– Вот он! – она показывала рукой в дальний угол. – Да вот же он!
Азар и Гетан оглянулись. И показалось обоим, что каменная добротная стена дома прогнулась внутрь странным глянцевым тяжёлым пузырём, похожим на дрожащий студень, вываленный из миски… это длилось секунды две, от силы три – а потом стена вновь стала каменной и прочной.
Азар почувствовал вдруг, что его трясёт. Он посмотрел на брата. Лицо Гетана было в бисеринках пота.
Живана поднималась с лежанки медленно, будто ей приходилось саму себя собирать по частям. Повязка сползла, открыв жуткую яму.
– Звери, – хрипло сказала она. – Здесь звери…
В руках у Ксантии уже был лук. Она натянула и выстрелила так быстро, что Азар не поверил глазам. Так мог стрелять опытный охотник… А когда он перевёл взгляд на то место, куда ударила стрела, то не поверил ещё больше: лишь треть древка торчала из каменной стены, а глянцевое пятно вокруг судорожно дёргалось и сокращалось, окрашиваясь чёрным и алым…
Выстрелила Живана. Что-то невидимое жутко и жалобно завизжало в тёмном углу.
– Зосрачь богоми! – Гетан тонким кривым мечом рубанул по пузырю, вспухшему рядом с дверью. – Что же это…
– Девки, вперёд! – крикнул Азар. – А то перебьют наших стратигов!.. как слепых котят…
Ксантия успела натянуть сапожки, Живана бежала босиком. Всё – рядом. За углом. В пяти шагах. Выйти и войти. Пыльный вихорёк через двор, свист стрелы – и что-то большое, больше волка, с воплем боли и ужаса укатывается под забор в крапивы. Хрип.
Дальше. За угол.
Мёртвый азах, мёртвый азах, мёртвый азах, мёртвый солдат. Разворочена грудь. Дальше.
Бег во сне. Или в воде.
Дрожь, сотрясающая не тело – самою душу. Неслышимый скрежет.
Высокое крыльцо. По ступеням ещё шевелящиеся… кто? или что? Будто большие комки водорослей, выброшенные на берег штормом…
В сенях ещё один мёртвый солдат, поперёк него – мёртвый зверь. Дверь в комнаты распахнута.
Там – чародей Ефраний, раскинув руки, стоит у стены. Его поддерживают справа и слева, а конкордийский сотник коротким копьём брезгливо тычет во что-то возле двери, под стеной… тычет и отскакивает. Стряхивает с лица алые брызги.
– Успел чародей… – шепчет Ксантия.
Чародей успел. Тут и там из стены свисают те, похожие на комки водорослей. Вмёрзшие теперь в камень.
– Это мы, – Гетан.
Сотник кивает. Кажется, не в силах говорить.
– Надо усилить посты, – слова Гетана падают, словно камни в глубокую бочку. – Сотник Урия…
– Д-да. Сейч-час.
Он поворачивается и уходит вглубь комнат, и там слышится невнятная речь.
– Останетесь здесь, – говорит Гетан лучницам. – Даже будут гнать – не уходите. Ясно?
– Ясно… – это Ксантия.
Живана молча натягивает повязку на пустую глазницу.
Чародея отводят на лавку. Он садится и откидывается, тяжело дыша.
Гетан поворачивается и уходит. На пороге спотыкается, словно забыл что-то… нет. Бежит дальше.
Надо усилить посты…
Две вороны проносятся над самой землёй, взмывают над забором и пропадают.
– Ко… мандуй… – выкашлял Левкой. – Аггей… поможет…
Он стоял на коленях, держась за грудь, и исходил рвотой. Кажется, одно из чудовищ зацепило его. На какой-то миг Протасий замешкался. Но в комнаты уже вбегали лекарь и адъютанты.
Высокий конкордиец-тысячник с костистым лицом – несомненный северянин – стоял у входа. Аггей Полит, начальник штаба Левкоя. Один из немногих выживших в сече у предместий Порт-Ирина…
– В вашем распоряжении, стратиг, – он щёлкнул каблуками.
– Идёмте на крышу, – кивнул Протасий.
Над высокой коньковой крышей возвышалась ещё и башенка, так что вид открывался знатный… стоять и любоваться, для того и строена башенка…
– Где они могут укрываться? – спросил Протасий.
– Скорее всего, за речкой, вон в той дубраве, – показал Полит. – Там можно спрятать десять тысяч конных. Другое дело, что атаковать они не смогут: хотя речка и мелкая, но то, что кажется прибрежным лугом в излучине, на самом деле топкое болото. Они могут этого не знать…
– …или знать тропы. А ещё какое место?
