— Нет, не по душе мне ваш совет, — возразил Тресилиан. — Я не могу ходатайствовать за дело моего благородного покровителя, за дело несчастной Эми перед кем бы то ни было, за исключением моей законной монархини. Лестер, говорите вы, благороден. Пусть так, но он лишь подданный, как и мы с вами, и я не пойду к нему с жалобой, если у меня есть лучшая возможность. Я все-таки, конечно, обдумаю то, что вы сказали. Но я нуждаюсь в вашей помощи, чтобы убедить добрейшего сэра Хью сделать меня своим уполномоченным и доверенным лицом в этом деле, ибо ведь от его имени я должен говорить, а не от своего собственного. Раз уж она так сильно изменилась, что могла по уши влюбиться в этого ничтожного, развратного придворного, он должен по крайней мере поступить с ней по справедливости, какая еще осталась в его власти.

— Лучше бы она умерла coelebs note 61 и sine prole, note 62 — сказал Мамблейзен, на этот раз с необычной для него живостью, — чем разделить per pale note 63 благородный герб Робсартов с гербом такого злодея!

— Если ваша цель, в чем я не сомневаюсь, — сказал священник, — спасти, насколько это еще возможно, репутацию несчастной молодой женщины, вы должны, повторяю, обратиться сначала к графу Лестеру. Он такой же абсолютный властитель в своем доме, как королева в своем королевстве, и если он объявит Варни, что такова его воля, ее честь не подвергнется столь публичному обсуждению.

— Вы правы, вы совершенно правы! — воскликнул Тресилиан. — Спасибо, что вы указали мне на то, что я второпях упустил. Никогда не думал, что мне придется искать милости у Лестера. Но я готов даже стать на колени перед надменным Дадли, если бы это могло стереть хоть одну темную черточку позора с этой горемычной девушки. Значит, вы поможете мне получить от сэра Хью Робсарта необходимые полномочия?

Священник заверил его, что окажет ему помощь, а знаток геральдики тоже кивнул в знак согласия.

— Вы должны быть готовы засвидетельствовать в случае необходимости сердечное гостеприимство, оказанное нашим добрым покровителем этому обманщику и предателю, а также усилия, затраченные им для обольщения его несчастной дочери.

— Сперва, — сказал священник, — мне как-то казалось, что ей не очень нравится его общество. Но в последнее время я часто видел их вместе.

— Seiant note 64 в гостиной, — добавил Майкл Мамблейзен, — и passant note 65 в саду.

— Я как-то случайно натолкнулся на них, — сказал священнослужитель, — в южном лесу, в один прекрасный весенний вечер. Варни был закутан в темно-коричневый плащ, так что лица его я не видел. Услышав шорох листьев, они быстро разошлись в разные стороны, но я видел, как она обернулась и долго глядела ему вслед.

— С затылком в позиции reguardant, note 66 — подхватил знаток геральдики. — А в самый день ее бегства, в канун святого Остина, я видел конюха Варни, облаченного в его ливрею. Он держал коня своего хозяина и верховую лошадку мисс Эми, уже взнузданных и оседланных proper note 67 — это все было за стеной кладбища.

— А теперь я нахожу ее запертой в клетке, в его тайном, уединенном жилище, — сказал Тресилиан. — Негодяй пойман на месте преступления! И я был бы рад, если бы он вздумал отрицать свою вину, тогда я мог бы воткнуть доказательства прямо в его лживую глотку! Но я должен готовиться в путь. Прошу вас, господа, уговорить моего покровителя дать мне полномочия, необходимые, чтобы действовать от его имени.

— Он слишком пылок, — сказал священник. — И я молю бога, чтобы он даровал ему терпение, потребное для надлежащей расправы с Варни.

— Терпение и Варни, — сказал Мамблейзен, — это геральдика еще худшая, чем металл на металле. Он более обманчив, чем сирена, более хищен, чем грифон, более ядовит, чем крылатый дракон, и более жесток, чем поднявшийся на дыбы лев.

