Запросы матери оказались слишком велики, чтобы все товары поместились под полотенцем в маленьком пакете. Рыба и мясо были спрятаны, но край упаковки со сладостями торчал наружу. Я направился к кассе и встал в очередь. Людей было много, как в муравейнике. Касаясь друг друга, они потели.

Выйдя из магазина, я понял, что забыл кофе; пришлось купить банку в автомате. Когда я закурил сигарету, подошли мать с сыном. Мальчик снял замок с велосипеда матери и смотрел, как она идёт ко мне.

— Ты кто такой?

На мгновенье её лицо показалось перекошенным, один глаз вдруг дёрнулся и плотно закрылся. Пока она стояла передо мной, тик повторился несколько раз.

— Я просто сказал, что вас заметили.

— Ты чего, издеваешься?

Она зло посмотрела на меня, глаз опять дёрнулся.

— Я как следует кормлю своего ребёнка. Не смей издеваться надо мной!

Сын, стоявший поодаль, казалось, пытался понять, насколько мать рассердилась. Слова женщины звучали чересчур громко, словно проводка в речевом аппарате сломалась. Глядя на её лицо, я опять вспомнил Саэко.

«Люди говорят, меня нельзя простить за то, что я сделала, хоть и совершила это не нарочно. Но иногда подобные слова доставляют мне удовольствие, — однажды призналась Саэко. — Я делаю то, что люди не любят. Я делаю то, что сама не люблю. Я пренебрегаю тем, что окружающие считают ценным».

Саэко всегда говорила довольно тихо…

— Я не издеваюсь.

Я вытащил кофе, только что купленный в автомате.

— Я тоже ворую. Поэтому и сказал, что вас заметили. Вообще, следовало бы меня поблагодарить.

Женщина остолбенело уставилась. Я подумал, что Саэко никогда не смотрела на меня с таким выражением.

— Кто ты такой?

— Неважно.

— Где ты работаешь?

— Нигде.

Я ответил честно, но она продолжала сверлить меня взглядом. Выходя вечером на улицу, я всегда одевался очень прилично.

— Но деньжата у тебя водятся! Позвони мне, когда будешь свободен. Можем договориться на десять тысяч иен.

С этими словами она вытащила из кошелька визитку, на которой была её фотография, название и адрес какого-то клуба, зачёркнутые фломастером, и написанный от руки номер мобильного.

— Когда накрашусь, я очень даже ничего. Мне хватит десяти тысяч.

Женщина схватила сына за руку, подсадила на багажник и скрылась на велосипеде. Мальчик не обернулся, чтобы посмотреть на меня.

Я услышал об этом деле от Исикавы, когда мы шагали по туннелю под железнодорожными линиями. Мы взяли несколько кошельков, поделили деньги в отдельной кабинке в баре и вышли на улицу, но Исикава, кажется, не хотел меня отпускать. Он собирался на парковку, затем передумал и направился к туннелю. Время от времени мимо нас проезжали велосипеды, но в переходе поздно ночью было тихо. Возле стены с граффити валялись пустые банки из-под кофе и коробки с остатками недоеденного ланча. Прямо у моего лица летала какая-то мошкара; отмахиваясь, я шёл дальше. Под низким потолком чуть слышно звучали наши шаги, шаркающие по присыпанному песком асфальту. Посреди туннеля стояло два небольших чёрных полиэтиленовых мешка; непонятно, что внутри. Пнув мешок ногой, я почувствовал неприятную отдачу, мне почему-то показалось, что там лежит кусок чёрного мяса.

— Не самое удачное место… Наверное, вполне безопасно поговорить и в нашем баре… но всё же лучше на улице, — сказал Исикава, облокотившись о стену. В тот день Исикава выпил чуть больше обычного. Он взглянул на меня, открыл было рот, посмотрел себе под ноги, зажёг сигарету и дважды затянулся.

— Я работаю на эту компанию. — Исикава отвёл глаза. — Хотя, наверное, это совсем не компания. В любом случае я работаю на них. Вроде как…

Я сел на корточки и закурил. Полы пальто почти коснулись земли, я подогнул их и облокотился о стену.

— Но это опасно. Если продолжу, дело не ограничится тем, что меня поймают. Возможно, не закончится, даже если меня прихлопнут. Поэтому мне нужно валить. Пока я не узнал слишком много.