– Овраги. Вернее, бывшие русла. Их два. Вон там и вон там. Кустарник и редколесье. Конным не спрятаться – да и не пройти, очень сыпучие и крутые склоны. Только пехота россыпью.
– Пехота россыпью. Какие у вас силы?
– У вас, стратиг. Две полные сотни гвардии и сорок всадников. И…
– И тридцать моих. Понятно…
Он зажмурился, пытаясь сообразить: а не найдётся ли неожиданного хода, происходящего из самих обстоятельств? Враг то ли справа, то ли слева, численность неясна, позади река и болото, уходить – значит, обречь на гибель всё это сельце… и нет времени ни на что.
Это понимание: что времени нет, что атака начнётся вот-вот – было ясным и чётким.
– Всем – на базарную площадь, – скомандовал Протасий. – Включая тех, что в караулах.
– Понял, – кивнул Полит. В глазах его Протасию померещилась усмешка.
Биться на улицах издревле считалось дурным тоном. Но на мнение штабных лощёных архатов Протасию всегда было наплевать.
…Крайны накатились и откатились, унося убитых. Всех. Под стрелами. Это они молодцы, подумал Азар, пытаясь стереть пот со лба кольчужным оручием. Тут им в доблести не откажешь…
Он бился вместе со стражниками Гетана, оборотясь к короткой боковой уличке, ведущей от базарной площади к малому общественному току. Во времена, когда молотьба кончалась, там каждый вечер устраивали представления. Сельцо не имело своего театра, и не потому, что азахи презирали комедиантов – такое говорили про них зря, – а просто как-то не сложилось. В душе любой азах оставался кочевником… Будучи помоложе, Азар мог бы вызвать на перепляс любого, даже городского танцора. Последние же годы он только пел. У него оказался неожиданно выразительный баритон.
Оглядываясь, он видел башенку своего дома – строил сам, своими руками, терпя смешки соседей, – и на ней – стратига Протасия и двух девочек-лучниц. Не знаю, как дело обернётся, подумал он неожиданно и ожесточённо, а вот если уцелеем, возьму эту чёрненькую одноглазую в дочки…
Когда он оглянулся в очередной раз, Протасия на башенке не было. Только девочки.
Значит, сейчас начнётся…
Какой-то общий выдох пронёсся над союзниками. Азар стоял с краю и не сразу увидел то, что видели солдаты, развёрнутые фронтом к главной улице, широкой главной улице азашьего сельца.
Крайны приближались; но их даже не было видно за спинами жителей…
– Не стрелять! – зачем-то крикнул тысячник Аггей Полит.
Кто бы смел выстрелить…
– Гетан! – шёпотом (иначе почему-то не мог) позвал Азар. – Дай мне пятерых.
Тот, не оборачиваясь, покачал головой.
– Тогда я сам…
Он пригнулся и бросился бежать к своему дому – за спинами стоящих. Потом он услышал догоняющие шаги. Двое.
– Гетан послал?
– Да…
Двоих мало, подумал он. А я что-то хотел суметь в одиночку?..
Три пушки – малость поменьше тех, что делал слав Алексей, и не из лиственницы, а из граба, – сохли сейчас под застрёхой. Пусть до корыта с колёсами руки так и не дошли… но Азару пришла в голову одна хорошая мысль.
– Ты понесёшь две, – на плечи одному из стражников, который казался покрепче. – Ты – одну. Я впереди и налегке. Не отставать.
– Дядя Азар!.. – та самая, чёрненькая, лук наготове. – Я с вами!
– Не сметь! Не сметь уходить с поста!
– Да тут уже никого…
Некогда спорить, счёт на секунды. Азар схватил со стены плетёный кожаный аркан, бросился через сад, мимо коровника, через задние ворота – на окаёмную дорогу. Вроде бы никого. Направо, до ворот Асианы, вдовы сотника Душана. Знакомых таких ворот… а теперь наискось, через детскую поляну с маленькой железной каруселью, предметом зависти всех деревенских ребятишек… Ржавеет карусель, год как нет на свете детишек Асианы.
Мокрая хворь забрала.
Скорее сюда!
Нет у Асианы забора с соседом Ипатием, лишь лёгкая загородка, чтобы козы не шастали. А Ипатий живёт как в лесу, деревья вокруг дома густо, да не плодовые, а сосны. Поэтому хвоя на земле толстым слоем.
