Вот один из них — водитель.

Никак не укладывается в голове — как можно так крепко заснуть в салоне машины, чтобы ничего не слышать и не видеть? Понятно было бы — опустошенная бутылка, неожиданный обморок. Тщательный обыск в салоне машины ничего не дал — бутылки не обнаружено. По внешности водитель — совершенно здоровый человек, следовательно, обморок тоже отпадает. Да и потом — «обмороков» длительностью в целую ночь не бывает.

Нет, нет, версия, героем которой — Федоров, далеко не исчерпана. К ней придется возвратиться. Возможно, не один раз…

Следующий на очереди — охранник. Авось, с его помощью удастся либо обнаружить лазейку к истине, либо хотя бы увеличить количество важных вопросов.

Сашка Деев вошел в прорабку, осторожно переставляя негнущиеся ноги. Будто ступал не по обычному половому настилу — по раскаленной металлической поверхности. На пороге сдернул с головы камуфляжную кепчонку. Если бы знал, как это делается, непременно согнул бы спину в старомодном поклоне. Дескать, к вашим услугам, господин начальник! Что прикажете поведать, в каком плане, кого заложить? Все исполню в точности и в соответствии с вашими желаниями.

Но Деев — современный парень, не знающий дворцового этикета. Поэтому он не поклонился и не излился в подхалимском монологе — ограничился сдергиванием с головы шапчонки и заискивающей полуулыбкой.

— Присаживайся, — доброжелательно кивнул на табурет следователь. — Устал? Дежурство тяжелое?

Сашка охотно присел, но спину попрежнему держал по стойке «смирно». Будто привязана к телу под курткой нестроганная, шершавая доска.

— Ничего, привык… Обычное дежурство…

— Тогда приступим. Фамилие, имя, отчество, год и место рождения…

Поднадоевшее заполнение «шапки» протокола вызывало у следователя, если не чувство досады, то — легкую головную боль. Ничего не поделаешь — требует узаконенная процедура. Когда недавний студент-юрист только приступал к самостоятельной работе, начальство не раз нашпиговывало его, на первый взгляд, бюрократическими наставлениями. Постепенно эти требования вошли в плоть и кровь следователя, превратились в своеобразный закон поведения.

Деев охотно отвечал на поставленные вопросы. Не иронизировал и не досадовал. Возможно, готовился к другим, более острым и опасным.

— Слышал, как подъехала ночью машина банкира? — отложил Бабурин ручку и снова просительно мигнул сышику. Дескать, выручи, друг, зафиксируй показания свидетеля.

— Слыхал… То-есть, нет…

Бабурин согнал с лица приветливую улыбку, нахмурился.

— Вот что, парень, перестань вертеть круги на тихой воде, со мной такие фокусы не проходят. Пока, слышишь, пока, я ни в чем тебя не подозреваю. В твоих силах не дать мне это сделать. Поэтому сам смотри, как вести себя и что говорить…Все же, слышал ты машину банкира или не слышал? А может быть, даже видел?

Деев поник. Пот на лице не просто выступил, как недавно у Федорова, потек ручьями, заливая глаза, капал с кончика толстого носа. Ненадолго хватило ражего парня на запирательство, не сработал заранее изобретенный замысел отделаться полупризнаниями, уйти в глухую защиту.

Впрочем, рановато поторжествовал Бабурин, зря снова ухватил положенную было на стол шариковую ручку. Деев признался в том, что… спал на дежурстве. Да, да, всю ночь благополучно прохрапел и по этой причине ничего не видел и не слышал. Так спал, что стреляй по соседству из пушек, громыхай рядом танковые колонны, играй духовой оркестр с добрым десятком во всю усердствующих барабанов — ничего бы не услышал. Тем более приглушенный рокот двигателя иномарки.

— Вечером пил?

Парень опустил повинную голову. Будто подставил шею под секиру палача.

— Да, малость выпил, — осторожно признался он. — Кто — не знаю, оставил в сторожке бутылку. Запечатанную по древнему — сургучем… Ну, я и… Приятная, зараза, крепкая… После уснул. Как провалился в черноту…

— Где бутылка? — встрепенулся следователь, будто речь шла вовсе не о примитивном стеклянном вместилище алкоголя, а о некой драгоценности. — Выбросил или кто-нибудь попросил?

