— Вы это правильно говорите, хозяин, — ответил Тресилиан. — Я воспользуюсь вашим советом и уеду завтра рано утром.

— Нет-с, уезжайте сегодня, сэр, до рассвета, — возразил хозяин. — Никогда я так усердно не молил бога о прибытии гостя, как теперь — о вашем благополучном отъезде. Моему родственничку суждено, видимо, быть повешенным, и я вовсе не хочу, чтобы причиной тут было убийство моего уважаемого гостя. Лучше спокойно ехать в темноте, чем днем бок о бок с головорезом, говорит пословица. Поторопитесь, сэр, я забочусь о вашей же безопасности. Ваша лошадь и все прочее готово, а вот вам и счет.

— Этого хватит с избытком, — сказал Тресилиан, вручая хозяину золотую монету, — а остальное отдай своей дочке, хорошенькой Сисили, и слугам.

— Они останутся довольны вами, сэр, — уверил его Гозлинг. — А дочь моя отблагодарила бы вас поцелуем, но в такой час она не может выйти на порог и проводить вас.

— Не дозволяйте гостям слишком вольно обращаться с вашей дочкой, любезный хозяин, — посоветовал Тресилиан.

— О нет, сэр, мы держим их в должных границах. Но меня не удивляет, что вы вдруг воспылали к ним ревностью. А кстати, могу я узнать, как приняла вас вчера в замке красавица?

— По правде говоря, она имела вид сердитый и смущенный. Мало надежд, что она уже отступилась от своих горестных заблуждений.

— В таком случае, сэр, я не понимаю, зачем вам разыгрывать роль доблестного паладина по отношению к бабенке, которая вас и знать-то не хочет, да еще навлекать на себя гнев любимца королевского фаворита? Он не менее опасен, чем драконы, с которыми странствующие рыцари сражались в старинных романах.

— Такое предположение для меня просто оскорбительно, хозяин, глубоко оскорбительно, — возразил Тресилиан. — Я отнюдь не стремлюсь вернуть себе любовь Эми. Моя мечта — возвратить ее отцу, и тогда все, что мне предстоит совершить в Европе, а может быть, и в целом мире, исчерпано и закончено.

— Гораздо умнее было бы хватить кубок хересу да забыть ее навеки! — воскликнул трактирщик. — Но двадцатипятилетний и пятидесятилетний смотрят на эти вещи различными глазами, особенно когда одни зенки впихнуты в череп юного кавалера, а другие — в череп старика трактирщика. Мне жаль вас, мистер Тресилиан, но я не вижу, чем могу вам помочь.

— Только одним, хозяин, — ответил Тресилиан. — Следите за всеми, кто проживает в замке. Вы это можете легко выполнить, не навлекая на себя ничьих подозрений, — ведь новости всегда стекаются к трактирной стойке. И, пожалуйста, обо всем письменно сообщайте мне, но только через того, кто вручит вам как условный знак вот этот перстень. Взгляните, это вещь ценная, и я охотно подарю его вам.

— Ах нет, сэр, — возразил хозяин, — не нужно мне никакого вознаграждения. Но пристало ли мне, которого все тут знают, впутываться в такое темное и опасное дело? Какой мне от этого интерес?

— Для вас и для любого отца в стране, который хотел бы спасти свою дочь из тенет позора, греха и несчастья, не может быть на свете большего интереса.

— Да, сэр, — согласился хозяин, — сказано превосходно! И мне от всего сердца жаль добродушного старого джентльмена, который растратил свое состояние на гостеприимство, чтобы поддержать честь Англии. А теперь его дочь, которой как раз бы и стать ему опорой на старости лет и тому подобное, украдена таким хищником, как этот самый Варни. И хоть вы играете тут ну просто роль безумца, я готов с вами за компанию стать сумасшедшим и помочь вам в вашей благородной попытке вернуть старику его дитя, если только мои сведения смогут вам хоть как-то пригодиться. И раз уж я буду верно служить вам, прошу и вас оказать мне доверие и не выдавать меня. Худая будет репутация у «Черного медведя», если пойдут разговоры, что владелец его замешан в таких делах. У Варни вполне достаточные связи и знакомства в судах, чтобы низвергнуть мою благородную эмблему с шеста, где она так мило качается, отобрать мой патент и разорить меня вчистую — от чердака до погреба.

