Когда Муса колотил цепным молотком в ворота госпиталя, Жануарий заметил двух ангелов, спустившихся за душами Гвискара и Гибор.

Они неуверенно пересекали внутренний двор. Похоже, ангелы просто не знали точно, где искать тех, за кем они пришли.

Жануарий, проводив сожалеющим взглядом ультрамариновые хламиды гостей, поспешил к Мусе.

«Отошли с миром», – заключил Жануарий по поводу Гвискара и Гибор, отпирая ворота. Как оказалось вскоре, заключил преждевременно.

А когда Муса ушел, излив на Жануария всю отстоянную в мыслительных бурдюках смесь, Жануарий понял, что весьма опрометчиво дал вольницу Гвискару и Гибор, позволив им умереть от брюшного тифа.

«Если кому-то и резать Зегресов, так не мне, а им. Такую работу должны делать глиняные люди».

Жануарий наскоро затворил ворота за Мусой и со всех ног бросился туда, где лежали Гвискар и Гибор, заключившие друг друга в объятия вместо последнего причастия.

Жануарий успел как раз вовремя. Еще не раз он мысленно будет возносить хвалу вымороченной топологии госпиталя св. Бригитты, где могут замешкаться даже ангелы.

Звуков, голосов, шорохов не было. Но все происходившее можно было бы увидеть, если бы нашелся такой отважный дурак-вуайер,[20] у которого не пересыхало бы от увиденного в мозгу.

Жануарий отвесил земной поклон гостям, изложил свою просьбу и кратко описал то, что творится в безбожной Гранаде.

Жануарий рассказал о Зегресах и Абенсеррахах и назвал свои обстоятельства.

Жануарий замолвил за Гвискара и Гибор слово перед двумя в ультрамарине.

Гвискар с Гибор свалились на землю, уже побывав одной ногой на небесах. Словно пара жертвенных желудей, которые пресыщенная рука смахнула с алтаря.

Правда, именовались они теперь не «человеками», а «глиняными человеками».

Как ни странно, Гибор и Гвискар были Жануарию весьма и весьма благодарны.

«Спасибо в карман не положишь», только чуть длинней и гораздо вежливей сказал своим благодарным пациентам Жануарий и тут же предложил им возможность отличиться.

«Перебить Зегресов?» – спросила Гибор.

«А кто это?» – поинтересовался Гвискар.

Когда Жануарий объяснил, вопросы окончились.

Людей было много, и все они чувствовали себя неуютно, когда эти двое с крыльями за спиной ринулись с обрыва, а ведь там было не два фута – как бы не двести.

Но, вопреки опасениям и, честно говоря, ожиданиям, под нездоровое улюлюканье, они тем не менее взмыли – Икару с Дедалом привет! – и, описав восходящий круг, вернулись на глазах у всего честного народа, дабы приземлиться в том же месте, откуда минуту назад стремглав бросились вниз.

И солнце не растопило воск, что скреплял перья их рукотворных крыльев – ведь солнца в тот день не было. Они выглядели счастливыми – мужчина и женщина. Он поцеловал ее в сладкие губы – типа спасибо, что составила мне компанию. Она поцеловала его в ответ – типа не за что, было довольно весело и почти не страшно.

Они обратились к публике, а публика не отрывала от них взоров, и каждому кавалеру хотелось быть в роли Гвискара, а каждой даме – в роли Гибор, ведь это действительно была славная чета.

Трудности в том, чтобы побыть эту самую минуту на их месте, вовсе никакой не было, ибо приглашали они всех желающих испробовать на себе греческое чудо и цену назначили не слишком высокую. Но никто, однако же, не рвался. Это понятно.

Тогда они совершили еще один полет, а потом еще один, и всем на это посмотреть было в диковинку и в удовольствие, а им, видно, в радость было полетать.

Дело это и вправду новое среди магометан, еще не ясно, позволительное ли, а уж христианам так точно нельзя – впрочем, христиан особенно и не было видно. Кроме этих самых летунов, которые точно были не мавры, а кто – Бог весть.

Уже ближе к вечеру сыскался один смельчак, который со своей юной невестой отважился совершить сей чудесный полет. Однако по приземлении поцеловаться с бесстрашной спутницей ему не случилось – обоих тошнило нещадно.

А под конец, привлеченный неизвестно чем больше – рекламой Хасана или доброй молвой – появился Али Зегрес, человек знатный и весомых добродетелей. С девушкой, которая ему жена, Фатима, и с десятком мавров, которые ему слуги.