Дай Бог, найти водочную тару, сделай так, господи, прояви свою власть — ничего больше просить не стану, истово молился неверующий Бабурин, пронизывая горящим взглядом потеющего свидетеля. Обычная бутылка превратилась сейчас для него в шнурок, один конец которого «привязан» к убийце, второй — в руке… вернее, в голове следователя.

— Кто ее знает, — помотал Деев окончательно одуревшей башкой. — Вроде, поставил в сторожке под стол… Там должна стоять, подлая…

Сыщики переворошили не только дежурку, но и всю территорию стройки. Как и предполагал Бабурин, бутылку не нашли. Кто-то подобрал ее… Кто? Точно так же исчез пистолет, который, по показаниям водителя, банкир взял с собой из машины.

А вдруг бутылка придумана Деевым, как пистолет — водителем. Запутать следователя, увести его подальше от других, более весомых фактов — обычная «дипломатия» преступников.

И все же, к прежним трем вопросам прибавился четвертый. В виде водочной бутылки с остатками сургуча на горлышке.

После ухода облегченно вздыхающего охранника Бабурин вспомнил о терпеливо ожидающем свояке и негромко постучал в стену. Лысый инженер торопливо вошел в прорабку и остановился на пороге.

— Что скажешь?

Машкин недоуменно развел руками. Извинительно улыбнулся. Он вообще ничего не понимал. Недавние пронизывающие его сознание предположения и догадки будто растворились в признании водителя. Остался привычный страх.

— Значит, рассказ Федорова не вызвал в тебе никаких воспоминаний? — недовольно спросил Бабурин и сам же себе ответил. — Похоже, никаких. Жаль, очень жаль… Тогда перейдем к твоему… допросу… Да не трясись ты, как выстиранное белье, вывешенное на просушку! — зло прикрикнул он. — Говори все, начиная с твоего устройства на работу!

Машкин заговорил. Сначала — неуверенно, запинаясь на каждом слове, потом — более четко и многословно. Снова его подхватила волна «детективного» азарта, вспомнились читанные и неоднократно перечитанные остросюжетные романы.

Все выложил! Красочно нарисовал портрет любвеобильной банкирши. Мазками изобразил страстного и настойчивого ее любовника, частного детектива. Упомянул о друзьях-приятелях Басова — сухощавом в золотых очках и толстом весельчаке. Рассказал о непонятных отношениях между банкиром и связистом. Вскользь — о ненависти охранника Баева. В конце передал непонятный визит на стройку какого-то Ханжи, по внешности — самого настоящего бандита, об его угрозах в адрес Басова.

— Значит, клубок змей, поливающих друг друга ядом?

— Вот именно… Знаешь, Сергей, иногда мне страшно становится. Вдруг Альфред Терентьевич — не единственный убитый, вдруг за ним последуют другие…

— Может быть, — задумчиво согласился следователь, отрываясь от блокнота, куда он записывал «показания» свояка. — Такое уж наше времячко — непредсказуемое, что ли?… Скажи, Федя, ты хорошо запомнил этого Ханжу? Я имею в виду не внешность — тут ты — на уровне, манеры разговаривать, ходить, жестикулировать…

Машкин наморщил лоб, ладонью помассировал загоревшую лысину. Ему ужас как хотелось показать себя наблюдательным человеком, способным быть необходимым уголовному розыску и прокуратуре. Но, как на грех, в голову ничего не приходило — маячили толстые, мокрые губы, поджарая волчья фигура, острый взгляд. Все это — осыпанное падающими под ноги баксами…

Бабурин нервно расхаживал по крохотному кабинету, расположенному на втором этаже здания прокуратуры. Небольшого роста, с едва выпирающим животиком, треугольными усиками, которые он то и дело поправлял указательным пальцем, Сергей Петрович был необычно взволнован. Причину волнения искать не приходилось — она лежала на поверхности. Начатое расследование убийства банкира Басова.

Надо же так глупо попасться, размышлял следователь, не прекращая бесцельную беготню от окна к двери и снова — от двери к окну. Вместо того, чтобы озадачить районного прокурора, нацелить, взять следствие под контроль, сам возглавил расследование убийства, сунул в петлю глупую башку.