– И все?

– И все.

– Нотариус даст мне расписку?

– Нет, нотариус не даст тебе расписки, он не может написать расписку.

Тереза, преодолевая усталость, подыскивала нужные слова.

– Нотариус даст тебе кое-что другое. И когда это другое будет у нас… я объясню тебе… но не сегодня, что-то я плоховато себя чувствую…

Ролан взял руку матери и поднес ее к губам.

– Вы ничего не обязаны мне объяснять, дорогая матушка.

Больная поблагодарила его взглядом, лучше слов говорившим как о глубине ее материнской любви, так и о чистоте ее помыслов.

– Ты неверно понял меня, сын мой, – сказала она. – В происхождении этих денег нет ничего загадочного. Но ты должен кое-что узнать… одну тайну, она принадлежит тебе… она – твое наследство. Это печальная тайна! Возьми бумажник и сосчитай купюры. Их ровно двадцать. Если хоть одна пропадет, рухнет моя последняя надежда!

Ролан пересчитал купюры и сложил их обратно в бумажник.

– Хорошенько закрой бумажник и не выпускай его из рук, пока не придешь к нотариусу, – продолжала Тереза. – Я повторю имя и адрес: месье Дебан, улица Кассет, дом три. Запомнил?

– Да, матушка.

– Слушай дальше! Ты должен говорить с самим нотариусом и обязательно с глазу на глаз. Ты скажешь ему: «Я сын мадам Терезы». Не удивляйся, если он странно посмотрит на тебя. Этот человек… впрочем, это не важно… На чем я остановилась? Я сказала, что ты должен получить от нотариуса?

– Вы очень утомлены, матушка. Нет, вы мне этого еще не сказали.

Тереза коснулась дрожащими пальцами лба.

– В самом деле, – пробормотала она, – я очень утомлена, но мне станет легче, когда я скажу тебе все. В обмен на двадцать тысяч франков нотариус даст тебе три бумаги: свидетельство о рождении, свидетельство о браке и свидетельство о смерти… Повтори.

– Свидетельство о рождении, – покорно повторил Ролан, – свидетельство о браке, свидетельство о смерти.

– Хорошо. Бумаг должно быть три, ни больше, ни меньше. Если не будет хотя бы одной, денег не отдавай… Ты все понял?

– Да, матушка.

– Тогда иди… и поскорее возвращайся!

Ролан бросился к двери, но остановился на пороге.

– Но когда нотариус даст мне эти три бумаги, как я узнаю, что они именно те, что вам нужны, матушка?

Тереза выпрямилась, сидя на кровати.

– Ты прав! – воскликнула она. – Остерегайся, мальчик мой, остерегайся! У тебя есть враги, а этот человек за деньги готов на все! Все три свидетельства – о рождении, браке и смерти – выписаны на одно и то же имя.

– Какое имя?

– Оно длинное. Запиши, чтобы не забыть.

Ролан взял грифель и листок бумаги. Тереза продиктовала взволнованным голосом:

– Раймон Клар Фиц-Руа Жерси, герцог де Клар.

– Я убегаю, матушка, – сказал Ролан, на которого незнакомое имя не произвело ни малейшего впечатления. – Раймон Клар Фиц-Руа Жерси, герцог де Клар. Так? Отлично, я скоро вернусь.

Он вышел. Тереза, измученная, в холодном поту, упала на подушки. Закрыв глаза, она прошептала:

– Герцог де Клар! Граф, виконт и барон Клар! Граф и барон Фиц-Руа! Барон Жерси! Какое имя, какое благородное имя! Какие титулы… И все это достанется ему! Господи, дай мне увидеть его счастливым и признанным всеми… А потом пусть я умру… Уже пора… Я схожу с ума!

Вы слишком молоды, господа, чтобы помнить такую седую древность. 1832 год? Боже, когда это было? Еще до потопа? Из преданий старины, воспоминаний современников и свидетельств надежных источников явствует, что в начале 1832 года Париж был потрясен невероятным событием, ярким, как блеск молнии, и ошеломительным, как солнечный удар.