Вот он появляется, и каждому уже очевидно, кто здесь будет первой пташкой, кто первым орлом, кто взмоет в небо. Гвискар уступает ему свое место, а поскольку лететь одному нельзя – таково устройство крыльев, такова их конструкция – то и Гибор, хоть и не без сожаления, уступает место его спутнице.

Вот Фатима, дрожащая от страха, и Али, трепещущий от возбуждения, стоят у обрыва, ими любуется публика, а они любуются городом и Альгамброй. Гвискар прилаживает последние застежки на крыльях. Али подмигивает Гибор – девочка что надо, но придется потерпеть до вечера. Гибор подмигивает в ответ – давай-давай. Все напряглись в ожидании чуда, и вот чудо свершилось – Али Зегрес со своей женой взмыл, как и подобает человеку его достоинств и храбрости, взмыл в небо, словно ястреб или даже дракон.

Казалось, будто они летели очень долго, хотя на самом деле все заняло считанные секунды, и черные ветви деревьев в безбрежном персиковом саду, что лежал под обрывом, окрасились их кровью, чего уже никак нельзя было разглядеть с высоты в двести футов. В то же время всем показалось, что они не рухнули вниз, беспомощно колотя переломанными крыльями, словно убитый влет свиристель, а попросту сели передохнуть.

Иным же показалось, что Зегресы, напротив, воспарили к самому солнцу, сбросив с себя тленные одежды, которые теперь покоятся внизу в персиковой роще, словно оставленные за ненадобностью водолазные костюмы. Так оно и было на самом деле.

Спустя сутки несколько десятков молодых мавров во главе с Мусой вломились в приют св. Бригитты.

Гарцующие басурмане ничуть не походили на благодарных клиентов, хотя все, что требовалось от Жануария, было исполнено в срок. И Жануарию стало не по себе от плохих предчувствий.

Живописное стадо лошаденогих, саблеблещущих Абенсеррахов обступило Жануария. Муса заговорил:

– Ты убил кого я просил, но еще ты убей Фатара, пойми это, и трех братьев Магомы убей. Если не убьешь, будет еще хуже, чем если бы ты не убил и остальных. А если убьешь – ничего плохого не будет.

– Хорошо. Убью и Фатара, и братьев Магомы.

К вящему неудовольствию мавров-клакеров, этим дело и кончилось. Братва сожалела о сговорчивости Жануария, которая испортила весь базар: ни тебе сапогом в рыло, ни тебе саблей по черепу. Муса скучный, не умеет сделать из наезда спектакль.

– Выходит, это еще не конец?

– Выходит, так, – неохотно согласился Жануарий. – Остались еще Фатар и братья Магомы. Они тоже должны умереть.

– Этому твоему Мусе – ему что, скучно, да?

– Он не мой и ему да, скучно, – Жануарий понимал и даже отчасти разделял ленивое раздражение Гвискара, которому, понятное дело, не нравилось быть машиной для вспарывания животов. Но, чтоб не питать его горячую желчь своими словами, отвечал нарочито скупо, смиренно дожидаясь, пока Гвискар выдавит из себя недовольное: «Ну ладно, завтра или послезавтра я этим займусь».

– Если скучно, есть рецепт, – пел соловьем Гвискар. – Пусть Муса соберет своих дармоедов, построит их «черепахой» и пойдет на Велес Красный. Средство проверенное. Первая кровь – и скуки как не бывало! А то сильно умный. Сначала – пяток заказных, а потом вдруг возьми ему замок с Фатаром и братьями Магомы. А дальше что – Гвискар, собирай пожитки и бегом воевать португальского короля? Он ведь, ясное дело, тоже родственник Зегресов по линии праматери нашей Евы?

Жануарий, сложив руки на груди, помалкивал. Он понимал, что несвойственная Гвискару болтливость напала на него потому, что убивать Фатара он не хочет. Ему боязно.

Фатар – матерый человечище. Он наверняка попытается сжечь Гвискарову тень, как только сообразит, что перед ним стандартный глиняный человек, который не пойдет на компромиссы, не купится на деньги и перебьет всех, кого поймает. Фатар будет прав. С големами – только так. Фатар и сам их помощью, по слухам, не брезговал. А удастся Фатару подловить глиняного человека или нет – это уж зависит от Гвискара.