Когда мы с Марией приходим в библиотеку МакДермотта для вечерних занятий, мозг уже кипит. Появляются Бьянки, Дель Орбе и Пьерр, и медленно, но верно наш стол заполняется книгами и бесчисленными листами набросанных от руки заметок, и вся эта масса знаний только после одного дня занятий.

За соседним столом сидит Нобл. Мы – ну ладно, я – приглашаем её присоединиться, но она вежливо (ну или с её версией того, как выглядит вежливость) отказывается. Уголок её рта изгибается в каком-то подобии улыбки, так что я бы сказала, её защита медленно сдаёт.

– Твой лётный инструктор рассказал тебе об авиашоу? – шепчет Мария в перерыве между заданиями.

– Нет, каком авиашоу? – спрашиваю я, отвлекаясь от записей.

– Я полагаю, что каждый учащийся академии обязан сходить на авиашоу, – говорит Мария.

Я жду подробностей, но в ответ слышу только тишину. Она смеётся.

– Звучит так, будто мне есть ещё что сказать, да?

– Определённо, – со смехом соглашаюсь я.

– Там будут «Громовые птицы», – добавляет Бьянки.

«Громовые птицы» – это как «Летающие соколы», только в миллион раз круче.

– Я слышал, они будут летать на новых «Ф-16» вместо старых «Т-38», – замечает Дель Орбе.

– Эй, эй, «когти» были неплохи, – возражает Пьерр, и все замолкают, – я видел их в Робинсе, в Джорджии. Моя семья ехала несколько часов, чтобы посмотреть на их выступление, и... – И Пьерр уносится в мир фантазий, который все мы знаем слишком хорошо.

– Дженкс был «Громовой птицей», – замечает со своего места Нобл.

Мы смотрим в её сторону. Она развалилась над залежами книг, крепко держа в руках карандаш.

– Что? – переспрашиваю я.

– Он подал в отставку? – любопытствует Бьянки.

– Я слышала, что его отстранили, – говорит Нобл вялым шепотом, столь тихим, что мы подаёмся вперёд, чтобы получше расслышать кусочек новой информации о несравненном Дженксе.

– Ты не знаешь почему? – спрашиваю я.

– Если бы я знала, я бы сказала: «Я слышала, что его отстранили по такой-то причине», не так ли? – говорит Нобл, отворачиваясь от нас и возвращаясь к книгам.

– Да ты просто золотце, – замечает Дель Орбе.

– Ах, спасибо, спасибо огромное, – отвечает Нобл, её тон просто сочится сарказмом. Вот тебе и сдала защита.

– Как кого-то могут отстранить из «Громовых птиц», – спрашиваю я, обращаясь к нашей маленькой компании.

– Дэнверс, – предостерегающе говорит Мария серьёзным тоном. Настолько серьёзным, что Дель Орбе, Пьерр и Бьянки утыкаются в записи, и мы с Марией, похоже, остаёмся наедине друг с другом.

Я жестом признаю своё поражение.

– Что? Ты не считаешь, что это хотя бы капельку интересно? Ты не думаешь...

– Мне нужно, чтобы ты ослабила свою упрямую хватку и перестала так активно рыться в прошлом этого человека.

– Но...

Мария сверлит меня взглядом и перебивает:

– Или ты задумала поднять цифру до сорока процентов? Найти уязвимое место и в качестве бонуса прицепиться к нему?

Я краснею. Мария знает меня лучше, чем я предполагала.

– Сорок процентов это даже не половина, так, к слову, – бурчу я, не в силах продолжать схватку.

– Дженкс до сих пор имеет над тобой такую власть только потому, что ты позволяешь ему её иметь, – говорит Мария.

– Ауч, – восклицаю я, её слова бьют меня прямо в лоб.

– Пообещай мне, Дэнверс, – Мария не сводит с меня взгляда, – пообещай мне, что ты откажешься от этой затеи.

Я вижу, как Дель Орбе, Пьерр и Бьянки пытаются не подслушивать. Но не спешу обещать Марии, что оставлю Дженкса в покое.

– Ну же, Дэнверс, – шепчет Бьянки.

– Обещаю, – говорю я. 

– Постой, а для чего нужен воздушный гудок? – спрашиваю я у Джека, перекрикивая звук работающего двигателя «Мистера Гуднайта». Весь самолёт грохочет и трясётся, пока я пристёгиваюсь к сиденью в открытой передней кабине и туго закрепляю воздушный гудок по соседству.