Событие, сводившее с ума город вкупе с предместьями, произошло на бульварах. Им стал неслыханный успех славного театра Порт-Сен-Мартен, успех, достигнутый Бокажем и мадемуазель Жорж, подхваченный Фредериком Леметром и мадам Дорваль и развитый много позднее Мелингом и прочими дамами и девицами. Событие имело название: «Нельская башня». («Милостивые государи, Сена кишит трупами!») Как видите, в создании этой драмы, великой драмы, принимало участие немало одаренных людей («…и убийца не раз являлся ей в снах!»). На афишах автор был обозначен как господин Ф. Гайарде с тремя звездочками. Под звездочками скрывалось имя известного писателя, популярнейшего романиста, любимейшего драматурга – нашего друга и учителя Александра Дюма. («Он предал смерти неверную!»)

Драма была написана стилем ярким и торжественным, несколько устаревшим со временем, но не переставшим волновать сердца. И поныне на каждое представление этой пьесы обрадованная публика валом валит. «Нельской башне» нет равных. Никогда больше не появится в театре что-либо подобное, можете мне поверить.

От дома № 10 по улице Святой Маргариты до дома № 3 по улице Кассет путь недолог. Они расположены в одном квартале, и, однако, чтобы добраться от одной улицы до другой, надо пересечь три совершенно различных района. Улица Святой Маргариты проходит по границе Латинского квартала, и там обитают студенты. Между Сен-Жермен-де-Пре и площадью Сен-Сюльпис поселились буржуа и коммерсанты. С улицы Старой Голубятни начинается оплот бенедиктинцев, осененный духом подвижничества во имя веры, правда, несколько скомпрометированный алчностью торговцев, проникающих в храмы. Здесь создаются не только прекрасные книги, красноречивые и ученые трактаты, но и пишутся кисло-сладкие брошюрки, совершаются сделки, процветает ростовщичество, опутывающее сетью долгов сельских пастырей. В Священном Писании сказано, как поступал Иисус с темными людишками, осквернявшими святилища. Да и что может быть отвратительнее, что может быть презреннее еврея, выдающего себя за праведного католика! Прикидываясь радетелем благочестия, он лишь стремится нагреть руки, заламывая безумную цену за свои подделки.

Центром города бенедиктинцев, переполненного конторами добропорядочных дельцов и подозрительными лавчонками, является улица Кассет. Прямая, как стрела, она застроена солидными домами, с тыльной стороны которых открывается вид на великолепные сады. Здесь царят печаль и безмолвие. В таких домах хорошо предаваться размышлениям и молиться. Но, видимо, также неплохо перепродавать церковную утварь в будуары и наживать немалые состояния, выкачивая без лишнего шума сбережения из сельских обителей.

Но вернемся к «Нельской башне», товару хоть и несомненно светскому, но уж во всяком случае доброкачественному. Сколь коротко ни было расстояние от дома № 10 по улице Святой Маргариты, где жила Тереза, до дома № 3, обиталища мэтра Дебана, по пути Ролану не менее полусотни раз напомнили о «Нельской башне» огромные афиши на стенах, надписи на занавесях кафе, на витринах книжных магазинов, на фонарях, раскачивающихся перед лавочками, где давали напрокат карнавальные костюмы. Эти два слова были у всех на устах, от них некуда было деться. Девочка несла под мышкой книгу с пьесой Дюма, ее название слышалось в визге беспризорных детей, игравших в сточной канаве, доносилось из проезжающих мимо богатых экипажей.

Пары, гулявшие под руку вдоль тротуара, не могли говорить ни о чем другом; знакомые, встретившись на улице, перебрасывались названием нашумевшей пьесы, словно модным словечком; два полицейских, встретившись на границе своих участков, с лукавым видом рассуждали опять же о «Нельской башне».

Когда парижане начинают превозносить кофе или Расина, или нечто даже менее значительное, никакой мадам де Севиньи их не образумить. Это как лихорадка, инфекция, и остается лишь терпеливо ждать, пока увлечение пройдет само собой. И заметьте, выступая против, мадам де Севиньи волей-неволей присоединяется к общему безумному хору. Оппозиция – необходимая часть парламента. Говорить «за», говорить «против» – какая разница! Лишь бы говорить, вот в чем истинное наслаждение!

Не успев свернуть за угол улицы Святой Маргариты, Ролан, оставивший своего «Буридана» у соседки, столкнулся с двумя Ландри, одним Готье д'Онэем, тремя Орсини и одним Ангерраном де Мариньи. (Впрочем, последний, возможно, был в своем истинном обличье.) Улицы Бонапарта тогда не существовало, а то сколько бы дев Франции, в масках спешащих на буйный праздник у реки, задело бы Ролана локтем!