— Нет, нет, это старая хламида Трейси, — ответил Уолтер. — Я пойду с тобой ко двору только в обличье джентльмена.

— Ну, знаешь, — фыркнул Блант, — твое щегольство способно ослепить разве что взоры какого-нибудь жалкого прислужника или носильщика.

— Это я знаю, — сказал юнец. — Но я решил надеть свой собственный плащ, да-с, и почистить свой камзол, прежде чем тронусь с места.

— Ну ладно, — согласился Блант. — Сразу поднял шум из-за камзола и плаща. Поскорее, ради бога!

И вскоре они плыли по величественному лону широкой Темзы, над которой уже во всем своем великолепии сияло солнце.

— Во всей вселенной нет ничего, — сказал Уолтер Бланту, — что сравнилось бы с солнцем на небе и с Темзой на земле.

— Первое будет светить нам до самого Гринвича, — сказал Блант, — а вторая доставила бы нас туда гораздо скорее, будь сейчас время прилива.

— И это все, о чем ты думаешь, о чем заботишься, в чем полагаешь смысл Короля Стихий и Королевы Рек — помочь таким трем жалким ничтожествам, как ты, я и Трейси, совершить никому не нужную поездку для какой-то придворной церемонии?

— Ей-богу, я не навязывался с этим поручением, — возразил Блант, — и готов извинить солнце и Темзу за труды по доставке меня туда, куда я вовсе не хочу ехать и где со мною в награду за мои труды обойдутся как с собакой. Клянусь честью, — добавил он, всматриваясь вдаль с носа лодки, — мне кажется, едем-то мы напрасно. Глядите-ка, королевская барка у причала. Ее величество, видимо, собирается проехаться по реке.

Так оно и было. Королевская барка с гребцами в богато украшенных ливреях и с развевающимся английским флагом стояла у широкой лестницы, ведущей вверх от реки. Ее окружали еще несколько лодок для тех придворных из свиты, коим не надлежало быть непосредственно при особе королевы. Телохранители с алебардами, самые рослые и красивые молодцы в Англии, охраняли проход от ворот дворца до реки. Все, казалось, было готово к выходу королевы, хотя еще было раннее утро.

— Ей-ей, это не предвещает нам ничего хорошего, — ворчал Блант. — Верно, какое-нибудь несчастье заставляет ее величество двинуться в путь в такое неурочное время. Мой совет — немедля воротиться назад и доложить графу о том, что мы видели.

— Доложить графу о том, что мы видели! — воскликнул Уолтер. — А что же мы видели, кроме лодки и людей в ярко-красных куртках с алебардами? Давайте исполним его поручение и расскажем ему, что ответила королева.

Говоря это, он направил лодку к пристани рядом с главной, куда сейчас приставать не подобало. Он выскочил на берег, а его осторожные, робкие приятели неохотно последовали за ним. Когда они приблизились к воротам дворца, один из караульных офицеров сказал им, что войти нельзя, так как ее величество сейчас появится. Они сослались на имя графа Сассекса, но на офицера оно не произвело должного впечатления. Он объявил, что под страхом увольнения должен совершенно точно выполнять отданный ему приказ.

— Говорил я вам, — сказал Блант. — Прошу тебя, любезный мой Уолтер, сядем в лодку и вернемся.

— Сначала я увижу, как выйдет королева, — спокойно возразил юноша.

— Ты сошел с ума, вконец рехнулся, клянусь мессой! — воскликнул Блант.

— А ты, — ответил Уолтер, — вдруг перетрусил. Когда-то я видел, как ты здорово дрался с десятком косматых ирландцев. А теперь ты мигаешь, и моргаешь, и пускаешься наутек в страхе перед нахмуренным взором красавицы.

В эту минуту ворота распахнулись, оттуда церемониальным маршем вышли привратники, а впереди и сбоку шла вооруженная охрана. За нею в толпе придворных шла сама Елизавета, но так, что и она могла обозревать все вокруг и ее было видно со всех сторон. Королева была в расцвете женственности и в полном блеске того, что в монархине можно было назвать красотой, а в низших слоях общества было бы сочтено лишь величественной осанкой, соединенной с необычайным и властным лицом. Она опиралась на руку лорда Хансдона, который благодаря своему родству с ней со стороны матери нередко удостаивался подобных знаков дружеского расположения.

