Повторный допрос Федорова назрел, как созревает нарыв, который необходимо побыстрей вскрыть. Кроме «всемогузнайства» персонального водителя владельца Сервизбанка, он интересовал следователя и по другой причине.

Предположим, охраннику Дееву подсунули сильное снотворное и погрузили в глубокий сон. Неужели такой же метод использовали преступники для вывода из строя второго действующего лица трагедии? Маловероятно, опытные преступники «разнообразят» свои методы работы, стараются не повторяться.

И все же нужно проверить. Ежели все-таки сработало снотворное, Федоров, должен знать, кто подсунул ему отраву и когда. Вдруг припомнит другие фактики, мелкие и крупные, имеющие отношение к убийству, или — проходные, случайные, казалось бы, безобидные, могущие интересовать одного только следователя.

Правда, водитель сейчас — в тяжелейшем состоянии, вряд ли сможет говорить. Но Сергей Петрвич согласен на язык жестов. Причастен — отметится какой-нибудь гримасой либо шевелением губ. Отследить, понять — задача криминалиста, которая базируется на его знаниях и опыте.

Возможно, во время первого допроса в строительном вагончике Федоров в гневном запале что-то скрыл, не договорил. На больничной койке вспомнил и теперь с нетерпением ожидает появления Бабурина.

Господи, сделай так, чтобы водитель что-нибудь припомнил! Пусть самую малость, какой-нибудь едва заметный штришок в поведении хозяина, случайно оброненное слово, мелькнувшую гримасу во время телефонного разговора. Все пригодится, все найдет свое место в уже набросанной схеме расследования.

Бог не внял молениям бедного следователя. Или не услышал их, или они потерялись в множестве других, вознесенных к небесному престолу. В справочном больницы Бабурина огорошили. Евгений Максимович Федоров ночью скоропостижно скончался.

— Как это скончался? — переспросил Бабурин. — Проверьте еще раз — Федоровых на Руси, как и Ивановых, предостаточно.

Женщина предпенсионного возраста терпеливо пролистала журнал, еще раз спросила о номере палаты, имени-отчестве.

— Да не знаю я в какой палате лежит… или — лежал, — раздраженно почти прокричал «родственник». — Федоров Евгений Максимович. Водитель, пострадавший во время дорожного происшесьвия.

— Скончался, — захлопнула пухлый журнал сестра. — Сегодня ночью. Скоропостижно. Близкие оповещены.

Настырный следователь не ограничился беседой с дежурной сестрой — добрался до лечащего врача.

— Кем приходитесь умершему?

Вторично представляться родственником почему-то не хотелось. Может быть, потому, что ложь легко поддается расшифровке. Первая же встреча с настоящими родными Федорова выведет лжебратца на чистую воду. Пришлось не только открыть настоящее свое лицо — вытащить из кармана удостоверение личности.

— Вот это — другое дело. А то — брат, родственник. Подозрительно. Что вас конкретно интересует?

— Причина смерти. Несколько мне известно, состояние больного было оцененно, как состояние средней тяжести, не представляющее опасности для жизни.

— Странная, если не больше, произошла история, — в недоумении развел руками молоденький доктор. — Повреждения внутренних органов не обнаруженно, сердце работало нормально. Переломы костей не могли привести к летальному исходу… И вдруг…

— Огнестрельные или колотые раны?

— Отсутствовали.

— Что показало вскрытие?

— Подтвердило наш первоначальный диагноз.

И доктор с упоением стал перечислять выявленные при вскрытии болячки, оперируя таким количеством непонятных терминов, что у Бабурина запершило в горле и заболели уши.

Разбираться в убийстве водителя — в том, что это убийство, следователь не сомневался, — зря терять время. Не его это дело — пусть покопаются сыщики. Тот же упрямый и твердолобый Адуев. Конечно, под контролем прокуратуры, то-есть, Бабурина.

Так он и поступил — озадачил уголовный розыск, вежливенько высказал свое необязательное мнение. Предупредил: расследование — на особом контроле.

