Синяев «опустил» занавес.

С тяжелым чувством проснулся Синяев на следующее утро. Что-то мешало ему спать всю ночь. Что? Мысли о здоровье Широкова? Тревога за него? Да, это было. Даже во сне он не забывал об этом. Угроза покинуть Каллисто, не закончив и даже не начав работы? И это могло быть причиной.

Открыв глаза, он долго лежал неподвижно, прислушиваясь к себе. Сердце билось неровно, толчками. Временами озноб волнами проходил по телу и сознание заволакивалось словно туманной дымкой.

«Неужели я заболел? – со страхом подумал он. – Вот уж не было печали!»

Часто случалось еще на Земле, что он просыпался с ощущением начинающейся болезни. Тогда усилием воли он заставлял себя встать, взяться за обычную работу и не думать о недомогании. В большинстве случаев это помогало, болезнь глохла в зародыше.

Синяев решил и на этот раз прибегнуть к своему испытанному средству пересилить болезнь. Откинув покрывало – легкую, почти прозрачную ткань, он сделал движение соскочить с постели, но с невольным стоном опустился обратно. Сердце забилось столь бешеным темпом, что это вызвало ощущение боли. Кроваво-красная пелена встала перед глазами.

Как будто сквозь стену, услышал он голос Широкова:

– Что с тобой?

– Подойди ко мне, – прошептал Синяев.

– Я не могу встать.

– Я тоже.

– Совсем скверно. Что ты чувствуешь? Красная пелена рассеялась. Сердце как будто успокоилось, хотя и продолжало биться неровно. Если не шевелиться, можно было говорить без неприятных ощущений. Синяев шепотом рассказал обо всем.

– То же самое происходит со мной, – ответил Широков также чуть слышным шепотом. – Срочно нужен врач. Догадается ли Синьг войти без зова?

В доме было тихо, ни звука не доносилось и снаружи. Точно все вымерло кругом. Предупредительная деликатность каллистян могла обернуться в плохую сторону. Как позвать Синьга?

– Ты можешь крикнуть? – спросил Широков.

– Нет. При повышении голоса начинается сильнейшее сердцебиение, почти мучительное. Я могу говорить только шепотом.

– И я тоже.

– Веселая история!

Они лежали не шевелясь, с беспокойством ожидая нового приступа неизвестной болезни.

Синьг не приходил. Вероятно, он думал, что гости планеты еще не проснулись, и не хотел их беспокоить.

– Они уморят нас своей заботливостью, – прошептал Синяев. – На Земле врач давно бы зашел проведать больного.

«Надо что-то предпринять», – подумал Широков. Его взгляд остановился на большом «хрустальном» сосуде, формой похожем на цветочную вазу, наполненном голубоватой жидкостью. Это был нариди – напиток, напоминавший вкусом лимонный сок. Широков и Синяев часто хотели пить по ночам, и нариди всегда стоял у изголовья постели. Он им очень нравился.

– Георгий! – прошептал Широков. – А что, если я сброшу этот кувшин на пол? Грохот привлечет внимание Синьга, и он придет к нам узнать, в чем дело.

– Так он же разобьется.

– Кто его знает. Может быть, разобьется, а может, и нет. Если не разобьется, то и нариди не выльется. Крышка закрывается плотно. Ты же знаешь, ее приходится поднимать с усилием.

– Если кувшин разобьется и нариди выльется, кому-то придется производить уборку. Вряд ли наш андроид умеет это делать.

– Неужели они осудят нас за это?

– Нет, конечно, но как-то неудобно.

– Нельзя ждать. Синьг может войти через час и через два. Но как мне это сделать? Страшно пошевелить рукой.

– Мне тоже.

– Я попробую потихоньку.

Широков стал медленно поднимать руку. Сердце ответило ускорением биения, но все же ничего страшного не случилось.

– Спокойно, Петя! Не торопись!

Сосуд был легок для здорового человека, но Широков с тревогой думал об усилии, которое придется сделать, чтобы опрокинуть его на пол. Пройдет ли это движение безнаказанно?..

И вдруг они услышали тихий мелодичный звук, пронесшийся по комнате, а вслед за ним отчетливый голос Синьга:

– Вы проснулись? Можно мне зайти к вам?

– Поскорее! – как мог громко ответил Широков, осторожно опуская руку.

