У Логана было удивительное сердце!

Просто голова может закружиться — столько различных впечатлений: прошлой ночью — дансинг в «Лидо», роскошь, тридцать красивейших гёрлс и оргия монреальских богачей. А нынешней ночью — триста миль по железной дороге до станции Оскеланео. Оскеланео — это убогая деревушка, за строенная времянками, а также название красивой реки, текущей на запад. Мы спускаем на воду каноэ, грузим в него свои запасы и снаряжение, потом садимся сами — Станислав на носу, я на корме. Траппер едет со мной.

Плывем на север, по течению. За первым поворотом реки теряем из виду здание железнодорожной станции; на нашем пути больше не будет ни одного крестьянина, ни одного пастуха, ни одного поселения белых. Их заменят индейцы, немногочисленные старатели, изредка охотники, иногда какие-нибудь авантюристы. И мы. Всюду будет лес. Не нужно даже бриться.

Лодка наша понравилась мне с первого взгляда. Она прекрасна. В ней свыше четырех метров длины, грузоподъемность до двадцати центнеров. Она так легка, что ее может поднять один человек, и так быстроходна, что один удар весла продвигает ее на тридцать шагов. Сделана она из плотной парусины по типу индейского каноэ.

Когда мы садимся в нее в Оскеланео, я слегка волнуюсь, а Станислав крестится украдкой. На берегу стоят двое индейцев. Рассматривают нас и снисходительно улыбаются.

Сначала гребля не клеится. У каждого в руках только по одному веслу, но гребем мы вразнобой. Естественно: я новичок в индейской езде. Новичок и Станислав — знаток леса, но посредственный гребец. Я замечаю, что гребу сильнее, чем он. Поэтому после двух обычных гребков на каждый третий мне приходится превращать весло в руль. Послушное каноэ не в претензии на нас за такое неуважение к нему; оно легко разрезает воду и мчится вперед как стрела. Отличная лодка!

Индейское каноэ — это венец творения среди всех лодок мира: его красивые линии с забавно (но как целесообразно!) приподнятыми носом и кормой вызывают радостное изумление. Этот шедевр красоты и удобства создали индейцы. И какого удобства! Трудно представить себе жизнь человека без каноэ в северных лесах, где нет никаких иных путей, кроме водных, а лодку часто приходится переносить из реки в реку.

Белые переняли у индейцев этот тип лодки и по-своему улучшили, строя из материала более прочного, чем березовая кора. На таких лодках они совершили все открытия в глубине материка. Понятно, что белые опоэтизировали каноэ; канадские поэты, воспевающие жизнь среди природы, достигают наибольшей выразительности в похвалах каноэ.

И в похвалах гребле. Канадцы посвящают проблеме гребли саженные статьи. Создают из нее своеобразный ритуал, доступный только немногим посвященным, а по существу не доступный никому. Ральф Коннор, автор интересной автобиографии, утверждает, что пятьдесят лет плавал на каноэ при любых обстоятельствах, но все еще не знает своей лодки, которая каждый день шутит с ним новые шутки, свидетельствующие о неисследованных тайнах ее натуры.

Река Оскеланео отличается особым своеобразием: в ней почти нет течения. По карте мы знаем, что она течет на север, но убеждаемся в этом лишь спустя несколько часов, на первых порогах. Только там направление падающего с камней потока подтверждает верность карты. Кажется, у большинства канадских рек течение стало таким ленивым с тех пор, как на них построили плотины для облегчения лесосплава. Эти реки представляют собой попросту цепи более или менее широких водохранилищ и озер, перемежающихся иногда порогами и водопадами.

Какова ширина реки Оскеланео? Просто не знаю, что сказать: то двести шагов, то — через минуту — сто, а еще через пять минут — две тысячи. В сравнении с неизмеримо более быстрыми и стремительными южноамериканскими реками Оскеланео — река со стоячей водой и постоянно меняющейся шириной — производит странно тревожное впечатление. Сейчас она течет на север, словно убегая от линии железной дороги, — но не думай, путник, что она несет свои воды в Гудзонов залив. Милях в пятидесяти-шестидесяти от станции Оскеланео река наталкивается на непреодолимую цепь скалистых возвышенностей, большим кругом опоясывающих Гудзонов залив, и теряется в переплетении озер у подножия гор. Странные эти озера: большие, вытянутые, с фантастически изломанными очертаниями берегов, словно разодранных когтями чудовищного зверя. В сотнях невероятно причудливых проток, заливов, полуостровов и островов воплощена поразительная красота природы — девственной, поскольку людей там почти нет.

Из этих озер, носящих название Gouin Rezerwuar,[11] в центре которых находится, по-видимому, Обижуан, река вытекает уже под другим названием-Св. Маврикия — и в ином направлении: на юго-восток. Словом, возвращается к югу. Около станции Веймонт она подходит к железной дороге и обжитым местам, а еще дальше образует величественный водопад Iroquois chute[12] (куда только не забирались эти ирокезы!) и, широко разливаясь, впадает под Труа-Ривьер в реку Св. Лаврентия — важнейшую артерию, по которой сплавляется лес для крупного очага деревообделочной промышленности, созданного в Квебеке.

…Меньше чем через два часа наши весла перестают шалить и кое-как выравниваются. Требовательный мастер гребного искусства, возможно, не удозлетворился бы этим, но мы довольны.

Раскладываем перед собой на мешке карту и смотрим — куда мы поплывем? Сначала направимся к озеру Обижуан, до которого пятьдесят миль; там живет агент «Hudson's Bay Company».[13] Добираясь туда, мы пересечем несколько озер с экзотическими названиями. Обижуан будет нашей первой крупной остановкой.

Если бы мы — упаси бог! — приняли в Обижуане сумасбродный план бегства на лодке в неведомое, то нам открыт весь север. Переходя из реки в реку, из озера в озеро, через неправдоподобный лабиринт водных артерий, мы могли бы пересечь весь Лабрадор и закончить свои приключения на его восточном побережье. Но мы могли бы направиться и в другую сторону — через весь канадский запад, закончив путь на Аляске.

Названия рек и озер на карте звучат так: Шибугамо, Мистассини, Каниаписко, Абитиби, Васванипи. Названия эти манят своей странностью, возбуждают фантазию, предвещают приключения и поразительные открытия. Они кажутся обманчивыми, но как не поверить этим названиям, если черные и голубые иероглифы карты так чудесно превращаются в действительность? Вот мы проплываем изгиб реки. На карте это обыкновенная черная искривленная черточка; в действительности же — запечатленная в пейзаже сказка. Тучный луг, причудливые скалы, стройные ели-словно какие-то волшебные декорации. Я верю словам на карте, словам, кажущимся такими обманчивыми!

Но пейзажи эти я разглядываю только украдкой: не хочу уже теперь растрачивать весь свой запас энтузиазма. Охотнее всего возвращаюсь в мыслях к лодке, ибо в ней сейчас весь наш мир. Станислав на носу, я на корме — два полюса на страже этого мира. Между нами лежат узлы, мешки и чемоданы. Беспорядочная куча, прикрытая брезентом. Инертная, перевязанная и неподвижная; даже трудно поверить, что она так важна, что она — основа нашей экспедиции. Каждый находящийся в ней предмет оживет в свое время, выполнит какую-то важную, необходимую функцию. Ничто нам не мешает в лесах, преодолеем все препятствия.