– А в чем дело, Петечка?
Но Брыклин не стал делиться с бабушкой своими проблемами. Допив чай, он пожелал Виолетте Потаповне спокойной ночи и поплелся к себе в комнату, где дурные мысли вновь накинулись на него с особой яростью: «Спи, спи, Петечка!.. А плейера тебе не видать! Светлана Николаевна так на тебя надеется, а ты ей неблагодарностью ответишь? Молодец, хороший воспитанник! Плейеров хороших в продаже может долго не быть, а тут – через неделю, задаром! Плейер пока только у Кузнечикова есть, а тогда и у тебя будет. Кузнечиков от зазнайства враз вылечится! А ты зазнаваться не будешь, ты сам плейер поносить дашь! И друзья тебя поймут и простят. Соглашайся, Петя, соглашайся!..»
Брыклин подошел к окну, взглянул на далекий, просвечивающийся насквозь месяц, прислушался к чуть слышному отсюда перестуку колес пассажирского поезда и тихо, боясь признаться в этом самому себе, согласился…
Глава седьмая,
в которой Маришка и Уморушка приходят к важному решению
Уморушка приехала в Светлогорск как и обещала: в ночь, когда народился месяц. Калина Калиныч не стал провожать ее до города, – другие дела и заботы удержали его в Муромской Чаще, – но взял с внучки клятву, что Уморушка будет сидеть тихо-смирно в вагоне до тех пор, пока не приедет на место.
– Иначе смотри, егоза, вмиг лишу чародейной силы! – пригрозил старый лешак, усаживая свою отличницу на поезд.
– Буду сидеть, как приклеенная! – пообещала Уморушка. И тихо прошептала: – Анды-шаланды-баланды…
– Что? – не расслышал Калина Калиныч. И, не дожидаясь ответа, добавил: – В окно не высовывайся, а то ветром утянет!
– Теперь не высунусь… – угрюмо ответила внучка, – до самого Светлогорска…
Она поерзала на жесткой вагонной лавке и еще печальнее повторила:
– Точно, деда, не высунусь, это уж как пить дать!
– Ну и хорошо, ну и славно…
Тепловоз взревел, и состав, набирая скорость, покатил по рельсам.
– Приветы, приветы всем передай! – запоздало выкрикнул Калина Калиныч и, достав из кармана расшитый узорами платочек, замахал им вслед уносящим любимую внучку вагонам.
Маришка и Иван Иванович встретили Уморушку цветами и поцелуями, а потом повели ее домой. Несмотря на поздний час, они устроили приехавшей на каникулы юной лесовичке праздничный ужин с тортом, пирожными, мороженым и лимонадом. Уморушка пробовала все подряд и не успевала восхищаться:
– Ой, какое ЭТО!..
– Ай, какое ЭТО!
– Ух, какое ЭТО!
– Ох, какое ВСЕ!
И хотя ей на самом деле понравилось все, больше всего понравился все-таки лимонад, а точнее, углекислый газ, который старался вырваться на свободу через Уморушкин нос.
На следующий день Иван Иванович собрал после завтрака попечительский совет, на который пригласил Маришку и Уморушку.
– Присутствуют трое: значит, совет собрался полностью, – объявил Гвоздиков своим подопечным. – На повестке дня один вопрос: что делать с зелеными кудрями Уморушки и ее не менее великолепным нарядом?
Маришка посмотрела на подругу и вдруг увидела ее словно другими глазами: действительно кудряшки Уморы за время разлуки успели принять изумрудный оттенок и здорово отличались теперь по цвету от волос светлогорских девчонок. Да и костюм лесовички – домотканое платье, расшитое красными петухами и синими курочками, золотистые липовые лапоточки и вязаные носки из медвежьей шерсти – не очень-то вписывались в требования здешней моды.
– Придется тебя переодеть, – сказал Иван Иванович после небольшой паузы.
– И переобуть, – добавила Маришка.
– И перекрасить, – решительно подвел итог главный попечитель.
– Надо, так надо, я согласная, – не стала спорить Уморушка. – Я краситься люблю, да мне дедушка не всегда разрешает.
– Ничего, сегодня можно, – и, посоветовавшись с Маришкой, Гвоздиков объявил: – Быть тебе, Умора Муромская, светлой шатенкой! Отныне и на весь срок каникул!