– Мы вас давно ждем, – сказал, в свою очередь, Синяев.

Они не знали, услышит ли Синьг их шепот.

Но каллистянин услышал. Очевидно, комнаты в доме соединялись какими-то акустическими аппаратами, до сих пор неизвестными для Широкова и Синяева. Почти сразу же он вошел к ним.

Еще с порога, окинув обоих внимательным взглядом, Синьг, по-видимому, понял, что случилось что-то неладное.

– Что с вами? – спросил он, явно взволновавшись.

– Нам очень плохо, Синьг, – ответил Широков. – Кажется, мы серьезно заболели.

– Находимся на грани преждевременной смерти, – прибавил Синяев, после прихода Синьга сразу пришедший в обычное настроение.

– Я сейчас вернусь, – и, сказав эти слова, каллистянин исчез.

– Ну, уж теперь они за нас возьмутся, – улыбаясь сказал Синяев. – Проявят свою любовь к нам в полном объеме.

– Как он с нами говорил? – спросил Широков. Даже в том состоянии, в каком он находился, он не мог не обратить внимание на новое для них применение каллистянской техники.

– Вероятно, привел в действие какой-то аппарат. Мало ли их на Каллисто! Но раньше он нас не слышал – это очевидно. Иначе давно бы пришел.

Синьг вернулся очень скоро.

– Сейчас прилетят Гесьянь и Бьиньг, – сказал он. – Не беспокойтесь ни о чем. Все будет в порядке. Погодите! – прибавил он, видя, что Широков собирается рассказать ему о их самочувствии. – Не говорите сейчас. Лучше помолчите.

– Говорить нам не трудно. Но только тихо. Трудно двигаться. Шалит сердце.

– Лежите совсем спокойно.

– Мы вынуждены это делать. Мы давно не спим, Синьг. Мы ждали вас, а вы не приходили. Я собирался сбросить сосуд с нариди на пол и этим привлечь ваше внимание. Но как раз в этот момент вы подали голос.

– Разве вы не знали? – Синьг показал на крохотный выступ на ножке восьмигранного столика. – Надо нажать вот здесь, и вступит в действие связь между всеми комнатами дома.

– Мы этого не знали. И я был уверен, что вы не придете, пока мы не позовем. Как же это случилось, – улыбнулся Широков, – что вы решились нас потревожить?

– Меня заставила Дьеньи.

– Видишь! – по-русски сказал Синяев. – А ты мне не хочешь верить.

Широков почувствовал приятное волнение. Сердце забилось чаще, но совсем не так, как раньше. В одну секунду ему стала ясной истина, о которой он думал и раньше, стараясь уяснить себе внутренний мир каллистян. Их чуткость, примеров которой он так много видел, неизбежно должна была усилить в них то шестое чувство, бессознательный, но безошибочный инстинкт, помогающий человеку почувствовать беду, грозившую близкому человеку. И если, как сказал Синяев, Дьеньи любила Широкова, то не было ничего удивительного в том, что она почувствовала угрожающую ему опасность.

– Дьеньи здесь? – спросил он.

– Нет, – ответил Синьг, – ее здесь нет. Она связалась со мной по экрану и попросила зайти к вам. Ей показалось, что с вами что-то случилось.

«Я угадал правильно, – подумал Широков, – И Георгий прав. Как это хорошо!»

– Каллистянская медицина верит в предчувствия? – спросил Синяев.

– Смотря какие. Предчувствия очень часто обманывают. Они зависят от состояния нервной системы и от других причин. Но, когда каллистянка испытывает такое чувство, как Дьеньи в данном случае, оно редко бывает ложным.

– Почему?

Широков понял, что еще немного – и его друг добьется от Синьга того ответа, в котором он сам был уже уверен, но почему-то не хотел услышать от каллистянского врача.

– Ваша наука знает, откуда возникают такие предчувствия? – спросил он, не давая Синьгу времени ответить Синяеву.

– Пока только нащупывает пути к этому вопросу. Но факт не подлежит никакому сомнению. Девушки очень чувствительны ко всему, что касается тех, кого они любят.

– Слово произнесено! – по-русски сказал Синяев. Прилет Гесьяня и Бьиньга выручил Широкова. Оба врача вошли в комнату, даже не спросив разрешения.