— Тсс! Вот возвращается матушка, — сказал Франсуа. — Ах, она забыла сахар!

— Тем лучше! — воскликнула Катрин.

Затем, бросив взгляд на матушку Ватрен, которая, поставив кофе на буфет орехового дерева, удалилась в поисках сахара, как говорил Франсуа, она подошла к молодому человеку и взяла его за руку.

— Франсуа, — сказала она, — друг мой, окажи мне одну услугу!

— Одну услугу? Десять, двадцать, тридцать, сорок! Я к вашим услугам, в любое время дня и ночи!

— Хорошо! Мой дорогой Франсуа, пойди ему навстречу и предупреди, что я приехала по дороге, идущей из Ферте-Милона.

— И это все? — воскликнул Франсуа, сделав движение, чтобы выйти через дверь, выходящую на большую дорогу. Однако Катрин с улыбкой остановила его. — Нет, только не так! — сказала она.

— Вы правы, я идиот! Ведь если старый ворчун меня увидит, он спросит: «Куда ты идешь?» И вместо того, чтобы выйти через дверь, выходящую на дорогу, Франсуа выпрыгнул в окно, выходящее в лес. И как раз вовремя: Марианна уже возвращалась с сахаром.

— А, на этот раз вот и матушка! — сказал Франсуа.

И, сделав последний знак Катрин, он исчез в тени больших деревьев.

— Будьте спокойны, мадемуазель Катрин, я вам его приведу! — сказал он.

Действительно, матушка Ватрен уже возвращалась с кофе и, словно бы она давала его ребенку, обратилась к Катрин с такими словами:

— Вот, возьми свой кофе, подожди, он может быть слишком горячим. Я подую на него.

— Спасибо, мамочка! — сказала Катрин, с улыбкой беря чашку. — Уверяю вас, что с тех пор, как я от вас уехала, я научилась сама дуть на кофе!

Марианна посмотрела на Катрин со смешанным чувством нежности и восхищения, улыбаясь и кивая головой. Затем она спросила:

— Тебе было очень трудно уехать из большого города?

— О, совсем нет! Я никого там не знала! — Как? Ты не жалеешь о красивых молодых людях, спектаклях, прогулках?

— Я ни о чем не жалею, дорогая матушка!

— Ты никого там не любила?

— Где?

— В Париже!

— В Париже? Нет, никого!

— Тем лучше! — воскликнула старушка, всецело занятая своей идеей, которую так плохо принял Гийом. — У меня есть мысль об устройстве твоей жизни!

— Об устройстве моей жизни?

— Да, ты ведь знаешь, что Бернар…

— О дорогая мамочка! — радостно воскликнула Катрин, введенная в заблуждение подобным началом.

— Да, Бернар…

— Да, Бернар? — повторила Катрин с каким-то страхом.

— Итак, — продолжала старушка доверительно, — Бернар любит мадемуазель Эфрозин!

Катрин вскрикнула и смертельно побледнела.

— Бернар, — прошептала она дрожащим голосом. — Бернар любит мадемуазель Эфрозин? Боже мой! Что вы сказали, матушка!

И, поставив на стол чашку с кофе, который едва отведала, она без чувств упала на стул.

Когда матушку Ватрен преследовала какая-нибудь идея, то она была неспособна видеть ничего, кроме этой идеи, и, как и все упрямые люди, сознательно закрывала глаза на все остальное.

— Да, — продолжала она, — Бернар любит мадемуазель Эфрозин, и она тоже любит Бернара, осталось только сказать: «Я согласна!», и дело сделано!

Катрин вздохнула и, достав платок, вытерла им вспотевший лоб.

— Но дело в том, — продолжала матушка Ватрен, — что старик этого не хочет!

— Правда? — прошептала Катрин, подавая некоторые признаки жизни.

— Да, он утверждает, что это не так, что я слепа, как крот, и что Бернар не любит мадемуазель Эфрозин!

— Ах! — сказала Катрин, облегченно вздохнув.

— Да, он так считает… он говорит, что он в этом убежден!

— Дорогой дядюшка! — прошептала Катрин.

— Но, слава Богу, ты здесь! И ты поможешь мне его убедить!

— Я?

— И когда ты выйдешь замуж, — продолжала старушка, — то я советую тебе сохранять власть над твоим мужем, иначе с тобой случится то, что случилось со мной!