Молодой кавалер, о коем мы уже так часто упоминали, вероятно, никогда не находился в такой близости от монархини, и он стал протискиваться вперед через ряды телохранителей, чтобы получше воспользоваться представившимся случаем. Товарищ, проклиная его безрассудство, тянул его назад, пока Уолтер нетерпеливо не вырвался от него. Нарядный плащ живописно повис у него на одном плече. Это вполне естественное движение сразу обнаружило всю красоту его стройной фигуры. Сняв шапку, он устремил на королеву пристальный взгляд, исполненный почтительного любопытства и скромного, но в то же время пылкого обожания, который весьма шел к его красивому лицу. Стражники, пораженные его парадным одеянием и благородной наружностью, пропустили его поближе к королеве, куда обычные зеваки не допускались. Таким образом, дерзкий юнец вдруг оказался прямо перед королевой. А взор ее никогда не оставался равнодушным к тому обожанию, которое она заслуженно вызывала в своих подданных, а также к красивой наружности своих придворных. Она тоже, приблизившись к юноше, устремила на него проницательный взгляд, где удивление его смелостью, по-видимому, не оставляло места недовольству. Вдруг совершенно пустячный случай заставил ее обратить на него еще большее внимание. Ночь была дождливая, и там, где стоял молодой человек, осталась лужица грязи, затруднявшая королеве проход. Она остановилась в нерешимости. Тогда ловкий юнец, сдернув с плеч свой плащ, разостлал его над грязью, чтобы она могла пройти посуху. Елизавета взглянула на молодого человека, который сопроводил свою изящную любезность глубоким поклоном, в свою очередь покраснела, кивнула головой, быстро прошла вперед и вошла в барку, не промолвив ни слова.

— Пойдем-ка отсюда, сэр Хлыщ, — проворчал Блант. — Твой нарядный плащ, как видно, придется сегодня отдать в чистку. Право, если ты хотел сделать из него коврик для ног, то лучше бы тебе напялить ветхую хламиду Трейси, где уж и не разберешь, какого она цвета.

— Этот плащ, — сказал юноша, подымая и складывая его, — никогда не будет отдан в чистку, покуда он в моем владении.

— Ну, это недолго продолжится, если ты не научишься быть побережливее. Ты скоро будешь разгуливать in cuerpo, note 76 как говорится у испанцев.

Тут их разговор был прерван одним из представителей вооруженной охраны.

— Меня послали, — сказал он, внимательно оглядев их, — к джентльмену без плаща или в запачканном грязью плаще. Это, кажется, вы, сэр? — обратился он к Уолтеру. — Будьте любезны последовать за мной.

— Он сопровождает меня, — вмешался Блант, — меня, конюшего благородного графа Сассекса.

— Я вам ничего не могу сказать по этому поводу, — ответил посланец. — Я получил приказ непосредственно от ее величества, и он относится только к этому джентльмену,

С этими словами он удалился, уводя с собой Уолтера. Остальные продолжали стоять на месте. Глаза Бланта прямо полезли на лоб от изумления. Наконец он дал выход своему чувству, воскликнув:

— Ну кому же, дьявол его раздери, могло бы это прийти в голову?

И, с недоуменным видом покачав головой, он побрел к своей лодке, погрузился в нее и вернулся в Дептфорд.

Юный кавалер тем временем был препровожден к пристани, причем телохранитель оказывал ему величайшее почтение. Было от чего возгордиться человеку в таком скромном положении, как он. Посланец усадил Уолтера в одну из легких лодочек, готовых отплыть для эскорта королевской барки. Она шла уже вверх по реке, подгоняемая приливом, на который Блант жаловался своим друзьям еще во время их поездки из Дептфорда,

Два гребца начали, по мановению телохранителя, работать веслами с таким усердием, что скоро доставили легкий челнок к корме королевской барки, где Елизавета в обществе нескольких дам и вельмож сидела под балдахином. Она поглядывала на лодку, где уже уселся юный искатель приключений, переговаривалась с окружавшими ее лицами и, кажется, смеялась. Наконец один из придворных, явно по приказу королевы, сделал лодке знак подойти борт о борт, и юноше было предложено перейти из челнока на барку, что он и выполнил с изяществом и ловкостью, и очутился на носу барки, откуда был переправлен на корму, прямо к королеве. Челнок сейчас же отошел от барки. Юноша выдержал взгляд ее величества с неменьшим достоинством, хотя его самообладание было слегка поколеблено некоторым смущением. Запачканный плащ все еще висел у него на руке, и это послужило для королевы вполне естественным предлогом начать разговор.