Латур смыл со стола кровь. Месье Леопольд вдруг прервал свои приготовления. Прямой, как доска, он закрыл один глаз и о чем-то задумался, всклокоченный парик съехал ему на одно ухо. Может, он представлял себе этого тигра в джунглях, слышал его рык, видел, как тигр прыжками несется по равнине? Латур тоже замер, он воображал, что когда-нибудь будет подражать месье Леопольду и даже превзойдет старика в его искусстве. Наконец месье Леопольд тряхнул головой, отогнав прочь ненужные мысли. Потом посмотрел на Латура и удовлетворенно вздохнул. Он счастлив, подумал Латур. У их ног лежали останки тигра. Тонкие полоски красноватой жидкости растеклись по шее, животу и лапам животного. Латур снова почувствовал приступ тошноты и взглянул в окно. Дождь продолжал стучать по листьям, на тропинку упала тень, вдали кричали чайки, все было как обычно, мир никак не был затронут тем, что совершалось здесь.

– Ну-ка, парень, выскобли стол, у нас нет времени на мечты!

Латур повиновался, ничего другого ему и не оставалось. Стол был чист.

Голову тигра отделили от тела по первому шейному позвонку. Иного способа сделать это не существовало. Если не отделить голову, потом будет трудно работать с мускулистой подбородочной частью, объяснил месье Леопольд, глядя на Латура. Латур подумал, что взгляд у старика пронизывающий, как солнечный свет.

– Осторожно, теперь очень осторожно.

Латур протянул ему маленький нож, и мастер сделал надрез на затылке. Нож следовал по закругленной линии черепа и замер между глаз. Месье Леопольд остановился. Отложил нож. Осторожно просунул пальцы под кожу и стал двигать ими по кругу. Шкура медленно отделилась от глазных впадин, месье Леопольд боялся повредить шкуру вокруг глаз. Нож рассек синеватую полоску мышцы, окружавшей глазное яблоко. Когда это было проделано на обоих глазах, шкура снялась. Она вдруг соскользнула с морды тигра и обнажила глазные впадины.

– Ну вот!

Латур переводил взгляд с тигра на месье Леопольда. Теперь у мертвого животного больше не было морды. Она превратилась в жир, мясо и пустые глазницы. Темная масса. Латур думал о том, что точно так же, собственно, выглядят и люди. Под красивой кожей прятался истинный аббат, и жена священника была всего лишь черной плотью и зияющими глазницами, да и за чистыми невинными личиками сестер Реньё скрывалась та же темная масса. Отец Мартен – это скелет, внутри которого таится множество сосудов и органов. Чучельник невозмутимо работал ножом, и это вернуло Латура к производимым на столе действиям. С пасти тигра были срезаны губы, острие ножа скользнуло вокруг ноздрей, и вскоре Латур уже заглянул в зев хищника. Руки месье Леопольда двигались медленно, сосредоточенно.

Глаза, губы, ноздри, веки – все было отделено и сохранено.

Мозг они вываривали на небольшом огне в течение часа.

– Это избавит нас от лишней работы. Череп будет чистый, и на нем не останется жира.

Месье Леопольд сел в кресло и закурил пенковую трубку. Латур первый раз увидел его сидящим. Мастер глубоко затягивался, Латур ждал, когда же у него изо рта покажется дым, но дым так и не показался, он исчез в теле старика.

– Ну разве это не сказочный зверь?

Зеленые глаза смотрели на Латура, и тому показалось, что мастер понимает все его мысли и чувства. Латур кивнул, он был горд.

Месье Леопольд приготовил суп, они молча поели, и мастер снова закурил трубку, откинувшись в кресле. Он смотрел на тигра, и в его пристальном взгляде появилось что-то грустное. Он обернулся к Латуру:

– Мне было двадцать два года, когда мы с братом приехали в Париж.

Латур вздрогнул: первый раз взрослый человек что-то доверял ему. Почему он так с ним говорит, чего хочет? Но выражение глаз месье Леопольда и звук его голоса подсказали Латуру, что мастер разговаривает сам с собой, а он лишь предлог для этой беседы.

