— Нет, Варни, — сказал Лестер, — я обдумал, что следует сделать, и сам поговорю с Эми.
Теперь настала очередь Варни испугаться за собственную шкуру, хотя прежде он делал вид, что тревожится только за своего господина.
— Неужели, — спросил он, — вы желаете сами говорить с графиней?
— Непременно, — объявил Лестер, — достань мне плащ; я пройду мимо часового под видом твоего слуги. Ты же имеешь право свободно входить к ней.
— Но, милорд…
— Никаких «но», — возразил Лестер, — будет именно так, а не иначе. Хансдон, кажется, спит в башне Сентлоу, а туда можно добраться потайным ходом, не рискуя никого встретить. Да не беда, если я и встречу Хансдона! Он мне скорее друг, чем враг, и достаточно глуп, чтобы принять на веру все, что ему ни скажут. Сейчас же достань мне плащ!
Варни оставалось только повиноваться. Через несколько минут Лестер, закутавшись в плащ и надвинув на глаза шляпу, шел вслед за Варки по тайному ходу, который вел в апартаменты Хансдона. Здесь едва ли приходилось опасаться случайной встречи, дай света сюда проникало слишком мало, чтобы оказаться узнанным. Они подошли к двери, у которой осторожный Хансдон, по военной привычке, поставил часового — одного из своих собственных телохранителей-северян. Тот беспрепятственно пропустил сэра Ричарда Варни и его спутника, сказав только на своем ломаном наречии:
— Хоть бы ты, братец, утихомирил эту тронутую. У меня башка трещит от ее воплей. Лучше уж стоять на часах где-нибудь в снежном сугробе в Кетлоудайских степях.
Они поспешно вошли и заперли за собой дверь.
— Ну, добрый демон, если только такой существует, — пробормотал про себя Варни, — выручай из беды своего приспешника, ибо судно мое среди рифов!
Графиня Эми, растрепанная, в сбившейся одежде, сидела на кровати, погруженная в глубочайшее уныние; звук открывающейся двери заставил ее вздрогнуть. Она быстро обернулась и, устремив взгляд на Варни, воскликнула:
— Негодяй, ты пришел совершить еще одно злодеяние!
Лестер разом пресек ее упреки; выступив вперед и сбросив плащ он скорее властным, чем нежным, тоном заявил;
— Вы, сударыня, будете иметь дело со мной, а не с сэром Ричардом Варни.
Вид и поведение графини изменились как по мановению волшебного жезла.
— Дадли! — воскликнула она. — Дадли! Наконец ты пришел!
С быстротой молнии она бросилась к своему супругу, прильнула к нему и, не обращая внимания на присутствие Варни, осыпала его ласками, орошая лицо его слезами; с уст ее слетали прерывистые и бессвязные слова, самые нежные выражения, которым может научить только любовь.
У Лестера, как ему казалось, были причины сердиться на жену за непослушание, едва не погубившее его утром. Но какой гнев устоит перед такими ласками, перед проявлением такой беззаветной привязанности со стороны женщины столь прелестной, что даже беспорядок в одежде, страх, горе и утомление, которые губят красоту других, сделали ее только еще более привлекательной!
Он принимал эти ласки и отвечал на них, однако к нежности его примешивалась грусть, которой она не замечала, пока не прошел первый порыв радости. Затем, вглядевшись в его лицо, она встревоженно спросила, не болен ли он.
— Телом — нет, Эми, — ответил он.
— Значит, и я буду теперь здорова. О Дадли! Я была больна! Очень больна с тех пор, как мы в последний раз виделись. Ужасная наша встреча сегодня утром не в счет! Чего только я не перенесла — болезнь, горе, ужасы… Но ты пришел, и с тобой вернулись радость, здоровье и безопасность!
— Увы, Эми, — ответил Лестер, — ты погубила меня!
— Я, милорд? — спросила Эми, и легкий румянец радости сразу сбежал с ее щек. — Как могла я повредить тому, кого люблю больше себя самой?
— Я не хочу упрекать тебя, Эми, — ответил граф, — но разве ты не нарушила моих приказов, и разве твое присутствие здесь не подвергает опасности нас обоих — и тебя и меня?
