Корабль, чуть удерживаемый плавучим якорем, покатился кормой вперед с водяного склона, одновременно взмывая к небу. Это длилось бесконечно долго...
как десять смертей подряд. Уже никто не мог стоять на ногах, только сам император. Вода – трубила. Время замерло от этой музыки. Под нарастающей собственной тяжестью дромон вжимался в воду все глубже – и в то же время скорость скольжения удерживала его над поверхностью. Но вот уже бурлит вровень с бортами. Только бы не зарылась корма...
Император поднял голову. Лицо обвисло, не было сил закрыть рот. Ревел ветер, гневно вбивая слова обратно в глотку. Слева стоял берег – вертикально. И медленно-медленно опрокидывался на корабль. Справа же, закругляясь, как дно исполинского желоба, вздымалась черная стена, опушенная белым, сверкающим.
Там, в пенном гребне, в непрерывной туманной молнии, вздымались и пропадали неясные фигуры... Очнувшееся время тронулось, хлынуло – и все кончилось очень быстро.
Почти мгновенно.
Юно никак не мог освободиться от кошмара. Серые пауки исчезли, канули куда-то. Странный свет, идущий от земли, не позволял ничего рассмотреть. Где он? И где все остальные? Руки и колени липли к земле. Часть стены, за поворотом – непроходимая чаща скрученных сухих деревьев. Он встал, вернулся к коню. Конь скрежетал зубами, запрокинув мучительно голову, все ноги его судорожно распрямились, стали как палки. Юно вытащил из ножен короткий меч, потом задумался. Может быть, этот яд не смертелен? Может быть, конь оправится? Без коня выбираться будет трудно... Но – где же я?
Часть стены. Старая кладка. Старая дорога под стеной – тоже часть. А дальше... будто бы островки или кочки, какие бывают на болоте, но здесь между ними – песок или глина. Рядом с дорогой их много, а дальше – все меньше и меньше.
Будто земля здесь когда-то трескалась и расходилась, а со временем трещины занесло песком, замыло глиной...
Потом Юно увидел несколько фигур, плывущих над этой пустошью. Он попытался сосчитать их, но не смог.
Ну что ж... Он утвердился на ногах, окинул быстрым взглядом землю вокруг себя – нет ли где кочки-трещины, – поплевал на ладони и взял наизготовку оба меча.
Холодное железо никогда не подводило его. Не подведет и сейчас.
И вдруг – будто где-то под землею отвалили хляби – песок ринулся вниз, вниз... Минута, нет, меньше – и Юно оказался на вершине каменного столпа, окруженный светящейся бездной.
Неясные фигуры расположились на соседних столпах, пристально его разглядывая. Нет, это было больше, чем просто разглядывание.
Его прокалывали – без боли, почти без надавливания. Но иглы – или крючки? – касались чего-то внутри... сердца, селезенки, подвздоха...
Он попытался взмахнуть мечом, но будто бы дернул за нить, прикрепленную к чему-то внутри... мутная слабость охватила правую половину тела, нога подогнулась, выпал меч, язык вдруг раздулся пузырем и заткнул гортань...
Такого никогда не было с ним. И он никогда не слышал, чтобы с кемнибудь проделывали подобные вещи.
Потом его отпустили. Не совсем, не до конца. Так опытный рыбак ослабляет лесу.
Юно в ужасе хватал ртом воздух, чувствуя при том, как тонко входят в тело и в душу все новые, и новые, и новые крючки... Почему-то вспомнился давний день, он вбегает в дом, и нянька подает ему краюху свежего хлеба и деревянную кружку с молоком...
Свет, идущий из-под земли, усилился, набряк кровью. Что-то клубилось впереди и внизу, вздымалось, словно шапка пены над закипающим молоком, заполняло собой все... Призрачные фигуры, так легко и просто разделавшие Юно, вдруг съежились, превратились в какие-то иссушенные подобия хлебных человечков, каких азашки выпекают на праздник Зимоворота.
Запах хлеба и молока становился удушающим...
Пенная шапка поднялась выше островков тверди. Теперь Юно видел... это была не пена, а что-то вроде теста, но внутри него перекатывались железные мускулы. Потом какая-то складка разошлась, и на Юно уставился огромный воспаленный глаз. Зрачок его нервно пульсировал, белок испещрен был красными прожилками...
Кто-то прыгнул на Юно сзади, обхватил вокруг туловища, поволок. Нити напряглись, крючки потянули за все, во что цеплялись... сердце обморочно остановилось, и тьма хлынула в горло. Но чем-то, оставшимся в живых, Юно слышал, как мокро рвутся нити... пок... пок... пок-пок-пок-пок...
Его волокли ногами по земле, он это чувствовал, и одновременно чувствовал, как падает с огромной высоты.
Потом тот, кто тащил его, рухнул. Юно ударился обо что-то острое скулой.
Пронзительная боль была сродни нашатырю. Он очнулся. Кажется, очнулся. Когда появились пауки, было почти то же самое...
Он лежал на спине и смотрел вверх. Небо – пылало. Оранжевый невозможный свет. Серная вонь. Черные руки сучьев... Ну да, в лесу.
Прошлогодняя гарь, которую проезжали... когда? Он приподнялся, и тот, кто волок его, приподнялся тоже.
Это был Конрад Астион. И он смеялся. Лицо его лоснилось черным.
Сверкали только зубы и белки глаз.
– Не сожрали тебя... – выдохнул он. – Не допустил... А? Молодец я?
– Что это было? – язык не ворочался, и Юно сам не понял того, что сказал.
Но Конрад понял.
– Паутина была. Ловушка. Думали, небось... я уже весь – их... А – вот вам! Эх, начальник... знаешь теперь, каково мне было?..
– Постой. А где... все?
– Там остались. Все там остались. Все! Тебя вот – вытащил. Зачем-то. А кесаря – не смог. Сразу окружили...
– Взяли, значит, кесаря?
– Взяли, начальник.
Юно вдруг неожиданно для себя начал смеяться.
– Ты... чего? – Конрад даже отстранился.
– Да так... представил себе, какие у них будут рожи... когда откроют...
Землетрясение было катастрофическим. Трещина прошла через Ирин, только начавший приходить в себя после того чудовищного взрыва в гавани.
Часть города просто рухнула в огненную бездну, оставшаяся – была стерта в порошок непрерывными получасовыми содроганиями почвы. Вода – вся вода гавани – хлынувшая в пламя, через несколько минут вырвалась обратно в виде опрокинутого кипящего водопада, и обрушилась на развалины, смывая их начисто. Никто не уцелел в Ирине – ни на берегу, ни на воде...
