С разной степенью причиненных разрушений трещина в земле пересекла Север по диагонали, коснулась Кесарской области – там образовались несколько небольших, но быстро растущих вулканов – и раздвоилась, будто обходя горы Мончa и Больть"... одна из трещин, узкая, не огнедышащая – устремилась на восток, пропав где-то в лесах Нектарии, а другая – прошла западнее Артемии и закончилась в достаточно известном месте, называемом Мертвой Низиной. Это было действительно гиблое место, очень глубокая впадина с крутыми, местами отвесными склонами, на дне которой бурлило горячее серное озеро. Говорили, что в незапамятные времена то ли на краю, то ли на перекинутом через Низину мосте стоял некий храм, прообраз нынешних Темных Храмов; неизвестно, кому он был посвящен, но этот «кто-то» принимал только человеческие жертвы...

Сейчас Низина превратилась в жерло вулкана. В первые же сутки конус его поднялся почти на полверсты.

В Мелиоре не осталось ни единого города, ни единого села, уцелевшего полностью. Но если Столия, разрушенная на десятую часть, сразу начала издавть пронзительные вскрики, то Петронелла, в которой едва ли десятая часть зданий уцелела после всех толчков и морских волн, принялась за работу немедленно, сжав зубы. Впавших в прострацию гнали на работу пинками и палками.

В селах и маленьких городах было чуть проще. Жители, привыкшие на своем веку если не к природным, так к рукотворным катаклизмам, даже в состоянии полной оглушенности сразу же занялись тупой муравьиной работой... Это позволяло изжить ужас.

Родившиеся в море волны обрушились на побережья с различной, хотя все равно губительной силой. Почти не пострадали только Фелитополь, расположенный в глубоководном заливе, и Мра, главный город одноименной провинции Конкордии, прикрытый гористым полуостровом (вода перехлестнула через перевалы, расположенные на высоте версты, а то и более, смыла несколько деревень, однако здесь все же был не потоп, а паводок); остальное побережье и материка, и Мелиоры было опустошено на десятки верст вглубь.

Волна прокатилась вверх по долинам рек, и эти краткие невыразительные наводнения, быть может, имели не менее страшные последствия, чем прямой сокрушительный удар по побережью. Созревший недоубранный урожай смывало, смывало, смывало беспощадно...

Но о неизбежном голоде пока еще никто не думал. Люди, пережившие такое, не склонны загадывать на послезавтра. Жизнь начиналась снова, зачастую – на пустом месте...

Утром четвертого дня ее пребывания в этом городе-зaмке с улицы, по которой не принято было ходить, выехала кавалькада роскошных автомобилей.

Она в первый раз видела здесь автомобили...

Автомобили похожи были на те, в которых ездили затянутые немецкие генералы в фильмах про войну. Только цвет этих машин был не черный, а темновишневый и темно-синий. Они были покрыты зеркально-блестящим глубоким лаком.

Отрада и Аски как раз вышли на очередную прогулку, и Отрада, разглядывая приближающиеся машины, даже подумала... вот бы прокатиться...

Первая машина свернула к тротуару, на котором они стояли, и остановилась. Остальные – всего их было шесть – проехали чуть дальше и остановились тоже.

Выскочил облитый кожей шофер, распахнул дверь, откинул подножку. Из бархатных недр вышел... Отрада не узнала его сразу.

Тот, кто назвал себя ее Отцом.

Сейчас на нем был наряд, напоминающий парадную военную форму... высокие, выше колен, сапоги, галифе, двубортный темно-зеленый мундир с черными атласными лацканами и манжетами, строгий узкий галстук. Высокий жесткий воротник рубашки заставлял его высоко держать голову, а цвет воротника – темно-красный – как бы скрадывал грубоватый вольный загар.

– Прошу, – он показал внутрь автомобиля.

Аски вдруг напряглась. Отрада хорошо научилась чувствовать напряжение своей компаньонки. Шерсть у нее дыбом не вставала, но что-то такое было, было... Отрада шевельнула плечами (пистолет висел между лопатками на манер маленького рюкзачка; петли из бечевки; если сильно свести плечи, правая петля порвется – она тоньше – и пистолет окажется на левом боку под полой курточки...), как бы обозначая свою независимость и самостоятельность – и пошла к машине уверенно и ровно, ставя ноги на одну линию. Аски молча шла рядом, и ей требовалось немалое мужество, чтобы идти так.

Внутри в салоне машины, отгороженном от водителя толстым стеклом, пахло кожей и легкими духами. Запах был приятный, полстный – и чем-то знакомый... Птицы, вспомнила Отрада. Духи Валюхи Сорочинский. Бог мой, как невообразимо давно это было!..

Но почему здесь – ее духи?

– Я прошу прощения, что заставил столько ждать, – глядя как бы на Отраду, а на самом деле слегка мимо, произнес Отец. – Непредвиденные обстоятельства.

Но теперь мы наконец свободны...

– Свободны от чего?

Отец не отреагировал на пустой вопрос. Он перенес взгляд на Отраду, и прикосновение этого взгляда было теплым. По виску и части лба будто провели собольим хвостиком. У мамы Еванфии было несколько лоскутков собольего меха, она все собиралась их сшить... так и не собралась. Среди лоскутков был хвостик. Саня любила проводить им по лицу.

Все сгорело...

– Что вы помните? – спросил Отец. – Не обязательно в подробностях... просто – где и кем?

Она поняла.

– До четырех лет – в Мелиоре. Лица и сны. Потом – в Салтыковке... в городе... Это – просто помню. Меня звали Александрой. Александрой Грязновой.

Да, там еще был момент, когда я заблудилась в лесу и попала к мускарям. К царю Диветоху. Как выбралась, не помню. Это было шесть... или семь?.. лет назад. Это я тоже помню как сон – хотя очень яркий. Наверное, потому, что... как бы сказать... ничего такого быть не могло. Вот. Потом с Алексеем... так... сначала в город, где всех забирали какие-то липкие, потом в неподвижный Озерск, потом в огромную пещеру, там нас разделило, меня опять забрали мускари, я гостила у Диветоха, когда прилетели Дети Птицы и всех убили, но меня Диветох куда-то втолкнул, в шкаф... и тут – не помню до больницы. В больнице и потом тоже все помнится как сон – до... пожалуй, до лагеря беженцев. Там голова прочистилась. А потом нас нашел Венедим, потом была Мелиора, там меня звали Отрадой... и вот я опять здесь. Я знаю, что опять, потому что... запахи, лица... что-то вспоминается мгновенно и исчезает. все.