— Берег? — с опаской покосились школьники на крутой обрыв.

— Да, проникла осенью где-нибудь вода в щель, а теперь замерзла и расколола грунт. А эхо этот звук еще усилило.

— Верно, Сергей Петрович, это от мороза! — подхватил Ванюшка. — От мороза даже в домах бревна трещат. Так другой раз выстрелит, что вздрогнешь…

Все повеселели и стали вспоминать разные проделки мороза.

Каждый вечер ребята были теперь на катке. А по воскресеньям пропадали тут чуть не целый день. Все уже научились держаться на льду, а некоторые бегали так, что Зина оставалась далеко позади. Все-таки больная нога ее подводила.

Как-то, возвращаясь с катка домой, Ванюшка поднимался вслед за Зиной по крутым уступам Скопанца. Вдруг девочка тихонько охнула, согнулась, схватилась руками за коленку.

— Ты что, ушиблась? — спросил Ванюшка.

Зина ничего не ответила. Она лишь глянула на него через плечо. В глазах ее застыла боль.

И тут Ванюшка вспомнил: нога-то у девочки больная! В гору лезть ей, ясно, трудно. Дурак он, идет на обоих здоровых и не догадывается помочь!

Ванюшка забежал вперед Зины, протянул ей руку.

— Здесь шибко круто, держись за меня.

Девочка гордо вскинула голову: разве она беспомощная, сама в гору не подымется? Но, сделав еще шаг, снова тихонько охнула и остановилась. Потом в замешательстве посмотрела на Ванюшку глазами, в которых стояли слезы, и подала ему руку.

Ванюшка проводил ее до самого дома.

Нога у Зины разболелась. В школу она еще кое-как ходила, но на катке не была несколько вечеров подряд. Ребята, конечно, бегали и без нее. Но теперь под Скопанцем реже слышался смех, меньше веселой возни. Ванюшке почему-то и вовсе неинтересно стало выписывать на льду круги и восьмерки.

На третий вечер он опять, не увидев девочки среди школьников, снял коньки, молча перекинул их на бечевке через плечо.

— Ты куда? — спросил его Ленька.

— Домой.

— В такую-то рань?

— А чего тут без толку крутиться? Надоело.

«А дома какой толк торчать?» — хотел спросить Ленька. Однако смекнул, что это будет для него, пожалуй, не худо, если Ванюшка уйдет один. Ведь всегда, как они явятся домой, мать заставляет бросить сена корове, пойло свинье вынести, дров наколоть. Сообразил — и смолчал. Пусть Ванюшка там без него похозяйничает, а он в это время с ребятами поносится!

— Эх, ух! — покрикивая, помчался он прочь от брата.

Ванюшка поднялся крутой тропкой на Скопанец. Здесь, на самом краю обрыва, стоял хилый старичок. Он попыхивал короткой трубкой и часто ежился всем телом.

Это был колхозный шорник Харлампий Биркин, которого все звали просто Харламыч. Подслеповатый, с реденькой бородкой цвета кудели, с крючковатым носом, с лицом, иссеченным глубокими морщинами и сильными прожилками, Харламыч всегда производил на ребят жуткое впечатление. Что-то хищное было в его сухой сгорбленной фигуре, в голове, посаженной на тонкую шею, но сидящей не прямо, как у всех, а наклонно вперед, отчего казалось, что голова у него выросла из груди.

— Балуетесь? — спросил старик Ванюшку.

— Нет, зачем? Каток у нас там.

— Я и говорю, балуетесь, играете… Что ж, играйте… Только вот не боязно, когда Скопанец лютует?

— Как это лютует? — не сразу понял Ванюшка.

— Не слыхали разве? — усмехнулся старик. — Оно, может, теперь и Скопанец другой. А в старину люди добрые вечером побаивались туда ходить… Будто сама гора громом рыкала… Нечистая, знать, сила тешилась…

— А-а, гром мы тоже слыхали! — сообразил наконец, Ванюшка, о чем ведет речь старик. — Но никакая это не нечистая сила. Учитель нам объяснил: это гора может от мороза трещать. А эхо еще громче треск делает, вот и получается как гром…

— Гляди, какие грамотные все пошли, не вдруг испугаешь, — будто с разочарованием заметил старик. И, настороженно покашливая, поинтересовался еще. — А наледь, того… когда она выходит, не боязно, что зальет?

Ванюшка не успел ответить. Подошел Сергей Петрович.

— Это для ребят и хорошо, Харламыч! Каток как бы сам собой поливается. Наверно, где-то тут под берегом родничок есть, вода и выходит на лед. Лучшего места для катка и не придумаешь.

