— Не исключено, — нехотя согласился я, — но, черт побери, почему до меня раньше-то все это не дошло! Разгадка была на поверхности, но пришла в голову, когда уже ничего нельзя было изменить…

В тот момент, укоряя себя, я ждал, что кто-нибудь меня утешит. И дождался-таки:

— Не ной, ты вовремя догадался, — подала голос Татьяна, сидевшая до сих пор молчком — боялась, что ее, как это уже бывало раньше, отправят в спальню, — Бруц разыскивал не вас, доктор, и не Бланцетти, а тебя. Если бы ты не оказался рядом с ними, то там бы не оказалось и Бруца. И на дне Большой Воронки лежали бы вы, доктор, а не…, как вы его там назвали, …гомоид, — заключила она.

— Что верно, то верно, — согласился Абметов, — я жив благодаря вам… И Бруцу. Но вы не находите, что ваше объяснение чересчур механистичны, математичны, если угодно. По вашему выходит, что гомоиды как будто запрограммированы и ведут себя в точности согласно модели.

— Творения профессора Франкенберга не совершенны. Согласитесь, что чем несовершеннее человек, тем больше его поведение напоминает программу — оно более предсказуемо, что ли… Должно быть, с гомоидами тоже самое… — я ответил лишь для того, чтобы показать, что у меня на все готов ответ. Сам же я, честно говоря, ни в чем таком не был уверен.

— Кстати, вы мне не сказали, что Франкенберг погиб, и о своей беседе с ним вы тоже умолчали, — Абметов вплотную подошел к тому, что знать ему не полагалось. Спасая нам жизни, я был вынужден сказать гомоиду, а, заодно, и Абметову о своей встрече с Франкенбергом. И я дал понять, что большего он от меня не дождется:

— Ну раз я тогда умолчал, то вы, наверное, понимаете…

— Да, да, конечно, — Абметов настаивать не стал. Он поднялся, собираясь уходить:

— Я, пожалуй, пойду к себе… Что-то голова разболелась от всех этих приключений… Спасибо вам еще раз… — и он откланялся.

— О чем задумался? — спросила Татьяна.

Шел двенадцатый час ночи. Я, только что, закончил составлять отчет для Шефа. И я ответил ей так, словно теперь Татьяна мне не только подруга, но и коллега:

— У меня не выходит из головы то, как Шварц, удивился, когда я спросил его, кому Франкенберг его предал. И почему он солгал?

— Кто солгал?

— Абметов. Он сказал, что Бланцетти сама направилась к Большой Воронке.

— А что в этом такого? — удивилась Татьяна.

— Абметов подхватил мою мысль о том, что Бланцетти собиралась совершить самоубийство бросившись в Воронку. Но если гомоиды убивают себя так, как рассказывал Абметов, то концы с концами не сходятся. Абметов говорил, что нестабильное сознание совершает не самоубийство, а убийство — убийство своей второй половины. Следовательно, убивает та часть сознания, которая более агрессивна, чье число сублимации ближе к нулю. То есть убивать, неважно — себя или совсем другое существо, должен был Шварц, а не Бланцетти.

Думаю было так: Бланцетти превратилась в Шварца раньше, чем говорит Абметов. Шварц потащил его к краю Воронки, отсюда грязь на одежде Абметова. Что же между ними произошло… Позвони Абметову в номер, узнай там ли он, — выдавил я из себя.

Татьяна бросилась звонить. Я же связался с Бруцем:

— Если Абметов попытается покинуть отель, ни в коем случае на дайте ему это сделать! — закричал я ему.

— Ха, — из комлога раздался идиотский смешок Бруца, — позднова-то вы спохватились — уехал ваш Абметов. А зачем он вам?

— Хочу уточнить у него, с кем он был в вечер убийства.

— А разве не с вами? — с издевкой ответил Бруц.

— Какого черта, вам же не хуже моего известно, что в момент убийства Абметова со мной не было!

— Да, извините, забыл. А вот теперь вспомнил: некий господин Шлаффер сказал, что с восьми до девяти вечера они с Абметовым обсуждали всевозможные научные темы, и он даже готов эти темы перечислить. Полиция допрашивает тех, кто хочет покинуть отель. Она допросила Абметова, тот сослался на Шлаффера, а Шлаффера — на него. Поэтому полиция разрешила Абметову уехать. Так что, все чисто.

