— Мишка сказывал, как ты ее невзначай лопатой ударил…

— Невзначай? Это я-то невзначай? Да если бы не я…

И Ленька, не замечая, что много приукрашивает, стал рассказывать о вчерашнем подвиге.

Пузанок слушал рассеянно. Видно было, он не очень-то доверяет рассказчику. Это сердило Леньку, он кипятился и привирал еще больше. В конце концов, по его рассказу выходило, что и председатель, и Харламыч только помогали ему, бесспорно признав в нем самого ловкого рыбака. О Мишке же и говорить нечего — он таскался на озеро неизвестно зачем. Рыбешки он ни одной не выловил, и щуку ему дали просто так, за компанию. Вот он и поднялся сегодня пораньше и давай врать — и щука его толще, и весом тяжелее.

— Я же не спорю, — сказал в ответ на горячую эту речь Пузанок. — Если так, пусть будет так…

А сам усмехается краешком губ, дескать: «Что тут спорить? Мишка хвастун — и ты не меньше!»

Но тут Леньке неожиданно повезло. Прибежала Зиночка и потребовала, чтоб он немедленно шел в контору.

— Иди поскорей, папа тебя зовет.

— Меня? Зачем это? — недоверчиво переспросил Ленька.

— Совещание какое-то. Сергей Петрович там, Харламыч, за тобой послали меня.

Ленька совсем смутился. Его, мальчишку, и вдруг на совещание в контору требуют! Что такое стряслось? Уж не смеется ли над ним Зиночка, не разыгрывает ли? Нет, не похоже. Но зачем его зовут? Уж не взбучка ли ожидает у председателя? Может, вчера не наругали, так сегодня вызывают в контору. Мать ведь не раз обещала пожаловаться на его поведение самому председателю, чтоб он не очень-то доверял ему разные серьезные дела.

Пожалуй, Ленька не пошел бы в контору, не будь Пузанка, не уставься тот на него изумленными глазами. Перед Пузанком Ленька не захотел показаться слабодушным.

— Прямо сейчас идти?

— Конечно, сейчас!

Ну что ж, идти так идти! Ленька покрепче натянул на голову шапку, словно ее сдувало ветром, завязал двойным узлом тесемки и шагнул к дверям. При этом не забыл бросить горделивый взгляд на Пузанка: «Видал, даже на совещание меня зовут? Меня, а не кого-нибудь, учти!»

Дорогой Ленька несколько раз пытался выведать у Зины что-нибудь о цели совещания, но девочка уверяла, что ничего не знает. Она рассказала лишь о том, что вчера, явившись с рыбалки, отец был очень недоволен.

— Недоволен? — обеспокоился Ленька. — Чем же он был недоволен?

— Соседка его расстроила. Знаешь, повариха тетя Настя. Она у нас вечером с мамой платье кроила, когда папа вернулся и похвалился хорошим уловом. А тетя Настя ему и говорит: «Верно, улов добрый, рыба в озерах еще есть, только проку от нее никакого».

— Как это проку никакого? — не понял Ленька.

— Так же и папа тетю Настю спросил. А она говорит: «Хоть одной бригаде хоть раз сварили мы уху во время уборки? Ни разу. Есть мясо — кормим колхозников и механизаторов одними мясными обедами, нет — потчуем одной кашей. Разнообразия питания мало. А почему? Да потому, что честным колхозникам некогда по озерам шастать, зато у хапуг время найдется. Даже из районного центра и со станции приезжают, рыбу из ружей бьют, глушат, сетями начисто выгребают».

— Ну, а отец что сказал?

— Папа сначала не согласился. «Это, — говорит, — может, возле больших городов, а у нас такого не бывает». — «А мало к нам хапуг наезжает? — сказала тетя Настя. — Рыбак рыбаку — рознь. Один ходит с удочкой для собственного удовольствия, от него вреда нет, а другой только и норовит нашкодить, урвать для себя побольше». — «Да, — согласился папа, — не перевелись еще темные людишки, которые природу обворовывают…» — «В том-то и дело! А правленцы на это внимания не обращают, так пойдет, скоро рыбных озер вовсе не останется! — закончила тетя Настя сердито».

— Ну, и Василий Павлович тоже рассердился на тетю Настю? — сделал вывод Ленька.

— С чего это? Ни на кого он не рассердился, а просто расстроился.

Несколько шагов девочка шла молча, потом произнесла раздумчиво, явно подражая отцу:

— В общем — ничего нельзя упускать из поля зрения!..

