Пустота заполнила Ланселота целиком. Кажется, она даже вытеснила из него весь воздух, оставив только оболочку рыцаря.

Ланселоту не хотелось смотреть в хрустальную глубину шара. Не хотелось смотреть на Мэтра. Хотелось только, чтобы все скорее закончилось.

Мэтр, кажется, ждал иного ответа. Он посидел еще (сколько? десять ударов сердца?), а потом вздохнул.

– Хорошо.

На столе, разделявшем их кресла, возник письменный прибор. Доска из полированного камня и ювелирной работы медицинское копье-скарификатор. Ланселот боялся такого в детстве, когда сдавал кровь из пальца. Крови он и теперь не любил.

Вот так, сказал себе. Вот я кто. Чернильница ходячая.

Копье покоилось в изящном сафьяновом футляре.

– А ты думал, это будет что? – спросил хозяин. – Может, ланцет?

– Не смешно.

– У меня все стерильно. Тебе это понадобится.

Да, отказываясь от меча, рыцарь становился очень уязвимым. Начинал стареть, раны заживали, как у обычных людей, и болезни переставали обходить стороной.

– …Хотя, ты можешь попросить здоровье до конца своих дней.

– Нет, – сказал Ланселот.

Одно желание у него все-таки появилось.

Рыцарь продавал меч, конечно же, не за стертую монету. Это был всего лишь трехсотлетний обычай. Избавление от меча давало возможность уйти в тот из миров, где каждый отчаявшийся мог обрести новую жизнь.

Больше всего на свете Ланселоту вдруг захотелось узнать, а какой мир выбрал Артур.

Но он удержался. Сейчас это уже не имело значения.

Его меч излучал легкое сапфировое сияние. Будто гладь чистейшего озера в погожий день. Недаром владелец назвал себя Ланселотом Озерным.

А рядом, в прозрачной сфере, радужно светил изначальный клинок, готовый вот-вот принять в свою мозаику последний осколок.

– Быстро ты, все-таки, – изрек Мэтр. – Пятнадцати лет не прошло.

– Быстро, – согласился гость. – Мы начнем?

Кажется, хозяин тянул и тянул время, лишь бы не завершать эту сделку. Как будто его самого тяготила власть, что окажется в его руках, стоит лишь собрать все грани метамеча в единый клинок.

– Бедный Мерлин, – сказал хозяин. – Он перевернулся бы в гробу…

Мэтр повертел в руках договорную доску и пристально вгляделся в нее, будто ожидал, что какой-то текст проявится сам собой.

– Ваш основатель удостоился великой книги. А вот про вас даже комиксов не нарисуют.

– Перестань трогать основателя! – повысил голос Ланселот.

Мэтр вдруг, не говоря больше ни слова, изо всех сил швырнул доску о решетку камина. Закурился дымок погашенной осколком свечи. Испуганно дернулось пламя других. На стене перевернулось чучело совы.

– Зачем? – спросил Ланселот, когда чучело перестало качаться, как маятник.

– Не обязан давать разумных ответов, – Мэтр с удовольствием надавил на «разумных».

Сафьяновый футляр был захлопнут и пущен в камин.

– Пошел вон… рыцарь.

Делать было нечего. Ланселот поднялся.

– Стой. На посошок.

Никогда еще Ланселоту не было так стыдно.

Уцелевшие на ветвях листья, казалось, перешептывались со своими опавшими собратьями под тихим осенним ветром. Судачили за спиной рыцаря, выставленного с позором при малодушной попытке уйти от своего долга.

Причудливо ломались впереди одноэтажные улицы. За заборами часто попадались одинокие ели, будто Ланселот ходил кругами у дома Мэтра. Впрочем, так могло быть и на самом деле: он не думал, где идет. Однако никаких стражников и никакой магии поблизости не чувствовал.

Сквозь еловые верхушки мерцали звезды. Укоризненно поглядывал с неба Персей. Мол, что же ты, брат?

Лампа уличного фонаря зажглась неожиданно. Замигала нервно, с гудением.

Рыцарь словно пробудился.

Преграждая путь, высветились три фигуры. Высветились и двинулись навстречу. Потом опять остановились. Хотя Ланселот сразу же их узнал.

Саграмор. Ивэйн. Гаррет.

Бывшие Саграмор, Ивэйн и Гаррет.

В другой момент, при иных обстоятельствах и не с такими чувствами, он бы удивился, каким образом в городе появились три его бывших соратника.