– Для связи, – кричит в ответ Джек.

– Здесь нет радио? – уточняю я, застегивая, наконец, ремень.

Мария и Бонни машут нам, а затем восторженно возвращаются обратно к обсуждению первого полёта.

– Я могу говорить с тобой, но ты не можешь говорить со мной, – поясняет Джек.

– Да, сэр! – отвечаю я, стараясь, чтобы мой ответ звучал максимально кратко и не испуганно.

– Один раз – «меня тошнит», два – «мы сейчас разобьёмся», – говорит Джек.

Я гляжу на гудок.

– Один раз – «меня тошнит», два – «мы сейчас разобьёмся», – повторяю я и киваю. Не хотелось бы перепутать эти два сигнала.

После долгих недель наземных уроков с Джеком и Бонни наконец-то настало время летать. Бонни с Марией только что приземлились, лицо Марии светится от восторга, теперь мой черёд лететь с Джеком за штурвалом.

– Дэнверс, положи руки на приборы, – командует Джек. Моя рукоятка двигается, когда Джек выводит самолёт из ангара тридцать девять. В этих старых тренировочных самолётах есть своё очарование, которое я научилась ценить, несмотря на первоначальный шок от того, что буду учиться летать на «Стирмане», а не на чём-то новом и сверкающем. Все приборы в моей кабине являются точными копиями приборов в кабине Джека. Так что я понимаю, что он делает, и в режиме настоящего времени учусь летать. Я обхватываю пальцами рукоятку, и неповторимые ощущения окутывают моё тело подобно фейерверку.

– У тебя ноги на педалях поворота? – спрашивает он.

Я утвердительно кричу, вытягиваю ноги и помещаю их на педали поворота старого самолёта. Биплан так яростно трясётся, что того и гляди воздушный гудок вывалится из своего крепления, так что я запихиваю его себе под ногу и прижимаю изо всех сил. Пропеллер крутится и крутится и, наконец, начинает крутиться так быстро, что со стороны кажется, будто он вообще не двигается. Сперва мне кажется, что возбуждение затмит всё моё обучение и мне не удастся сохранить голову на плечах. Но происходит ровно наоборот. Я ещё никогда в жизни не была настолько сконцентрирована. Каждый звук, каждое ощущение, каждый взгляд на приборы всё больше и больше захватывают меня.

Я была рождена для этого.

По радио я слышу, как Джек разговаривает с башней. Он запрашивает разрешение на взлёт и повторяет серию чисел, а мы всё ближе и ближе к взлётной полосе. Наш самолёт бездельничает на краю полосы, и я каждой клеточкой ощущаю жизнь и готовность к полёту. Навязчивая мелодия песни двигателя «Мистера Гуднайта» отдаётся в позвоночнике. Этот рык и это мурлыканье, которое когда-то было таким далёким и таинственным, теперь окружает меня словно объятия старого приятеля.

А затем Джек направляет «Мистера Гуднайта» на взлётную полосу. Мы набираем скорость, и вот я уже не слышу ничего кроме завываний ветра и звука мощного двигателя, я чувствую, как он трясётся под нами, а затем одним движением, от которого желудок уходит в пятки...

Нет больше никакой тряски.

Мы. Летим.

Когда мы отрываемся от земли, кажется, что сердце сейчас из груди выскочит. Твёрдая, ласковая рука Джека поднимает нас всё выше и выше. Невозможно синее небо перестаёт быть недостижимым. Оно окружает меня. Я тоже парю там, наверху. Я смеюсь. Просто не могу удержаться. Всё точно так, как я себе и представляла. Всё точно так, как я мечтала. Всё точно так, как я знала. И даже лучше. Гораздо лучше.

Джек делает крен на левый борт, и под нами во всём многообразии предстаёт мир: зелёное и голубое, горы и поля, крошечные фигурки людей, занимающихся своими делами. Мы выравниваемся и поднимаемся ещё выше.

Когда Джек достигает крейсерской скорости в 160 километров в час, мне кажется, будто мы угнездились в небесной синеве не хуже других птиц, парящих на воздушных потоках.

– Готова принять управление, Дэнверс? – Щёлкает по радио голос Джека.

– Да, сэр! – кричу я. В жизни не была настолько к чему-либо готовой.

Моё тело одновременно напрягается и расслабляется. Я делаю глубокий вдох и чувствую, как Джек отпускает управление, и рукоятка становится моей и только моей.