— Чего? — не понял Ленька. — При чем тут зрение?

— А при том, что везде хозяйский взгляд нужен, ничего нельзя считать за мелочь!

Леньке не стало яснее. Наоборот, он заподозрил, что Зиночка нарочно говорит так, чтоб помучить его. Сама все знает, а сказать не хочет.

Тут их догнал Мишка.

— Вы в контору? — спросил он деловито. — Я тоже туда, зовут на совещание. Хотят организовать рыболовецкую бригаду, нас в нее записать думают!

О-о! Кто же из мальчишек откажется стать рыбаком?

Ленька радостно подскочил и помчался к конторе. Мишка — за ним. Мальчики бежали стремглав, оставив далеко позади прихрамывающую девочку. Они не слышали, как она просила подождать ее.

В контору Ленька и Мишка не вошли, а ворвались, раскрасневшиеся, сияющие, как именинники.

Сергей Петрович и Харламыч уже были здесь. Они сидели у председательского стола, а сам Василий Павлович ходил взад-вперед по комнате.

Увидев его, ребята сразу присмирели. Председатель был совсем не такой, как вчера на озере. Если тогда он то и дело смеялся и шутил, то теперь лицо его было почти сурово. Нет, не сурово, а очень напряжено. Щеки Василия Павловича обтягивал теплый шерстяной платок.

— Значит, не согласен, Харламыч? — сказал председатель неузнаваемо изменившимся голосом. Язык у него сделался словно шубным и ворочался с трудом.

У председателя было фронтовое ранение в челюсть. С тех пор прошло много лет, но стоило только немного простыть, как щеку разносило опухолью, а зубы начинали отчаянно болеть. Вчера, на озере, продуло — и вот, пожалуйста, утром разбарабанило все лицо.

Мишка и Ленька ничего не знали о застарелой болезни Василия Павловича, и потому перемена в облике председателя особенно поразила их.

— С полным бы моим удовольствием, Василь Палыч, — торопливо и угодливо заговорил в ответ на его слова Харламыч. — Да не могу, не по моим стариковским силенкам такое дело. Увольте…

— Так ведь ничего тяжелого в этом поручении нет, — продолжал настаивать председатель. — Твоя задача, Харламыч, будет только в том, чтоб показать, на каких озерах и где в первую очередь проруби долбить. Тебя самого никто не заставляет ломиком орудовать. Опыт твой только нужен, рыбацкое чутье, совет добрый.

— Знамо дело, знамо, — закивал Харламыч. — Только все одно, не сдюжить мне по озерам шастать.

— Лошадь в колхозе всегда найдется. Не пешком же будешь ходить.

— Э-э, нет! От озера до озера доедешь, а по озерам, по снегу на коне не пробьешься. Там одна выручка — лыжи. А на лыжах бродить, говорю, мне не по годам. Вчера вон попробовал, так спина отвалилась… Будто волки грызут, с неделю теперь, гляди, буду мучиться, — затараторил старик.

Председатель подождал, пока он выговорится. Еще раз попытался уломать несговорчивого Харламыча; решил подействовать па его самолюбие.

— В селе ведь нет более опытного рыбака, чем ты. Тебе все озера с детства знакомы как свои пять пальцев.

Но старик не поддался и тут. Он отмахнулся от похвалы, как от назойливой мухи.

— Было дело, было! Когда-то и я считался рыбаком, а теперь навсегда отрыбачил. Одряхлел, дорогу-то на половину озер запамятовал…

— Значит, не поможешь? Нечего надеяться? — нахмурившись, спросил председатель.

— Душой бы рад, душой, говорю. Однако старость — не радость. Морозы-то какие вон стоят. А стариковские кости, известно, тепла требуют. Дело мое теперь одно — летом на солнышке, а зимой — на печи греться. За ворота, почитай, не выхожу… Скоро и вкус рыбы позабуду…

Тут старик, видимо, понял, что заболтался излишне. Он настороженно взглянул на Леньку с Мишкой. Предостерегающе кашлянул.

— Кхе-кхе!

«Врешь! — хотелось сказать Леньке. — А кто карасей на станцию в картошке возил? Где-то наловил, никакого мороза не побоялся? А на машине прямо на ветру сидел и не себя, а только картошку потеплее укутывал».

Но предупреждающее покашливание старика остановило его. Кроме того, он не вполне понял, о чем шел разговор между председателем и Харламычем, и боялся попасть впросак. Ведь сам Василий Павлович рыбачил вчера с ними, своими глазами видел, как ловко рыбу старик добывает…