— Оно само собой, само собой… Местечко, точно, приглядное! — обрадовался чему-то старик. — Катайтесь, катайтесь, ребятки!

И, ласково кивнув, поспешил к себе домой. Жил он на отшибе от села, в приземистом пятистенке невдалеке от озера, которое называлось Кислым за тухлую воду.

Харламыч был угрюмым, нелюдимым стариком. Ванюшка никогда не видал его улыбающимся и теперь посмотрел вслед ему с интересом: чему это он так обрадовался?

Но тут до мальчика долетел знакомый голос:

— Ребята, смотрите, смотрите!..

Ванюшка быстро оглянулся — Зина! Она стояла среди обступивших ее полукольцом мальчиков и девочек и что-то показывала им. Сверху Ванюшке почудилось — на ладони сверкает серебряная монета. Старинная разве какая? Где ее Зина нашла?

Ванюшка кинулся к краю обрыва и скатился под Скопанец так стремительно, что Сергей Петрович только головой покачал: вот так спокойный, медлительный мальчик!..

В руках у Зины был обыкновенный карась. Даже не обыкновенный, а совсем маленький, превратившийся на морозе в ледяшку.

И Ванюшка, и другие ребята, сбежавшиеся на призыв, были разочарованы.

— Эка невидаль! — сказал пренебрежительно Ленька. — Ты в городе карасей не видела, а я сам летом таких вот ловил!

Ленька развернул руки настолько широко, что любой карась, несомненно, выпучил бы глаза, узнав, что где-то рядом водятся такие его собратья-гиганты.

Ребята прыснули.

— Ну, чуть поменьше, — нимало не смущаясь, стоял на своем Ленька. — А таких малявок я обратно в озеро кидал!

— В озеро! То-то и есть, — сказала Зина не без язвительности. — Карась — озерная рыба, а этого я на речке нашла. Здесь вот, на льду. Объясни-ка, раз ты деревенский и все знаешь, как он сюда попал?

Ленька обескураженно заморгал. Попытался отмахнуться:

— Мало ли как! Может, кто с рыбалки шел да обронил…

— Разве здесь с озер дорога?

Это было верно: никакой дороги на льду под Скопанцем не только на озера, но и никуда не было. Кроме той тропки, которую сами ребята проложили к катку.

— Сорока могла притащить… — немного поразмыслив, вслух предположил Ленька. — Они знаешь какие, сороки? У меня даже из ведра один раз окуня выхватили…

— Ладно, пусть сорока. А почему она этого карасика не склевала?

— Чего ты ко мне привязалась — почему да от чего? Откуда я знаю! — рассердился Ленька. — Притащила и бросила! Может, ее собаки испугали…

Сердитый возглас Леньки развеселил ребят. Они засмеялись, стали подмигивать друг другу. А кто-то сказал намекающе:

— Конечно, собаки. Бегают везде, то сорок, то зайцев пугают…

Ленька вспыхнул кумачом и бросился на насмешника с кулаками.

Отчего же безобидное упоминание о зайце, напуганном собаками, так взбесило мальчишку?

Месяц назад с Ленькой произошел диковинный случай. В воскресенье ребята отправились в лес за рябиной. Зимой, прихваченные морозом, ягоды ее бывают вкуснее, чем осенью. Кислота куда-то исчезает. И собирать хорошо: листьев нет, а кисти висят целехонькие, красные, подернутые инеем — красота!

Взяли ребята с собой санки, мешок. Ну а Ленька, он Ленька и есть. Увидел: дорога под гору пошла, хлоп на санки и, не дожидаясь товарищей, помчался. Ребята только рукой махнули: катись уж, что сделаешь, хотя на санках не одному, а сразу четверым можно устроиться, если потесниться.

Гора крутая, длинная, разошлись санки — дух захватывает. Мчится Ленька, посмеивается над тем, что друзей с носом оставил. Вдруг навстречу ему откуда-то из-под куста вымахнул заяц. А за ним — две огромные собаки. Лают, захлебываются, красными разинутыми пастями воздух хватают.

Наверное, собаки подняли зайца на лежке и давно уже гоняли его. Замученный, обезумевший зайчишка метнулся наперерез летящим под горку санкам. Подпрыгнул, хотел, видно, перескочить на другую сторону, но силенки изменили и бедный зайчишка шлепнулся прямо на коленки Леньке. И то ли совсем он выдохся, то ли смекнул, что на коленях у мальчика можно спастись, но прижался к животу Леньки да так и замер, сжался комком.