Но сейчас мысли заняло совсем не то.

Зажечь уличный фонарь. На такое не нужно много волшебства. Но рыцарь не мог позволить себе ничего подобного. А вот бывшие рыцари… Это многое объясняло.

Но у кого и как они научились?

Ланселоту некогда было раздумывать.

– Чем обязан?

– Мечом, – коротко ответил Гаррет.

Косой свет фонаря падал только на половину его лица, вторая оставалась в тени. Казалось, у Гаррета вообще отсутствовал фас, а имелись только два профиля. Горбоносое лицо всегда было настолько острым, что могло разрубить тебя пополам. Оттого оно чем-то напоминало лезвие топора. Гаррет был такой весь: говорил мало, и слова его походили на удары.

– А ваши мечи где? – задал риторический вопрос Ланселот.

– Здесь, – буркнул Ивэйн. Он стоял по правую руку и чуть-чуть позади Гаррета, который явно командовал в их тройке.

Ланселот знал, что в прежней жизни Гаррет был русским, как и он сам. А вот Ивэйн приходился земляком Артуру. В свете фонаря золотилась его рыжая шевелюра, и говорил Ивэйн с легким акцентом, вроде прибалтийского.

Только он не был прибалтом.

Свою реплику Ивэйн подкрепил делом. Из-под полы темного пальто бывший рыцарь извлек меч. Как бессмертный горец Дункан Маклауд из фильмов юности аспиранта Гены Рогова, не успевшего еще стать Ланселотом. Оружие походило на шотландский клэймор.

Только Ивэйн не был шотландцем.

Почти синхронно с ним меч достал и Саграмор. Ланселот тоже знал: в прежней жизни Саграмор носил имя Рене Дюран. Кем он стал после продажи клинка Мэтру?

– Нет, – Гаррет, не оборачиваясь, чуть приподнял левую руку.

Его спутники опустили мечи.

– Ты был у Мэтра, – утвердительно сказал Гаррет.

– Все мы были у Мэтра. Хотя бы раз в жизни, – криво усмехнулся Ланселот.

– Но сделка не состоялась?

– Из меня плохой продавец. Хуже вашего.

– Не сошлись в цене? – На освещенной стороне лица Гаррета выгнулась бровь.

– Можно сказать и так.

– А если я тоже предложу цену? Продай его мне. Например, на старых условиях.

Гаррет развернул руку, жестом которой только что остановил соратников. На кончиках пальцев, затянутых в темную перчатку, возникла монета, словно Гаррет показывал фокус.

– Она твоя, – Гаррет бросил монетку Ланселоту, и тот, не глядя, поймал. – Ты можешь выбрать любой мир. Даже Авалон.

– Если тебе нужен меч, – сказал Ланселот, не разжимая кулака с пойманным кусочком меди, – выкупи свой у Мэтра.

Оба знали, что сделка с Хозяином обратной силы не имела никогда.

– Мне не нужен свой. Мне нужен твой.

Ланселот промолчал.

– А если не хочешь оставаться без меча, возьми этот… – неожиданно предложил Гаррет.

Он не носил длинного плаща или осеннего пальто. Кожаная куртка, только куда более стильная и дорогая, чем та, что на Ланселоте. Под ней можно было спрятать разве что очень короткий меч. Однако в правой руке Гаррет держал нечто в темном чехле – и ни у кого не осталось бы сомнений, что именно.

Гаррет медленно раскрыл чехол и вытащил меч. Не торопясь, чтобы Ланселот разглядел все великолепие. А Ланселот мог оценить. Наметанный взгляд определил и страну, где был выкован клинок, и что за камни украшали рукоять. И, конечно, сколько они примерно стоили. Нет, это был не новодел.

Камни сверкали в свете фонаря. Тень Гаррета легла на клинок: свет бил в спину бывшего рыцаря.

– Я могу обменять, – сказал Гаррет. – Больше того, не навсегда, а только на время. Свой меч ты получишь назад. Потом. А пока можешь продолжать подвиги. Ты ведь последний…

– Не знаю, что вы затеваете, – ответил Ланселот. – Но без меня.

– То есть – нет?

– Нет.

– Тогда ты знаешь правила.

Да, Ланселот их точно не забыл. Рыцарь мог проиграть свое оружие. В поединке или на турнире. Разумеется, не другому рыцарю – зачем тому чужая грань изначального клинка, если есть своя? Проиграть свое оружие можно было только врагу.