— То, что случилось с вами?

— Да.., иначе твое мнение в доме ничего не будет значить!

— Матушка, — сказала Катрин, поднимая глаза к небу с таким выражением, как будто она собиралась молиться, — я буду считать, что Бог дал мне счастливую жизнь, если она будет такой, как ваша!

— О! О!

— Боже мой, не нужно жаловаться! Дядюшка вас так любит!

— Конечно, он меня любит, — сказала старушка со смущением, — но…

— Никаких «но», дорогая тетушка! Вы его любите, он вас любит; небо позволило, чтобы вы были вместе; в этих словах заключено счастье всей вашей жизни! — И с этими словами Катрин сделала шаг по направлению к лестнице.

— Куда ты идешь? — спросила старушка.

— Я хочу подняться в мою комнату, — сказала Катрин.

— Ах да, ведь ты ждешь гостей, и ты, конечно, хочешь при нарядиться, кокетка!

— Гостей?

— Да… К нам должны приехать мсье Рэзэн, его дочь мадемуазель Эфрозин и мсье Луи Шолле, Парижанин… Мне кажется, ты его знаешь? — И, хитро улыбнувшись, добавила: — Пойди, прихорошись, дитя мое!

В ответ Катрин грустно кивнула головой.

— О, видит Бог, что вовсе не из-за этого я хочу туда подняться!

— А зачем же?

— Окна моей комнаты выходят на дорогу, по которой должен вернуться Бернар, ведь он единственный, кто еще не поприветствовал меня после моего возвращения в столь милый моему сердцу дом! — И Катрин молча поднялась по лестнице, ведущей на второй этаж, и, несмотря на всю легкость ее походки, старые деревянные ступеньки заскрипели под ее шагами.

В тот момент, когда девушка поднималась в свою комнату, из ее груди вырвался тяжелый вздох, который привлек внимание Марианны. Посмотрев на нее с удивлением, она задумалась и, казалось, начала смутно догадываться о правде.

Несомненно, матушка Ватрен, мозг которой не так уж быстро перерабатывал какую-либо идею, еще долго была бы погружена в разгадку тайны, которая только-только начала вырисовываться, как вдруг позади нее раздался чей-то голос:

— Эй, послушайте, матушка Ватрен!

Марианна обернулась и увидела Матье, одетого в старый мятый сюртук, видимо когда-то бывший ливреей

— А, это ты, негодяй? — спросила она.

— Спасибо! — сказал Матье, снимая шляпу, украшенную ста рым галуном, выкрашенным в золотой цвет, — но имейте в виду, что начиная с сегодняшнего дня, я заменяю старика Пьера и, следовательно, нахожусь на службе у мсье мэра; следовательно, оскорбляя меня, вы оскорбляете мсье мэра!

— Так, так… и зачем же ты пришел?

— Я пришел с сообщением, причем я так бежал, что еще не отдышался… Итак, я пришел сообщить вам, что мадемуазель Эфрозин и ее папаша сейчас приедут в своем экипаже!

— В экипаже! — вскричала старушка, восхищенная возможностью принять у себя людей, которые ездят в экипаже.

— Да, в экипаже, ни больше, ни меньше!

— Боже мой! — воскликнула матушка Ватрен. — И где же они?

— Папаша и дядюшка Гийом разговаривают о своих делах…

— А мадемуазель Эфрозин?

— Она здесь! — сказал Матье, и, играя свою новую роль лакея, объявил:

— Мадемуазель Эфрозин Рэзэн, дочь мсье мэра!

Девушка, о появлении которой объявили столь торжественно, с величественным видом вошла в дом старого лесничего, ничуть не сомневаясь в том, что своим присутствием она оказывает большую честь этому бедному дому, переступая его жалкий порог.

Безусловно, она была красива, но ее красота представляла собой сочетание гордости и вульгарности, смешанной с очарованием юности, то есть то, что называется beaute du diable note 30. Она была одета очень пышно, со множеством украшений, что было роскошью для провинциалки.

Войдя, она быстро посмотрела вокруг, видимо ища тех, кто отсутствовал, — Бернара и Катрин.

Матушка Ватрен казалась совершенно очарованной этой ослепительной красотой, подобной пламени свечей.

Она поспешила навстречу прекрасной посетительнице и придвинула ей стул.

— О моя дорогая мадемуазель! — воскликнула она.