Наконец Тас объявил, что повозка снова выровнялась.

Разглядев внизу Гизеллу, он закричал:

— Возможно, все не так плохо, как звучало.

Но когда увидел ее отсутствующий взгляд, устремленный за горизонт, махнул рукой. Теперь он обращался к Вудроу.

— Ок'ей, попробуем еще раз. Не нужно больше так осторожничать, мне кажется, внутри вряд ли что-то осталось.

Краешком глаза он отметил, что с этими словами лицо Гизеллы передернуло.

Теперь повозку стали спускать рывками, выравнивая после каждого. Гизелла больше не следила за процессом. Вместо этого она расположилась на обветренном корне дерева, возвышающемся над землей, и разразилась бессвязной тирадой, в которой было больше цифр, чем букв. Скорее всего, она тщетно пыталась вычислить, как окупить потери нескольких последних минут.

— Потише, потише, — предупреждал Тассельхофф, когда повозка приблизилась к земле.

Вудроу был несказанно рад, что рыжеволосая гномиха не наблюдала за тем, как он безуспешно пытается замедлить тяжелую повозку за последнюю сотню футов. Овражные гномы судорожно вцепились в веревку и дергали ее, только без толку. Когда повозка приземлилась с тяжелым грохотом, человек почувствовал это скорее по ослабшим веревкам. Одним глазом он покосился на Таса.

— Мальчики, что за посадка! — вздохнул кендер. — Колес, кажется, у нас больше не будет, ну а с остальной повозкой все должно быть Ок'ей!

Вудроу тяжело вздохнул и осел на землю подле одного из коней.

Тассельхофф обнаружил Гизеллу. Он спрыгнул с дерева и осторожно приблизился к ней.

— Все, она на берегу, — бесцеремонно объявил он. — Наверное, мне стоит спуститься вниз по одной из веревок и отцепить веревки, чтобы мы могли опустить коней, тебя и всех, кто с нами поедет.

Гизелла кивнула и тяжко вздохнула. Тас расценил ее жест как позволение и снова вернулся к дереву. Вудроу уже ждал его.

— Что с мисс Хорнслагер? — спросил он.

— Думаю, все будет хорошо, — ответил Тас. — Ей всего лишь нужно немножко отдохнуть. Кажется, в дверях развевалась как раз та ночная рубашка, в которой она обычно отдыхает. Плохо, что ты ее потерял, Вудроу… Вещи летели вниз отовсюду. Но какое зрелище!

— Я не стану ее упрекать, даже если она сожжет меня или оставит здесь, с овражными гномами. Не знаю даже, как я тогда доберусь домой…

— Может, оставить карту? — предложил Тас. Вудроу заморгал. Кендер начал подтягивать пояс, одежду и бесценные кошели, готовясь к спуску.

— Да и не твоя это вина, — добавил он. — Я уверен, что Гизелла не станет тебя упрекать. Она всего лишь немножко попричитает. Кажется, это бывает со всеми гномами без исключения. Представляешь, они ни за что не могут с собой справиться. Всякий раз, когда мой друг Флинт впадал в депрессию, бесполезно было его утешать, пока он не почувствует, что ему нравятся чьи-то утешения.

Тас был готов к спуску, когда на нем остались только туника, пояс, сапоги и штанишки. Он заполз по ветке до подъемника и повис на веревке.

— Удачи, — отозвался Вудроу.

— Тебе тоже, — ответил Тас и взмахнул на прощание рукой. Впереди его ждало долгое скольжение по веревке к лодке, качающейся на волнах всего шестьюстами футами ниже.

На рассвете Уилбур Денежка стоял у своей бакалейной лавки на пустынной мостовой и готовился к утреннему наплыву посетителей. Разложив на овощные тележки морковку и лук, он закапывал поглубже помидоры, на которых обнаружил пятнышки гнили, когда заметил тело, растянувшееся на скамейке у дверей следующей галантерейной лавки. Сперва он забеспокоился о здоровье мужчины. Осторожно поместив крохотную ручонку перед носом пожилого господина, кендер выяснил, что тот дышит. Казалось, мужчина провел довольно неприятную ночь. Слишком тесная кепка едва держалась на гладкой лысине, карманы были вывернуты наизнанку, колени на штанах порвались, а лицо покрылось тонким слоем дорожной пыли. Но то, что увидел кендер дальше, заинтересовало его куда сильнее.

