг показалось родным и милым.

– Ваше лицо, – сказал он, чтобы скрыть свое смущение, – кого-то мне напоминает.

– Меня зовут Дьеньи, – сказала девушка. – Я внучка человека, которого вы хорошо знаете.

– Кого же?

– Рьига Диегоня.

Этот ответ поразил не только Широкова, но и Синьга, Бьяининя и Мьеньоня.

– Внучка Диегоня? – одновременно переспросили все четверо.

Широков понял, почему ее лицо показалось ему знакомым. Он даже удивился, что сам не догадался, кто перед ним. Поразительное сходство теперь бросалось в глаза.

– Диегонь никогда не говорил нам о вас, – сказал Мьеньонь.

– Он сам не знает о моем существовании, – улыбнулась Дьеньи.

– Чья вы дочь?

– Вьега Диегоня.

– Замечательный сюрприз нашему командиру, – сказал Бьяининь.

Пока Широков знакомился с тремя каллистянами, Синьг не терял даром времени. Он достал небольшой аппарат и установил его на земле возле Синьяня.

– Надо обнажить место ожога, – сказал он. Ресьинь и Линьг принялись помогать ему. Меховой комбинезон был расстегнут, а одежда под ним разрезана. Раздеть раненого они не решились, так как для каллистянина воздух был слишком холодным. Один Широков не чувствовал холода.

На черной груди Синьяня резко выделялись серые пятна.

– Ожог проник очень глубоко, – сказал Синьг. – Если бы мы опоздали… А другие ожоги есть? – перебил он сам себя, обращаясь к Ресьиню.

– Есть на ногах, но наиболее опасны эти. Синьг включил аппарат. Серые пятна внезапно превратились в зеленые.

Широков, позабыв о новых знакомых, внимательно следил за процессом. Он уже достаточно знал о медицине Каллисто и разбирался в лечебных аппаратах, но видеть их в действии ему не приходилось, кроме того далекого случая, когда Синьг, в его присутствии, удалял из тела Вьеньяня пули Ю Син-Чжоу. Как давно это было! Каким чудесным казался тогда прибор Синьга земным медикам, и каким простым оказался он, когда Синьг объяснил его устройство и принцип работы.

Стоя в отдалении, вместе с другими каллистянами, чтобы не мешать врачам, Дьеньи не спускала глаз с лица Широкова.

«Так вот как они выглядят, – думала девушка. – Похожи и не похожи на нас. Белые каллистяне. Как хорошо, что мои опасения не оправдались».

Дьеньи была молода, впечатлительна и склонна к мечтательности. С раннего детства от своего отца она слышала бесконечные рассказы о звездолете, улетевшем к далекой звезде, и о его командире. Все дети Каллисто знали имена отважных звездоплавателей, и Дьеньи радовалась и гордилась тем, что один из них ее дед. Она любила мечтать о времени, когда звездолет вернется.

Дьеньи часто представляла себе неизвестную планету, которую найдет ее дед, и обитателей этой планеты. В ее детском воображении они рисовались во всем подобными каллистянам.

Шло время; ребенок превратился в девушку, но мечты о людях иного мира по-прежнему волновали Дьеньи. Думать о них стало ее привычкой.

Она сама стала астронавтом, увидела обитателей Кетьо, но они никак не могли служить воплощением ее мечты. Наивные детские представления сменились знаниями взрослого человека. Дьеньи уже не думала, что жители другой планетной системы обязательно должны быть копиями каллистян. Она знала, что формы жизни бесконечно разнообразны. Но увидеть своими глазами «человека Мьеньи» оставалось ее затаенной мечтой.

Пусть даже это существо окажется совсем не похожим на каллистян, но обладающее разумом, а следовательно родственное.

И вот совсем не так, как она ожидала, мечта стала явью. «Человек Мьеньи» перед ней, и формы его тела совсем не причудливы, а самые обычные. И его белое лицо даже своеобразно красиво.

«Какие странные у него глаза! Синие, как небо Сетито. И как широко открыты… А губы красные. Как странно! Наверное, это потому, что кожа на них тонка и просвечивает кровь».

Она вспомнила, как эти губы коснулись ее руки. Они были нежны и мягки.

«Какой удивительный обычай – касаться губами руки женщины! Моя рука, наверное, показалась ему грубой».

Она посмотрела на руку Широкова. Рука была почти белая и чуть ли не прозрачная.

Дьеньи вдруг захотелось коснуться этой руки своими губами. Горячая волна крови прилила к ее лицу, и щеки девушки посерели.

Она ничего не знала о поцелуе. Даже такого слова не было на каллистянском языке.

Широков чувствовал на себе взгляд Дьеньи. Ему хотелось, чтобы она отвернулась, перестала его рассматривать. В ее глазах он, вероятно, выглядит уродом. Ведь она привыкла к черному цвету и резким, определенным чертам лица.

За эти годы Широков и Синяев настолько пригляделись к каллистянам, что перестали замечать разницу между собой и ими. Но они помнили, какими необычайными казались каллистяне в первые дни их пребывания на Земле.

Ей, этой девушке с Каллисто (то, что Диегонь не знал о ее существовании, доказывало, что Дьеньи очень молода), должен казаться странным цвет его кожи. Белое лицо, красные губы, синие глаза, – Широков впервые подумал, что такое разнообразие красок может производить неприятное впечатление.

«Ну что ж! – решил он. – Пусть смотрит. Надо привыкать к этому. На Каллисто все будут нас рассматривать».

Он нахмурился и, не обращая больше внимания на Дьеньи, сосредоточенно наблюдал за операцией.

Синьг медленно вращал маленький диск на корпусе аппарата, усиливая, как знал Широков, невидимый поток нейтронных частиц. Зеленый цвет места ожога постепенно темнел, переходя в фиолетовый. Это продолжалось около часа.

– Теперь второй, – сказал Синьг.

Та же процедура была проделана над Вьеньонем. Пораженные места покрыли толстым слоем остро пахнувшей мази и забинтовали. Оба раненых все еще не проснулись.

– Теперь все в порядке, – сказал Синьг, вставая. – Окончательную обработку произведем на звездолете.