Взбешенные гибелью штаба Ершова, колчаковцы повели яростное наступление на Тюдралу.

Но партизаны, получив нужные сведения от Удагана, достойно встретили белогвардейцев. По дорогам были выставлены крепкие заслоны, замаскированные пулеметные гнезда поливали беспрерывным огнем атакующих беляков.

На тюдралинской площади, заполненной людьми, с боевой тачанки держал речь Прокопий. Многоголосая толпа сельчан шумела, точно горный поток.

— Как с бабами быть?

— Коров и овец куда девать?..

Далеким эхом над селом прозвучал орудийный выстрел, за ним — второй; недалеко за рекой раздался грохот разрыва.

Прокопий, воспользовавшись наступившей тишиной, произнес:

— Согласно постановлению, старики, женщины и дети должны немедленно уходить в горы. Старшим назначаю Вострикова. Остальные — на защиту села!

— Оружие давай! — перебил Кобякова звонкий юношеский голос.

— Да, да, оружие давай! — поддержал народ юношу.

— Постоим за власть Советов!

— Смерть карателям!

— Не быть колчаковцам в Тюдрале!

Прокопий начал вместе с Громоздиным раздавать винтовки и гранаты.

Вскоре тюдралинцы разбились на отряды и двинулись по Талицкой дороге.

За селом их обогнал отряд конницы Алексея Громоздина. Сам командир ехал впереди и, поравнявшись с Прокопием, спросил шутливо:

— Вывел свою команду? Кобяков улыбнулся:

— Тебе в помощь.

— Добре! — Громоздин пришпорил коня.

За его отрядом на маленьких, юрких лошадях промелькнули алтайские всадники под командой Алмадака. Прокопий проводил их ласковым взглядом:

— Молодцы ребята! Орлы!

В пяти километрах от села партизаны остановились. На совещании командиров общее руководство боевыми действиями было доверено Прокопию Кобякову.

Прокопий коротко изложил свой план защиты села и в сопровождении командиров направился к отрядам, ожидавшим приказа.

— Товарищи! Молодую Советскую республику хотят задушить враги. Они хотят, чтобы баи, помещики и капиталисты снова сосали народную кровь. Но нет в мире силы, которая могла бы преодолеть нашу любовь к свободе, наше стремление к лучшей жизни! Смерть палачам! Вперед, партизаны, за власть Советов!

Громоподобное «ура» огласило долину.

— Слушай, Кирик: давай-ка заберемся на Черную скалу, займем там позицию, — зашептал своему приятелю Янька.

Глаза у Кирика заблестели:

— Правильно!

Со стороны Талицкой дороги Черная скала представляла собой гладкую стену, лишенную растительности. Подъем на нее был возможен лишь с южной стороны, но для этого надо было вернуться в село и вновь идти лесом по едва заметной тропе. Ребята бегом направились в Тюдралу, так как партизанские отряды уже двинулись вперед.

Артиллерийская стрельба усиливалась. Передовые заслоны партизан под натиском колчаковцев медленно отходили. Прокопий расположил свой отряд у намеченной ранее позиции. В небольшой долине разворачивалась конница Громоздина и Алмадака.

Враг приближался. Прокопий скомандовал:

— Залечь по обочинам и камням!

Когда партизанские заслоны, отстреливаясь, отошли в тыл и показались колчаковцы, он подал команду:

— Огонь!

Из-за камней и кустов грянул дружный залп.

— Огонь!

Перешагивая через трупы своих солдат, пьяные колчаковцы густой колонной двигались вперед.

— Огонь по контрреволюции!

Огненная полоса с двух сторон хлестнула по врагам.

— За советскую власть! В атаку!

Прокопий выскочил на дорогу, за ним высыпали тюдралинцы и схватились с врагом врукопашную.

Между тем Янька и Кирик, промчавшись по одному из переулков села, углубились в лес. Их внимание привлек человек, сидевший на пне. Он размахивал руками и ругался отчаянным образом.

— Да ведь это дед Востриков! — разглядев тощую фигуру старика, радостно воскликнул Янька.