— Не сомневайтесь в моем умении хранить тайну, хозяин, — сказал Тресилиан. — Кроме того, я вечно буду помнить об услуге, оказанной вами, и риске, которому вы подвергаетесь. Помните же, что это кольцо будет для вас безошибочным знаком. А теперь прощайте! Ведь вы сами мудро советовали мне, чтобы я особенно здесь не задерживался.

— Тогда следуйте за мной, сэр гость, — сказал трактирщик, — но шагайте так осторожно, словно у вас под ногами яйца, а не дощатый пол. Никто не должен знать, когда и как вы уехали.

Как только Тресилиан был готов к отбытию, хозяин с помощью потайного фонаря вывел его по длинным, извилистым переходам во двор, а оттуда провел к уединенной конюшне, куда уже заранее поставил его лошадь. Затем он помог ему прикрепить к седлу небольшой чемодан с вещами, открыл калитку, обменялся с гостем сердечным рукопожатием и, подтвердив свое обещание следить за всем, что происходит в замке Камнор, наконец расстался с Тресилианом, который пустился теперь в свое одинокое путешествие.

Сам путешественник, так же как и Джайлс Гозлинг, сочли желательным, чтобы Тресилиана в окрестностях Камнора не видел никто из жителей, случайно вставших рано. Поэтому трактирщик указал ему путь, складывающийся из различных дорожек и тропинок, по которым он должен был последовательно пройти и которые, если точно соблюсти все повороты и извивы, должны были вывести его на большую дорогу в Марлборо.

Но такого рода указания, как и вообще всякие советы, гораздо легче давать, нежели выполнять. Запутанная дорога, ночная тьма, незнакомая местность, а также печальные и недоуменные мысли, одолевавшие его, — все это настолько замедлило путешествие, что утро застало его еще в долине Белого коня, памятной всем по победе, некогда одержанной над датчанами, К тому же его собственная лошадь потеряла переднюю подкову, и возникла угроза, что из-за охромевшего животного путешествие может прерваться. Поэтому первым делом он стал расспрашивать встречных о жилище кузнеца, но мало чего добился от двух крестьян, довольно тупых и угрюмых, которые спозаранку спешили на работу и дали ему лишь весьма короткие и невразумительные ответы. Желая, чтобы его товарищ по путешествию как можно меньше страдал от приключившегося с ним несчастья, Тресилиан спешился и повел лошадь под уздцы к какой-то деревушке, где рассчитывал либо найти, либо узнать что-то о местопребывании ремесленника, столь ему необходимого. По длинной и покрытой грязью тропинке он наконец добрел до нужного места. Оно оказалось лишь скоплением пяти-шести жалких лачуг, у дверей которых хлопотали, начиная свои дневные труды и заботы, хозяева, убогий вид коих вполне соответствовал их жилищам. Одна из хижин, однако, показалась ему получше, а старуха, подметавшая свой порог, не столь грубой, как ее соседи. К ней-то и обратил Тресилиан свой часто повторяемый вопрос — есть ли здесь по соседству кузнец, и нет ли места, где можно было бы дать лошади отдых и покормить ее? Старуха очень странно взглянула на него и ответила:

— Кузнец! А есть ли здесь кузнец? Да на что он тебе, паренек?

— Подковать лошадь, уважаемая, — ответил Тресилиан. — Извольте взглянуть сами — она потеряла переднюю подкову.

— Мистер Холидей! — вместо ответа закричала старуха. — Мистер Эразм Холидей, идите-ка сюда да поговорите, пожалуйста, вот тут с человеком.

— Favete linguis,note 14 — ответил голос изнутри хижины. — Сейчас я выйти не могу, Гаммер Сладж, ибо пребываю в сладчайших мгновениях своих утренних трудов.

— Нет уж, прошу вас, добрый мистер Холидей, выйдите, пожалуйста. Здесь какой-то человек хочет пройти к Уэйленду Смиту, а я не шибко-то хочу показывать ему дорогу к дьяволу.