Правая нога мужчины, обутая в замечательный сапог из высококачественной кожи, болталась в грязной лужице.

— Мог бы и поаккуратнее со своим добром, — пробормотал Уилбур. — Такой замечательный сапог — и промокнет, а потом высохнет и станет похож на сухую, морщинистую ягодку смородины. Ну не могу же я сидеть сложа руки и наблюдать, когда сие произойдет!

С этими словами кендер подполз поближе и робко стянул скользкий сапог из телячьей кожи с ноги его владельца.

— Лучше высушить его у меня в магазинчике, тогда он и выглядеть будет лучше, — прошептал Уилбур, довольный своим добрым деянием. Такой великолепный сапог заслуживает того, чтобы хранить его в безопасности, например, в большом оловянном сундуке, запертом на замок, который он содержал под прилавком. Он намеревался стянуть и второй сапог, для пары, когда человек заворочался во сне. Уилбур на цыпочках шмыгнул в свой магазин, прихватив с собой один сапог.

Финес Докторишка в полудреме размышлял над тем, отчего это одной ноге так холодно. Он пытался не обращать внимание на свое открытие, так как знал, что стоит ему полностью проснуться, и все тело охватит пульсирующая боль. Но когда понял, что ноге может быть холодно от того, что она намокла, тут же проснулся.

Косточка! В один из сапог он положил другую крысиную косточку, чтобы обменять у Транспрингера на остаток карты. Он испуганно запустил руку в левый сапог и с облегчением вздохнул. Крысиная косточка находилась в безопасности, затолканная глубоко в голенище.

Уже предчувствуя беду, Финес испугался, но и не сильно удивился, когда обнаружил пропажу другого сапога. Посмотрев на вывернутые карманы, он вспомнил, куда вчера делись последние его деньги. Откуда ни возьмись пришла головная боль, будто голову что есть силы сдавили тугой тесемкой. Пошарив рукой, он почувствовал, как с головы что-то свалилось. Даже его собственная кепка бесследно пропала, а на ее месте "громоздилась" крохотная, жалкая шапчонка с дыркой на макушке, наверное, для хохолка.

Кендермор относится к тем городам, в которых человек может прожить всю жизнь — или, в случае Финеса, достаточное количество лет — не покидая своих владений. Все, в чем бы он ни нуждался, расположено тут же, рядом. Когда мужчина заявился в Кендермор несколькими годами ранее, он построил дом в первом же встретившемся квартале. Со временем Финес забыл, насколько запутан город. Здесь не существовало достроенных или хотя бы просто прямых улиц. Дороги заканчивались там, где строителям надоедало их прокладывать или, что случалось гораздо чаще, пока кто-нибудь не решал построить дом. Потому город представлял собой лабиринт тупиковых улочек, упирающихся прямо в фасад строений, а затем преспокойно продолжающихся по другую сторону. Зачастую приходилось делать крюк длиной в несколько миль, чтобы выйти на нужную дорогу и запустить камешком в то место, откуда ты начал путь — если, конечно, обзор ничто не преградило.

В Кендерморе разработали целую систему табличек-указателей. На каждом углу висели таблички с названиями улиц и стрелочками, указывающими направление к многочисленным объектам, например, домам местных знаменитостей или открытым площадям. Эти пометки оказывали бы неоценимую помощь, если бы их обновляли со временем, когда возводились новые дороги, а посередине уже существующих оседали здания. Согласитесь, немного необычно лицезреть табличку с двумя стрелками, направленными в противоположные стороны, однако гласящими одно и то же: "Во Дворец". Отчасти указатели менялись так нехотя и неаккуратно из-за того, что городские рабочие занимались этим в процессе выполнения своих обязанностей. Вчера Финес наблюдал за группой кендерских рабочих, заменявших табличку у площади. Бригадир стоял позади и отдавал распоряжения, скрестив руки на груди.

— А теперь, Джессел, залазь на плечи Билдеру, Гиблерт — на Джессела, а Левертон — на самый верх.

Бригадир повертел испещренным морщинами лицом и осмотрел окрестности. После чего удовлетворенно кивнул.