— Однако я сильно сомневаюсь, — заметил священник, — можем ли мы законно просить сэра Хью Робсарта, в его теперешнем состоянии, дать документ, передающий кому бы то ни было его родительские права по отношению к мисс Эми.

— Вашему преподобию нечего сомневаться, — перебил его Уил Бэджер, вошедший в комнату. — Готов жизнь свою прозакладывать, что он, когда проснется, будет совсем другим человеком, чем был эти тридцать дней.

— Ах, Уил, — вздохнул священник, — неужели ты так уверовал в лекарство доктора Диддлема?

— Ни чуточки, — ответил Уил. — Хозяин даже ни капельки его и не попробовал, его все выпила служанка. А вот тут есть один джентльмен — он приехал с мистером Тресилианом, — так тот дал сэру Хью такое зелье, что стоит двадцати других. Я так ловко с ним малость потолковал и разведал, что лучшего кузнеца и знатока лошадиных да псовых хворей и не видывал. А такой никогда не навредит христианину.

— Кузнец? Ах ты нахальный конюх! По какому праву, я спрашиваю? — воскликнул священник, полный изумления и негодования, и сразу встал. — Да кто поручится за этого нового врача?

— Что до права, то как угодно вашему преподобию, это я дал ему право. А что до поручительства, то я так думаю, что неужто, прослужив двадцать пять лет в этом доме, я не могу поручиться за лекарство для скотины или человека. Это я-то, который может и влить нужную дозу, и дать пилюли, и пустить кровь, и налепить пластырь, если надо, хоть бы и себе самому.

Советники семейства Робсартов сочли нужным незамедлительно поставить об этом в известность Тресилиана, который столь же мгновенно вызвал к себе Уэйленда Смита и спросил у него (впрочем, наедине), по какому праву дерзнул он прописать какое-то лекарство сэру Хью Робсарту.

— Видите ли, — начал кузнец, — ваша милость изволит припомнить, как я рассказывал вам, что пронкк в тайны моего хозяина — я имею в виду ученого доктора Добуби — поглубже, чем ему хотелось бы. А на деле половина его злобы и вражды ко мне проистекала не только потому, что я слишком глубоко проник в его тайны, а еще и потому, что некоторые понимающие особы, и в частности одна премиленькая молоденькая вдовушка из Эбингдона, предпочли мои предписания его собственным.

— Ты это фиглярство брось, мой милый! — строгим тоном сказал Тресилиан. — Если ты тут вздумал шутки шутить с нами или, что еще хуже, учинил какой-нибудь вред здоровью сэра Хью Робсарта, ты найдешь себе могилу в недрах оловянного рудника!

— Я слишком мало осведомлен о великой arcanum, note 68 чтобы превращать руду в золото, — спокойно ответил Уэйленд. — Но да рассеются ваши опасения, мистер Тресилиан! Я вполне ясно понял, что за болезнь у доброго старика из того, что поведал мне мистер Уильям Бэджер. Надеюсь, у меня достаточно знаний, чтобы прописать больному самую пустяковую дозу мандрагоры, а это, вместе со сном, который должен затем последовать, и есть все то, в чем нуждается сэр Хью Робсарт, чтобы успокоить свой расстроенный мозг.

— Хочу верить, что ты поступаешь со мной честно, Уэйленд! — сказал Тресилиан.

— Самым честным и благородным образом, как покажут дальнейшие события, — подтвердил кузнец. — А какая мне выгода нанести вред бедному старику, которому помогаете вы? Вы, кому я обязан тем, что Гаффер Пинниуинкс не терзает сейчас мою плоть и мускулы своими проклятыми клещами и не втыкает мне в каждую родинку на теле свое острое шило (да отсохнут руки у того, кто его выковал!), чтобы доказать, что я маг и колдун. Я надеюсь стать одним из скромных слуг в свите вашей милости и хочу только, чтобы вы судили о моей преданности по тому исходу, который принесет нам сон нашего добрейшего рыцаря.