— Неужели это правда? Неужели? — горячо воскликнула Эми. — Так я ни минуты больше не останусь здесь! О, если бы ты знал, какие ужасы заставили меня покинуть Камнор! Впрочем, я не стану говорить о себе… Скажу только, что если бы это было возможно, я никогда не вернулась бы туда по доброй воле… Но если так нужно для твоей безопасности…
— Мы найдем тебе, Эми, какое-либо другое убежище, — сказал граф, — и ты уедешь в один из моих северных замков, на несколько дней… я надеюсь, не дольше… ты будешь выдавать себя за жену Варни.
— Как, милорд Лестер! — изумилась Эми, высвобождаясь из его объятий. — Вы даете своей супруге бесчестный совет признать себя женой другого? И еще выбираете именно этого Варни?
— Сударыня, я знаю, что говорю: Варни — верный и преданный мне слуга, посвященный в мои самые сокровенные тайны. В данный момент я охотнее лишился бы правой руки, чем его услуг. У вас нет причин так презирать его.
— Я могла бы назвать одну, — возразила графиня, — и вижу, как он дрожит от страха, несмотря на всю свою самоуверенность. Но я не стану обвинять того, кто необходим тебе, как правая рука. Может быть, он и предан тебе, но, чтобы сохранить его преданность, не слишком доверяй ему. Что же до меня, то знай: только силой можно заставить меня последовать за ним, а назвать его своим мужем я не соглашусь даже за…
— Но это временный обман, сударыня, — сказал Лестер, раздраженный ее упорством, — обман, необходимый для нашего благополучия, которое висит сейчас на волоске из-за твоего женского каприза, из-за желания поскорее занять положение, соответствующее твоему титулу! А между тем я дал тебе этот титул при условии, что в течение некоторого времени наш брак останется тайным. Если мое предложение тебе не по вкусу — пеняй на себя, ты сама довела нас обоих до этого своим безрассудством. Другого средства нет, и ты должна исполнить мой приказ.
— Я не могу исполнить его, — сказала Эми, — ибо он противоречит чести и совести. В этом случае я не стану повиноваться тебе. Ты можешь покрыть себя позором во имя своей нечестной политики, но я не совершу ничего такого, что опозорит меня. Как сможешь ты сам снова увидеть во мне чистую и целомудренную женщину, достойную делить с тобой твою судьбу, если я теперь соглашусь блуждать по всей стране, выдавая себя за жену такого распутника, как твой слуга Варни?
— Милорд, — вмешался Варни, — к несчастью, миледи слишком предубеждена против меня, чтобы прислушаться к моему предложению, а не исключена возможность, что оно придется ей по душе больше ее собственных планов. Она имеет влияние на мистера Эдмунда Тресилиана и, несомненно, легко добьется его согласия сопровождать ее в Лидкот-холл, где она может поселиться до тех пор, пока не придет время раскрыть тайну.
Лестер молчал, не отрывая от Эми пристального взгляда, в котором внезапно вспыхнули подозрение и неудовольствие. Эми воскликнула:
— Ах, если бы я снова очутилась в отцовском доме! Покидая его, я не думала, что расстанусь и со своей честью и с душевным покоем!
Варни, как бы размышляя вслух, продолжал:
— Милорду придется, конечно, посвятить в свою тайну посторонних лиц, но графиня, несомненно, поручится за честь мистера Тресилиана и домочадцев ее отца.
— Замолчи, Варни! — не выдержал Лестер. — Клянусь небом, я всажу в тебя кинжал, если ты еще раз предложишь доверить мою тайну Тресилиану.
— А почему бы и не доверить? — спросила графиня. — Разве ваши тайны больше под стать такому Варни, чем человеку безупречно честному и благородному? Не надо так грозно смотреть на меня — я правду говорю. Однажды из-за тебя я уже причинила зло Тресилиану, теперь я не хочу быть снова несправедливой к нему и молчать, когда ставится под сомнение его честь. Я могу сдержаться, — добавила она, глядя на Варни, — и не сорвать маску с лицемера, но не позволю клеветать на благородного человека в моем присутствии.
Наступило гробовое молчание. Лестер был рассержен, но колебался, хорошо сознавая слабость своих доводов; Варни с притворной печалью и смирением потупил глаза.
И вот в эту тяжелую, горестную минуту Эми проявила природную силу воли, которая, если бы позволила судьба, могла стать лучшим украшением ее высокого сана. Спокойно, полная достоинства, подошла она к Лестеру, и было видно, что безмерная любовь к нему не может поколебать ее твердой уверенности в своей правоте и прямоты ее принципов.