Сергей без расследования знал — водителя убрали. Вероятней всего, как пособника убийцы. Или слишком много знающего человека. Ниточка оборвана. Значит, необходимо искать другую. В виде того же Степанова. Или подозрительного связиста банка. Но это придется немного отложить. Ибо на очереди — беседа с охранниками. В первую очередь — с Александром Деевым.

По официальным данным в ночь убийства банкира на стройке находились всего два человека: прораб и охранник. Подозревать Машкина — все равно, что самого себя. Остается Деев. Плюс кто-то третий, подсунувший в сторожку бутылку с отравленным спиртным и перебросивший потом пустую тару под прорабскую кровать.

Но в этот день поехать в Подмосковье Бабурину так и не удалось. Позвонил дежурный по управлению.

— К вам просится некий Машкин. Пропуска у него нет…

— Пропустите…

Сколько бы не было денег — им приходит конец. Особенно, у женщин типа Татьяны, для которой покупки — не просто житейская необходимость, когда приходится приобретать необходимые вещи и продукты, а смысл жизни. Она не терпела, когда дома лежит полный кошелек, но, как правило, именно он вызывал доброту и чуткость к кормильцу семьи. Зато пустота действовала на нервы, хозяйка делалась раздражительной.

Таким образом, деньги превратились в своеобразный индикатор семейного благополучия Машкиных.

Что такое в наши дни двенадцать тысяч, когда не обойтись без гарнитура мягкой мебели, дубленок — для мужа и себя, разной мелочевки — удивительно дешевого брючного костюмчика, нескольких рубашек супругу, обуви — детям? Стоит ли хранить богатство в шкафу, где деньги не прорастут, их сумма не увеличится?

Короче говоря, полученные от банкирши тысячи аукнулись за одну неделю.

— Как будем жить дальше? — внешне миролюбиво спросила женшина, но в этом «миролюбии» таились предгрозовые симптомы, типа легкой хрипоты и нервного подрагивания высушенных губ. — Или ты до такой степени обленился, что прикажешь жене пойти продавать бананы? Удивительный, если не сказать большего, у меня мужик — месячишко потрудился и выдохся… Время сейчас такое — нужно лезть в любые щели, где можно подработать, а ты ожидаешь, когда Боженька с небес бросит тебе денежку.

— Ищу приличное место…

— Значит, приличное? — Татьяна включила «электродрель» сразу на максимальную мощность. Так, что в стенке задребезжали хрустальные фужеры. — А обычным грузчиком в наш продовольственный магазин господин инженер пойти стыдится? Продавать лотерейные билеты стесняется? Все, сегодня же в ночь пойду в гостиницу к иностранцам… Вон соседка один раз попрыгала под зарубежным дельцом — три месяца отдыхает. Чем я хуже?

А что, и пойдет, про себя ужаснулся Федор Иванович. Женщина — в теле, формы — дай Боже. Намажется, накрасится и примется вилять впечатляющими бедрами. И не удержишь силой, не уговоришь — не тот у жены норов, всегда поступает по своему. Для нее чужое мнение — гроза в Антарктиде, если даже это мнение главы семейства.

Татьяна скрылась в спальне, принялась с раздражением швырять на постель свои наряды, откладывать в сторону наиболее броские и откровенные. Конечно, на панель она не собиралась — не тот возраст и не те «габариты», сейчас в путаны идут изящные девочки, начиная с тринадцати годков, — но попугать излишне доверчивого и сверхнаивного муженька никогда не поздно. Краем глаза женщина с удовлетворением засекла растерянную мину на лице супруга.

В этот критический для семьи Машкиных момент и позвонила Басова.

— Феденька? — осведомилась она шепотом.

— Слушаю вас, Любовь Трофимовна.

Машкин бросил на открытую дверь в спальню торжествующий взгляд. Дескать, иди отдаваться вонючим иностранцам, я тоже не останусь в одиночестве. Подними трубку параллельного аппарата — убедишься!

— Не могли бы вы навестить несчастную вдову? Есть деловое предложение, которое, возможно, вас заинтересует…

— Лечу!

Татьяна гренадерским шагом промаршировала в переднюю и преградила доступ к двери. Руки — в бока, грудь, и без того сверхгабаритная, выпячена, губы поджаты.