– Видишь здание с плоской крышей, ближайшее к нам, фасадом смотрит на реку?

– Да.

– В нем пятнадцать этажей. От правого верхнего угла отсчитай вниз шесть, ясно?

– Ясно.

– Теперь найди четвертое окно, оно освещено. Нашел?

– Да.

– А теперь догадайся: кто там живет?

– Откуда мне знать?

– Рут Крамер.

– Рут Крамер! Мать?

– Именно так.

– Ты с ней знакома?

– Однажды мы встретились совершенно случайно. Меня представили ей как Ли Бут, супругу известного в городе Фелпса Бута. Это была акция по сбору средств в пользу балетной труппы, если не ошибаюсь. Прежде я старалась избегать ее общества.

– Но город-то небольшой.

– Просто маленький. Так вот, если бы о Сэме ты спросил у нее, что бы она тебе ответила?

Адам неотрывно смотрел на желтый квадрат окна.

– Не знаю. Говорят, она до сих пор не оправилась.

– Не оправилась? Она потеряла семью. Живет совершенно одна. Думаешь, для нее имеет какое-то значение, вынашивал ли мой отец планы убийства ее детей? Вряд ли, Адам. Бедной женщине хватает того, что сыновья ее вот уже двадцать три года лежат в земле. Ей известно, что бомбу заложил некий Сэм Кэйхолл. А если бы в ту ночь Сэм мирно спал рядом с супругой, маленькие Джошуа и Джон остались бы живы. Сейчас им исполнилось бы по двадцать восемь, оба получили бы хорошее образование, а Рут вместе с Марвином счастливо нянчила бы внуков. Ей не важно, кому предназначалась бомба, важно лишь то, где и в какое время прозвучал взрыв. Ее мальчики мертвы, и этим все сказано.

Сделав пару шагов назад, Ли опустилась в качалку, подняла со столика стакан, пригубила.

– Пойми меня правильно, Адам! Я против смертной казни. В данную минуту я, наверное, единственная в штате пятидесятилетняя женщина, чей отец ждет исполнения приговора. Это варварство, дикость, это жестоко и аморально, согласна. Но не забывай о жертвах! Они имеют право требовать возмездия. Они его заслужили.

– Рут Крамер тоже жаждет возмездия?

– Безусловно. Она сторонится прессы, зато оказывает активную поддержку жертвам преступлений. Много лет назад газеты цитировали брошенную ею в зале последнего суда фразу: “Когда Сэма Кэйхолла будут казнить, я займу место у окошка свидетеля”.

– А как же библейские заветы о прощении грехов?

– Не помню, чтобы отец просил у кого-то прощения.

Усевшись на подлокотник кресла, Адам принялся внимательным взглядом изучать мыски ботинок. Хозяйка дома вновь сделала большой глоток из стакана.

– Хорошо, тетя Ли, что же мы предпримем?

– Забудь про “тетю”.

– О'кей, Ли. Итак, я здесь. Я не намерен уезжать, я завтра повидаюсь с Сэмом и твердо рассчитываю представлять его интересы.

– Входит ли в твои планы действовать без излишней огласки?

– Другими словами, хочу ли я скрыть свою принадлежность к семейству Кэйхоллов? Не собираюсь кричать об этом на каждом углу, но долго эту тайну не утаишь. Сэм успел стать личностью весьма популярной. Газетчики тут же устремятся по свежему следу.

Ли опять повернулась к реке.

– Тебе это не повредит? – В ее голосе прозвучала едва слышная нотка тревоги.

– Каким образом? Я – адвокат. Адвокаты привыкли защищать убийц, насильников, наркоманов и прочие отбросы общества. Мы не избалованы любовью публики. Чем может повредить тот факт, что обвиняемый приходится мне дедом?

– А в фирме знают?

– Разговор состоялся вчера. В восторг они не пришли, но все обошлось. Я скрыл от них правду при приеме на работу и свалял тем самым большого дурака. Сейчас мне уже ничто не угрожает.

– Что, если Сэм откажет тебе?

– Значит, мы будем в полной безопасности, разве не так? Никто ни о чем не узнает, и твоя тайна останется с тобой. Я вернусь в Чикаго ждать, когда процедуру казни покажут по телевидению. Осенью съезжу на его могилу, положу цветы, задам себе, наверное, те же, что и ты, вопросы. Захочешь, отправимся вместе. Ты только подумай: парочка Кэйхоллов украдкой пробирается по кладбищу в темных очках, чтобы их не узнали!