И старый учитель пошел колдовать над тюбиками с краской для волос, которой, на Уморушкино счастье, у дочери Ивана Ивановича имелось в достаточном количестве. А Маришка, открыв свой походный чемодан, стала доставать из него платья и запасные сандалии.
– Ну-ка, Умор, примерь…
В тот момент, когда Уморушка с разгоревшимися от азарта глазами примеряла второе платье, в коридоре зазвонил телефон.
– Мариш, возьми трубку! – крикнул из ванной Гвоздиков. – У меня руки в краске!
Маришка подошла к телефону.
– Алло, я слушаю.
Звонил Петя Брыклин. Сбивчиво и неясно он пробубнил однокласснице, что он никак – ну просто никак! – не может выступать в спектакле «Кот в сапогах», а должен выступить в постановке «Сказок Пушкина» новокуличанской школы, так как об этом его попросила любимая воспитательница детсада Светлана Николаевна Барабанова, и он дал ей слово, что выступит. И теперь он не может нарушить слово, данное любимой воспитательнице, и просит Маришку и свой класс на него не рассчитывать, а лучше пусть они постараются подыскать другого кандидата на роль Кота в сапогах, и чем скорее, тем лучше. Выговорив все это, Петя бросил трубку. А растерянная Маришка еще некоторое время продолжала слушать бессмысленное пипиканье.
– С кем это ты разговаривала? – спросила Уморушка Маришку, когда та вернулась в комнату. – Вроде бы, никто не приходил?
Маришка пока не стала объяснять лесовичке, что такое телефон, – ей было не до того, – но на ее вопрос она охотно ответила:
– С предателем я разговаривала! С подлым перебежчиком!
И Маришка рассказала Уморушке, какой коварный удар нанес Петя Брыклин родной школе и родному классу. Выслушав подругу, Уморушка глубоко задумалась. «Покарать его, что ли… Хоп! – и поквитались… А зарок?! А мои обещания?..»
Она тяжело вздохнула и сказала Маришке:
– Нет, подруженька, со свету я сживать его не буду. Дедуля мне за это все ухи оборвет.
– Да я и не просила его со света сживать! – испуганно воскликнула Маришка. – Как Петьку за нашу школу заставить выступать, вот о чем я говорила!
Уморушка повеселела:
– Тогда это проще! Тогда мы его похитим и в вашей школе, когда надо выпустим. Второй раз не переметнется, если в мешке часок-другой посидит, подумает.
– Похитить?! В мешке?! Петьку?!
– А что? Дело обыкновенное. Не он первый, не он последний, кого в мешке похищают. А не хочешь в мешке, давай его в чумадане твоем похитим.
– В чемодане? Да он задохнется, бедненький!
– А мы дырочек навертим. Дело привычное.
– И не поместится он там! Брыклин вон какой, а чемодан вот какой!
– Не волнуйся – моя забота в чумадан Петьку упрятать, – и, считая вопрос решенным, Уморушка крутнулась на одной ножке перед своей подругой: – Ну как, Мариш, это платье в самый раз, али велико? А обувка? Не знаю, как тебе, а по мне – в самый раз!
И она побежала к Ивану Ивановичу, горя от нетерпения поскорее превратиться в светлую шатенку.
Глава восьмая,
в которой Петя Брыклин меняется на глазах
Петя Брыклин приехал в новокуличанскую школу за полтора часа до генеральной репетиции. Предстояли важнейшие процедуры: примерка костюма бесенка и нанесение грима. Костюм новокуличанцам удался наславу: перекрашенное в темно-коричневый цвет спортивное трико было все оклеено клочками рыжеватой шерсти неизвестного происхождения; отлитая на уроках производственного труда в специально для этого сделанных формочках резиновая обувь ничем не отличалась (по внешнему виду) от настоящих копыт. Но, пожалуй, главной гордостью новокуличанских костюмеров был хвост. Составленный из пластмассовых звеньев, он мог свободно менять свою форму: мог изгибаться дугой, мог вытягиваться стрелой, мог принимать форму вопросительного знака или восклицательного (но уже вверх ногами), мог извиваться змеей или сворачиваться баранкой (сворачиваться кренделем он тоже мог). Венчала этот чудный хвост кисточка из надерганных, откуда только пришлось, черных и коричневых волосков. Когда Петя переоделся и показался костюмерам, те ахнули и зарделись от удовольствия: костюм бесенка сидел на Брыклине, как влитой!