— А где сейчас Шлаффер? — спросил я. На его издевательский тон мне было плевать.

— Он уехал сегодня утром, — обрадовал меня Бруц.

— Почему я узнаю обо всем об этом только сейчас! — возмутился я.

— Об алиби Абметова я узнал от полиции лишь два часа назад, а следить за Шлаффером вы меня не просили, — сказал Бруц и холодно добавил: — Вы, господин Ильинский, все время даете указания, но информацией делиться не хотите, а это очень не по-товарищески…

Я выключил связь. Татьяна слушала мой диалог с Бруцем от начала до конца.

— Этот твой Абметов сущий дьявол, — сказал я ей.

— Я с самого начала это говорила, — ответила она. Думаю, в душе она прекрасно понимала, насколько ее замечание неуместно.

— Собирайся, мы возвращаемся, — скомандовал я.

Берх вылетел на задание в тот самый день, когда я впервые посетил Институт Антропоморфологии. Плером, куда он отправился, находится на самом краю Канала, у его Устья. Плером — это одновременно и название планеты и название системы двойной звезды, куда эта планета входит. Два карлика — белый и красный стремительно вращаются вокруг общего для них центра тяжести, и по своим размерам они не превосходят иную планету. Но собственно планета в системе только одна, именно она и носит название Плером. Карликов же, так и называют — Белый Карлик и Красный Карлик — и всем понятно о чем идет речь.

Плером чем-то напоминает Фаон, если его отодвинуть от своего солнца на полмиллиарда километров, лишить воздуха и воды — растения и животные, надо полагать, исчезнут сами. После того, как человечество получило возможность выбирать на какой планете ему жить, планеты мало пригодные для жизни перестали интересовать кого бы то ни было, за исключением ученых. Плером относится именно к таким планетам. От своих звезд Плером отстоит достаточно далеко, поэтому он и существует до сих пор — остальные планеты, если и существовали когда-либо, то из-за сложного гравитационного поля двойной звезды долго не протянули. Скорее всего, планета не принадлежала к системе изначально, а была захвачена Карликам несколько десятков миллионов лет назад.

Рано или поздно незавидная участь постигнет и Плером, но не из-за гравитационной аномалии, а совсем по другой причине. Дело в том, что буквально с тысячелетие на тысячелетие Белый Карлик должен взорваться в сверхновую. Что последует за этим — ученые спорят до сих пор. Многие считают, что система Плерома оказалась препятствием для дальнейшего продвижения Канала — наподобие того, как отверстие, просверленное в конце трещины, не дает трещине расползаться. Поэтому, заключают астрофизики, после взрыва сверхновой Канал продвинется еще дальше, но насколько дальше — сказать пока трудно. Пессимистично настроенные ученые предупреждают, что взрыв приведет к разрушению Канала и, более того, к гибели даже тех планетных систем, которые, с точки зрения классической пространственной геометрии, расположены на вполне безопасном расстоянии от Плерома.

Перелететь на Плером с Фаона конечно проще, чем, скажем с Земли, но труднее, точнее, дольше, чем с того же Фаона на Оркус. Первая же плохая новость за пятнадцатого августа (день начала расследования), непосредственно коснулась Берха. Из-за нарушение процесса дерелятивизации в Канале Берх достиг Плерома, когда я уже распаковал чемоданы в Оркус-Отеле. Я все это объясняю для того, чтобы стало понятно, почему я решил рассказать о Берхе только теперь.

Любая связь между агентами, находящимися на задании, должна осуществляться исключительно через Отдел — так гласит инструкция. Само собой, это правило не относится к тем случаям, когда агенты выполняют одно общее задание. У нас Берхом задания были разные, и присылая мне свои сообщения, он тем самым нарушал инструкцию. Но кто и когда видел ту инструкцию, которую бы никогда не нарушали? За редким исключением, я не буду цитировать его сообщения буквально — во-первых, в сообщениях содержится служебная, и потому, секретная информация, а во-вторых, некоторые фрагменты его писем носят сугубо личный характер и, я думаю, Берх был бы против, если бы я предал их всеобщей огласке. Поэтому я буду излагать произошедшие с Берхом события так, будто я видел все собственными глазами, тем более, что он уже не в состоянии меня опровергнуть.