– Прекрати!

Из глаз тети брызнули слезы. Быстрым движением руки Ли смахнула со щек непрошеную влагу.

– Прости. – Взгляд Адама был прикован к длинной барже, которая держала курс на север. – Прости меня, Ли.

Итак, спустя двадцать три года он возвращался туда, где появился на свет. Никаких особых чувств он не испытывал, и хотя бояться ему тоже было в общем-то нечего, черный “сааб”, осторожно уступая дорогу всем попутным машинам, двигался со скоростью пятьдесят пять миль в час. Резко сузившись, асфальтовое покрытие вынесло автомобиль на плоскую равнину Дельты; какое-то время Адам мог наблюдать за змеившейся вдоль шоссе невысокой дамбой, которая через пару миль ушла вправо и исчезла из виду. За Уоллсом, первым на автостраде номер 61 городком, поток транспорта устремился на юг.

Адам знал, что долгие десятилетия автострада была в буквальном смысле дорогой жизни для сотен тысяч чернокожих жителей Дельты, волею судеб вынужденных покинуть насиженные места и искать лучшей доли в Мемфисе, Чикаго, Детройте. Здесь, в этих крошечных городках, в салунах и убогих барах зародились печальные негритянские блюзы, отсюда они исподволь растекались, завоевывая всю страну. Мемфис стал их царством; вобрав в себя тягучие церковные напевы и мелодичные ритмы кантри-музыки, блюзы дали жизнь рок-н-роллу. Под лившуюся из динамиков магнитолы песню в исполнении почти забытого ныне Мадди Уотерса Адам въехал в округ Туника, по слухам, беднейший на просторах Америки.

Слова песни ничуть его не ободрили. Покидая дом тети, Адам отказался от завтрака, без труда убедив Ли в том, что не голоден. На самом же деле в желудке его ворочался холодный ком. С каждой милей ком становился все плотнее.

Южнее Туники по обеим сторонам дороги до горизонта раскинулись поля. Кустики сои и хлопка уже набирали силу. Плуги зеленых и красных тракторов деловито переворачивали комья земли. Хотя не было еще и девяти утра, воздух дышал зноем. От потревоженной сухой почвы поднимались облака пыли. По свежей пашне лениво ползли редкие сеялки. Движение на автостраде почти замерло: где-то впереди, занимая почти всю проезжую часть, двигался огромный, тяжело груженный трейлер.

Непредвиденная задержка Адама не беспокоила: ждали его не раньше десяти, а если он и опоздает, тоже не случится ничего страшного.

В Кларксдэйле он свернул с автострады к юго-востоку, миновал вымершие поселки Мэттсон, Дублин и Татуайлер. Вновь потянулись бескрайние поля сои. Кое-где вдоль дороги стояли невзрачные домишки сезонных рабочих. Время от времени на значительном удалении от шоссе виднелись окруженные раскидистыми дубами особняки в колониальном стиле, за оградами поблескивала в лучах утреннего солнца водная гладь плавательных бассейнов.

Указатель на обочине известил Адама о том, что до цели осталось всего пять миль. Молодой юрист инстинктивно сбросил скорость, однако, несмотря на это, через минуту передний бампер “сааба” почти уперся в подвесное оборудование массивного трактора. Вместо того чтобы обогнать неповоротливый агрегат, Адам стоически поплелся следом. Сидевший в кабине старик махнул рукой: обгоняй! Но Адам остался верен себе и упрямо удерживал стрелку спидометра на двадцати милях в час. Дорога была абсолютно пустынной. Из-под задних колес трактора летели камешки гравия, не причиняя, правда, “саабу” никакого вреда. На всякий случай Адам притормозил. Обернувшись назад, старик опять замахал рукой, лицо его гневно исказилось: что за идиот ко мне привязался? С широкой улыбкой Холл кивнул в ответ и поотстал еще немного.

Минут через пять он увидел здания тюрьмы. Ни ограды, ни колючей проволоки, ни вышек с охранниками. Дорогу просто перекрывала металлическая арка со словами “ИСПРАВИТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ШТАТА МИССИСИПИ”. За аркой, справа от автострады, тянулся ряд аккуратных построек.

Свернув на обочину, Адам остановил машину. Из будочки рядом с аркой появилась женщина в синей униформе. Подав “сааб” чуть вперед, он опустил стекло.