– Отец тогда еще был состоятельным человеком, он записал меня в университет. Я жил на улице Сен-Жак, понимаешь, совсем рядом с медицинским факультетом и анатомическим театром. Я был одержим жаждой узнать как можно больше о внутреннем строении человеческого тела. Что скрывается под нашей тонкой кожей? Я читал об этом все, что мог достать. Обнаружил интерес художников Возрождения к трупосечению. Ты слышал, например, что Микеланджело двенадцать лет провел в анатомическом театре, изучая строение человеческого тела? Он знал, где находится каждый орган. Знал каждую жилку на руке человека.

Месье Леопольд схватил руку Латура и сжал ее, чтобы подчеркнуть свои слова. Латур перевел глаза на взволнованное лицо мастера.

– Рассказывайте дальше!

– Во время демонстраций трупосечения в анатомическом театре лейб-хирург короля читал нам лекции. Я трудился день и ночь, чтобы стать лучшим учеником этого строгого и любящего точность человека. И вот наступил день, когда я сделал свое первое вскрытие. Мне попался труп старика. Он умер от опухоли мозга. Я решил препарировать его мозг наиболее трудным способом, мне хотелось проследить пути нервных волокон, чтобы увидеть, где они проходят и где кончаются. Но мозг оказался слишком мягким, а нервные волокна такими тонкими, что я нечаянно их перерезал. Демонстрация не удалась. Потом я работал доктором в Париже, среди людей, имевших достаточно денег, чтобы их не считали бедняками. Оперировал, пускал кровь. А вечером возвращался в анатомический театр. У меня была цель, я хотел стать великим анатомом, сделать великое открытие. Но в то время было трудно найти трупы для вскрытия. И тогда я кое-что придумал. Хотя мне не следовало этого делать.

– Что же вы сделали, месье?

– То, что облегчало мою работу.

– Я не понимаю.

Мастер помолчал.

– Анатомию я считал самым важным предметом на свете. Я до сих пор вижу освещенный по ночам анатомический театр. Отблеск ламп в узких окнах. Как правило, я был там один. Я дремал, сидя на скамье, и за неимением трупов разглядывал атласы. Уж и не помню, как я оказался на кладбище Невинно Убиенных, где бедняков хоронят в общих могилах. И стал по ночам таскать оттуда трупы в анатомический театр. Месяц за месяцем я препарировал свежие трупы, и просто чудо, что не заболел. Я делал научные доклады, и мне уже прочили большое будущее. Однажды ночью я препарировал мозг одной женщины, я смотрел на скальпель и на открывшуюся мне светло-серую массу, потом мой взгляд скользнул по телу женщины, и я увидел на коже следы болезни, которая убила ее. Я отложил скальпель и ушел. Была ночь, и, пока я шел к своему дому, и вообще всю ту ночь, проведенную мною без сна, я чувствовал, что потерял себя, потерял свою детскую веру, внушенную мне отцом. Веру в милосердие Божие. С тех пор человеческое тело больше не интересует меня.

За окном стемнело, и Латур подумал, что Бу-Бу, должно быть, тревожится за него. Месье Леопольд тоже посмотрел в окно и робко улыбнулся. Латур был растроган, и в то же время ему было стыдно, словно он услышал что-то не предназначенное для его ушей. Он встал. Месье Леопольд потянулся и как будто стряхнул с себя эту историю.

– Чего стоишь, парень, тебе давно пора домой, – засмеявшись, сказал он.

Латур кивнул. Но не мог двинуться с места.

– Можно мне еще прийти к вам?

– Да, жду тебя завтра сразу после занятий в школе.

Латур покинул домишко месье Леопольда, когда было уже совсем темно. Спотыкаясь, прошел через двор. Продрался через кустарник, окружавший дом. Свежо пахло лесом и морем. Он припустил бегом. Выбежав из леса, Латур остановился и посмотрел на очертания каменного дома и на желтовато-синий свет в окне Бу-Бу. Ему припомнилась морда тигра, переставшая быть мордой, и еще он подумал, что он, Латур Кирос, самый безобразный из всех мальчиков Франции, под своей тонкой кожей не безобразнее любого другого человека.

Он открыл дверь, ожидая увидеть встревоженное лицо Бу-Бу. Но в комнате было темно. Он начал подниматься по лестнице и чем выше поднимался, тем отчетливее слышал, что происходит в спальне у матери. Пыхтение Гупиля. Нежное бор мотание Бу-Бу: