Очевидно, что золотое правило похоже на стратегию «насыщения капитала». Капитала накапливается столько, что рантье больше ничего не могут потреблять, поскольку им нужно реинвестировать все, если они желают, чтобы их капитал продолжал расти теми же темпами, что и экономика, и сохранять свой социальный статус. Напротив, до тех пор, пока r > g, достаточно каждый год реинвестировать долю доходности, соответствующую темпам роста, и потреблять остаток (r-g). Неравенство, выраженное формулой r > g, — это основа общества рантье. Таким образом, если будет накоплено количество капитала, достаточное для того, чтобы его доходность снизилась до уровня темпов роста, это положит конец царству рантье.
Однако можно ли быть уверенным в том, что это — лучший метод? Зачем собственникам капитала и обществу в целом задаваться целью накапливать столько капитала? На самом деле не стоит забывать, что умозаключение, из которого вытекает золотое правило, лишь позволяет определить максимальный порог, но ни в коей мере не оправдывает такое развитие событий[684]. На практике есть намного более простые и эффективные способы борьбы с рантье, прежде всего фискального характера: не нужно накапливать объем капитала, равный десяткам годам национального дохода, тем более что это, возможно, было бы сопряжено с лишениями на протяжении нескольких поколений[685]. С чисто теоретической точки зрения все зависит от источников роста. Если производительность не растет и рост обеспечивается исключительно демографией, то цель достижения золотого правила может иметь смысл. Например, если принять как данность, что население будет вечно расти на 1 % в год, и проявлять бесконечное терпение и альтруизм по отношению к будущим поколениям, то хорошим способом увеличить долгосрочное потребление на душу населения действительно будет накопление такого количества капитала, при котором доходность упадет до 1 %. Однако сразу видны пределы такого рассуждения. Прежде всего, несколько странно воспринимать вечный демографический рост как данность: в конце концов, он зависит от решений, которые будущие поколения будут принимать относительно рождаемости и за которые нынешние поколения не могут быть ответственны (если только не представлять очень низкий уровень развития технологий контрацепции). Кроме того, если демографический рост также равен нулю, то нужно было бы накапливать бесконечное количество капитала: пока доходность остается слабоположительной, будущие поколения всегда будут заинтересованы в том, чтобы нынешние поколения ничего не потребляли и больше накапливали. Согласно Марксу, который подспудно предполагает, что рост и населения, и производства равен нулю, именно к этому должно привести стремление капиталистов к бесконечному накоплению, которое повлечет за собой их окончательный крах и коллективное присвоение средств производства, после чего советское государство займется бесконечным накоплением промышленного капитала и все большего количества машин ради общего блага, хотя не очень ясно, в какой момент власти, занимающиеся планированием, должны остановиться[686].
Когда производительность показывает положительный рост, процесс накопления капитала уравновешивается законом β = s/g. Вопрос оптимального с социальной точки зрения уровня еще больше усложняется. Если заранее известно, что производительность будет всегда расти на 1 % в год, это означает, что будущие поколения будут намного производительнее и благополучнее нынешних. Разумно ли в этой ситуации жертвовать нашим нынешним потреблением ради накопления неслыханного объема капитала?
В зависимости от того, как сравнивать и измерять благосостояние различных поколений, можно прийти к самым разным выводам: можно заключить, что мудрее всего будет вообще им ничего не оставлять (за исключением разве что загрязнения), или двигаться к золотому правилу или же к любой точке, находящейся между этими двумя крайностями. Видно, насколько ограничена практическая полезность золотого правила[687].
На самом деле простого здравого смысла нам должно было бы быть достаточно для того, чтобы прийти к выводу о том, что никакая математическая формула не позволит нам решить чрезвычайно сложный вопрос о том, сколько нужно оставлять будущим поколениям. Если я тем не менее и счел необходимым изложить концептуальные споры вокруг золотого правила, то я сделал это потому, что в начале XXI века они оказывают определенное влияние на общественные дебаты, с одной стороны, в том, что касается дефицитов европейских стран, с другой — в том, что касается последствий глобального потепления.
Юридическая педантичность и политика. Понятие золотого правила использовалось в рамках европейских дебатов о дефиците государственных бюджетов, однако совсем в ином смысле[688]. В 1992 году, когда был создан евро, Маастрихтским договором было установлено, что бюджетный дефицит не должен превышать 3 % ВВП, а государственный долг должен оставаться ниже 60 % ВВП[689]. Экономическая логика, на которой основывался выбор этих цифр, так и не была разъяснена[690]. На самом деле, если не учитывать государственные активы и в целом всю совокупность национального капитала, довольно трудно рационально обосновать тот или иной уровень государственного долга. Настоящая причина, лежащая в основе этих ограничительных критериев, аналогов которым нет в истории (например, американский, британский или японский парламенты никогда не устанавливали таких правил), уже была изложена выше. Она является практически неизбежным следствием решения о создании общей валюты без государства, без создания общего долга и без объединения дефицитов. В теории такие критерии были бы бесполезны, если бы выбор общего дефицита был задачей бюджетного парламента зоны евро. Тогда речь шла бы о суверенном и демократическом выборе, и нет никаких убедительных причин ограничивать такой выбор и уж тем более записывать такие правила в конституции. Конечно, учитывая молодость этого создаваемого бюджетного союза, можно представить, что для общего доверия требуются специфические правила, например в виде подавляющего парламентского большинства для того, чтобы превысить определенный уровень долга. Однако решение запечатлевать в мраморе нерушимую цель, касающуюся дефицита и долга, без учета будущих политических раскладов в Европе представляется необоснованным.
Хочу, чтобы меня правильно поняли: я не питаю особой любви к государственному долгу, который, как я много раз отмечал, зачастую способствует обратному перераспределению — от самых скромных к тем, кто может себе позволить одалживать средства государству (и для кого, как правило, это намного предпочтительнее, чем платить налоги). С середины XX века, когда в послевоенные годы происходил масштабный отказ от государственных долгов (или, вернее, их просто поглощала инфляция), относительно самих государственных долгов и предоставляемых ими возможностей социального распределения существует много опасных иллюзий, которые, на мой взгляд, следует как можно скорее развеять.
Тем не менее есть много оснований полагать, что не очень разумно высекать бюджетные критерии в юридическом или конституционном мраморе. Прежде всего, исторический опыт подсказывает, что в условиях тяжелого кризиса зачастую необходимо быстро принимать бюджетные решения такого масштаба, который невозможно предугадать до кризиса. Оставлять конституционному судье (или комитету экспертов) задачу время от времени оценивать правомерность таких решений значит делать шаг назад на пути демократического развития. Кроме того, это сопряжено с риском. Вся история свидетельствует о докучливом стремлении конституционных судей пускаться в пространные, рискованные и, как правило, очень консервативные толкования юридических текстов, касающихся налоговых и бюджетных вопросов[691]. Сегодня такой юридический консерватизм особенно опасен в Европе, где прослеживается тенденция ставить право свободного перемещения людей, имущества и капиталов выше права государств отстаивать общие интересы, в том числе и права заставлять платить налоги.