Увидев ребят, Востриков принялся еще сильнее ругаться:

— Это ли не срамота! А? Младшего канонира морской артиллерии поставили командовать бабами! А? Да есть ли после этого совесть у людей? — Излив свою обиду юным друзьям, старик сказал деловито: — А ну-ка, пособите ящичек поднять. Вся спина вспотела.

Пень, на котором сидел старый солдат, оказался небольшим ящиком с гранатами.

— А ты куда идешь-то? — заинтересовался Янька.

— Туда, где мне надо быть! — ответил ворчливо старик. — Ступайте за мной! — приказал он и торопливо зашагал по тому направлению, откуда доносился шум боя.

Ребята едва поспевали за ним.

У склона Черной скалы старик остановился и вынул из ящика две гранаты.

— Я эти «ваньки-встаньки» по русско-японской войне знаю, — ухмыльнулся он в седые усы. — Слушать команду! Подносчики гранат, за мной!

Ребята осторожно вынули несколько гранат и стали подниматься на вершину скалы. Чем выше они поднимались, тем шире открывалась перед ними панорама боя.

Белогвардейцы прорвались к Черной скале.

Прокопий был отрезан от конницы Алмадака и Громоздина. Колчаковцы, получив подкрепление, густыми колоннами двигались на поредевший отряд тюдралинцев. Резервы Печерского и Темира не подходили. Создалась опасность полного окружения. Белогвардейцы заранее торжествовали победу.

Неожиданно в самый разгар боя с вершины Черной скалы в гущу колчаковцев полетела граната, за ней — вторая, третья.

— За власть Советов! — прогремел голос старого плотника.

Взрывы потрясли воздух, вызывая смятение врагов.

Ребята едва успевали подносить гранаты, и когда их осталось всего несколько штук, они услышали радостный голос Вострикова:

— Наши, смотри!

Кирик с Янькой взглянули в сторону села, но ничего, кроме облака пыли, не увидели.

Вскоре до их слуха донесся отдаленный топот копыт. То летела конница Печерского и Темира.

— Ура-а-а!

Размахивая шашкой, Иван Печерский врезался в самую гущу врага. Рядом с ним на буланом коне мимо скалы вихрем пронесся Темир.

Не выдержав стремительного натиска, белогвардейцы в панике бросились бежать. Победа у Черной скалы была полной.

Сбылась мечта Яньки и Кирика. После окончания сельской школы комсомольская ячейка командировала их в областной город на учебу. В Мендур-Соконе открылась национальная школа, и Бакаш, как и все ребята, учился в ней.

Накануне отъезда, рано утром, Кирик и Янька в сопровождении учителя вышли на окраину Тюдралы.

Старый учитель был настроен сегодня как-то особенно торжественно.

Село осталось позади. Светило солнце. Его яркие лучи, купаясь в реке, сверкали в брызгах шумного потока.

Путники подошли к сложенному из серых камней маленькому обелиску, вершина Которого была увенчана звездой.

— Простимся здесь. — Сняв фуражку, учитель поправил засохший венок у братской могилы. — Учитесь, ребята! Будьте смелыми в науке, как и в жизни. Храните дружбу, любите Родину. Я старый человек и скажу вам, что нет ничего дороже на свете, чем Советская отчизна. Счастлив тот, у кого любовь к ней живет вот здесь! — Учитель приложил руку к сердцу. — Оберегайте, ребята, мать Родину от врагов, будьте стойкими борцами за коммунизм! — Он поочередно обнял ребят. — Прощайте! — И, ссутулясь, медленно зашагал по косогору…

Вечером к избе Кобяковых подъехал Темир. Он был в новой шубе и шапке, которые надевал в особо торжественных случаях.

— Эзен!

— Здравствуй, здравствуй, Темир! Проходи в передний угол. — Прокопий пододвинул табурет гостю.

Степанида захлопотала возле печки.

— Как у тебя дела на ферме? — спросил Прокопий.

— Хорошо. — Темир посмотрел на присмиревших ребят. — Дьяны-дьел? — спросил он Кирика по-алтайски.

— Да, в светлый путь! — ответил тот радостно по-русски.

Вечер в сборах прошел незаметно. Утром, когда ребята поднялись, кони были уже оседланы и на столе приветливо шумел самовар.