— О чём речь?

— Ты слушай.

На входе в туннель показался бомж, но, увидев нас, медленно отступил назад и скрылся из виду.

— Сейчас я могу ещё выбраться, пока всё это для меня вроде подработки. Я уже сказал, что хочу уехать из Токио. Они знают, кто я такой, и уверены, что ничего не разболтаю полицейским. Никто не собирался останавливать шестёрку вроде меня, которая решила выйти из игры. Но об этом услышал он.

— Кто «он»?

— Тип, которого ты тогда встретил в офисе. Кажется, его зовут Кидзаки, но думаю, это не настоящее имя. Он самый главный в этой фирме, или кто они там.

Я почувствовал неприятный холодок.

— Он сказал, я смогу уйти, но должен присоединиться к ним в одной работе. А он позаботится о паспортах и обо всём остальном. Ещё добавил, что находится в хорошем расположении духа и мне даже полагается доля в этом дельце. А когда всё закончится, я смогу поселиться, где захочу, и всю оставшуюся жизнь благодарить его, находясь далеко отсюда.

— А что за работа?

— Вооружённый грабёж.

Я ощутил слабость.

— Что ещё за грабёж?

— Ну, не совсем грабёж. Им нужно несколько документов. Цель — какой-то старик-инвестор. Они имитируют ограбление и возьмут документы вместе с деньгами. Силой. Когда эти типы раздражены и берутся за дело, они, как правило, действуют силой.

— А что за документы?

— Не знаю.

Я бросил в канаву окурок и поднялся на ноги.

— Что-то нечисто здесь. Не стоит ввязываться.

— Я ещё не всё рассказал.

Исикава сделал вдох. Одна из лампочек в переходе, мигавшая всё это время, погасла, словно сдалась.

— Он говорит, что ты тоже должен присоединиться. Он знает о тебе.

— Что?!

— Ты ведь раньше был связан с бандой Танабэ?

Моё сердце стало биться чаще.

— Они получают откуда-то сверху всю информацию, а потом врываются в дома в отсутствие хозяев. Знают, какие замки в богатых особняках, где стоят сейфы. Они настоящие профи, не чета каким-то там любителям. Разумеется, информаторы получают процент от дела. Так вот, один из информаторов работает на подчинённого Кидзаки. Оказалось, он знает тебя.

— А что за тип этот Кидзаки?

— Не знаю. Я думал, что он одна из шишек якудзы, но, судя по всему, это не так. Странный он… Очень. Много болтает, много смеётся, но, судя по разговорам, время от времени убивает.

Молодой мужчина в костюме вошёл в туннель, что-то бормоча себе под нос. Заметив нас, он замолчал, ускорил шаг и исчез из виду на другом конце. За ним шлейфом тянулся крепкий запах алкоголя.

— А сбежать невозможно?

— Это сложно. Вроде несколько человек, которые попытались от него сбежать, мертвы. Я слышал, он последователен в своих решениях. И в этом смысле похож на якудзу.

— Ему нельзя доверять.

Над головой прошёл поезд, кажется товарный. Я был напряжён, но в глубине души ощутил что-то тёплое и пульсирующее. Я подумал, что скоро перестану чувствовать что-либо, кроме этого тепла. Перед глазами опять появилась башня, а грязные полиэтиленовые чёрные мешки приобрели в темноте чёткие контуры. Я смотрел на этот мусор, напоминающий жалкий кусок мяса.

— Но вооружённое ограбление означает убийство. Я не хочу ввязываться…

— Нет, никого не убьют.

— Откуда знаешь?

— Судя по всему, они не хотят, чтобы дело стало известно полиции. Даже если старика ограбят, он будет молчать. Деньги у него от налоговых махинаций, а документы такие, что он вряд ли захочет, чтобы власти узнали о них. Но если старика убьют, всё всплывёт на поверхность.

— Как ни крути, есть что-то странное в этой истории, — заметил я, хоть и согласился участвовать. В тот момент я почувствовал, будто тепло пульсирует внутри меня.

Не могу сказать, что я сильно переживал за Исикаву, у которого возникли бы проблемы, надумай я сбежать… Но у меня появилось ощущение, что всё движется в каком-то странном направлении. Каждый раз, когда требовалось сделать выбор между бездействием и действием, я отдавал предпочтение второму, решению, которое позволяло бежать от мира…