И Мишкина капуста начала расти не по дням, а по часам. Мальчик ходил гоголем. Он был уверен, что победа уже близка.

После окучивания, полив и подкормки прекратили. Огород уже не требовал к себе прежнего внимания, и ребята стали заглядывать на него реже. Мишка не был на участке почти месяц. А когда пришел — ахнул изумленно.

Все превзошло его ожидания. Кочаны были ростом чуть пониже самого Мишки. Листья — каждый шириной с заслонку от русской печки.

— Во-о, глядите! — торжествующе сказал Мишка Зине, которая выпалывала на своем участке сорняки. — Моей никакие сорняки нестрашны: она выше их!

— Папа говорит, что пустой колос всегда голову вверх задирает, — наставительно заметила девочка. — А у твоей капусты головы совсем нет.

Мишка почувствовал себя немного обескураженно. Посмотрел на капусту внимательно, но ничего подозрительного не увидел. Вынужден был, несмотря на пренебрежение к девочке, спросить:

— Как это — головы нет? Листья вон какие громадные, что еще надо?

— Вилок-то на твоей капусте совсем не завивается.

— Ну и пусть!

Зина громко захохотала.

— Уморил, ох уморил! Вилок не вьется, а он пудовые кочаны ждет! Побьет твой лопух морозом — делу конец!

Мишка побагровел. Его рекордную, гигантскую капусту называли лопухом — это было уже слишком! Мальчик сжал кулаки. Наверное, Зине пришлось бы спасаться бегством. Но тут в школьный огород как раз завернул председатель. Его интересовало, как школьники выполняют поручение правления.

— Гм-м… — сказал Василий Павлович озадаченно, остановившись перед капустой Мишки. — Пальма это что ли?

Конечно, сравнение с пальмой было менее оскорбительно, чем с лопухом. Но мальчик все же насторожился: серьезно говорит председатель или подсмеивается.

— Да-а… — продолжал Василий Павлович. — Не думал, что на наших огородах могут расти такие чудеса.

Чудеса? Значит, он не смеется, а одобряет Мишкино растение?

Мальчик уже горделиво посмотрел на капусту. Верно, она смахивала на пальму. Ребристая кочерыжка напоминала ствол, а раскинутые листья — крону.

Оказалась сбитой с толку и Зина.

— Это Мишкина капуста, — сказала она смущенно. — Только тянется почему-то вверх, а вилка нет… Наверное, земля переудобрена…

— Вилка нет? И не надо. Зато кочерыжка будет метра полтора длины, — усмехнулся председатель. — Ведь ты любишь капустные кочерыжки?

— Люблю, — приглушенно ответил Миша.

— Вот и обеспечился теперь кочерыжками на всю зиму.

Миша покраснел, как переспелый помидор. Зине стало жалко его, и она сказала:

— Он же, папа, думал, как лучше… Он ведь москвич, за овощами не научился еще ухаживать…

— А-а, — произнес председатель. — Это не сынок ли Петра Ивановича Крохина? Отец — мастер на все руки. Да и сынок, слыхал вот от дочки, заметным растет человеком. Голову носит высоко… Вроде вот этой самой капусты…

И Василий Павлович, распрощавшись, ушел. А Зина с Мишкой остались озадаченные. Особенно недоумевал Мишка: «Что бы такое значили слова председателя? Голову носит высоко, как эта капуста… Но у капусты головы-то, Зинка говорит, как раз и нет. Одна кочерыжка да листья, как лопухи… Вытянулись бестолку, даже не узнаешь сразу, что это такое — ни капуста, ни пальма… Интересно, чем же он похож на нее?»

После этой неудачи на огороде Мишка немного поубавил спесь, реже стал напоминать, что он москвич. Утешало то, что рекордного урожая ни у кого не вышло, на выставку никто не поехал, но его непререкаемый авторитет среди ребят пошатнулся. Одни братья Рябовы готовы были слушать его по-прежнему, и с ними он подружился еще крепче.

Но и этой дружбе суждено было кончиться ссорой.

В конце октября у Мишки заболела в Москве одинокая бабушка. Мать вынуждена была выехать к ней. Сына она побоялась оставить в деревне с отцом, решила взять с собой.

Мишка не преминул похвастаться, что опять едет в Москву. Однако мальчишки и девчонки не позавидовали ему. Наоборот, они заподозрили его с матерью в бегстве с целины.

— Известно, сначала уедет мать, а потом и отца перетянет, — презрительно объявил Ванюшка.

— Значит, ты думаешь — мы дезертиры? — подступил к нему Мишка.

— Ясное дело! — язвительно вставил Ленька.

— Хороши дезертиры — отец уже два года здесь проработал!

— Отец-то проработал, а вы лето проболтались и обратно. И отца за собой, ясно, сманите…

— Ах, так! А я еще друзьями вас считал! — Мишка яростно потряс кулаком.

Но Ванюшка и один был сильнее его, а тут еще рядом стоял Ленька, поэтому он не стал драться. Разошлись, полные презрения друг к другу.

И вот — нате, Мишка снова в Кожино! Бабушка умерла, и он, проучившись в столице две четверти, вернулся вместе с матерью на Алтай.

Теперь-то он мог ходить с гордо поднятой головой. Все видят, что они не беглецы, как ехидничали ребята! А сколько новых рассказов о Москве привезено! Хватит до весны ребятам слушать его…

С этими мыслями и бежал Мишка к Скопанцу, где, как ему сказали, были сейчас Рябовы.

Только вышло все иначе.

— Что вы делаете? — спросил Мишка, не успев поздороваться.

— Да так. Ничего не нашли… — ответил Ванюшка.

— А мне сказали, что вы под Скопанцем клад отыскали. Я и помчался, чтоб не опоздать при дележке… — произнес Мишка насмешливо.

Но тут он увидел посреди реки красавицу-елку с вертушкой-звездой на вершине. А вокруг нее блестел каток… Мишка хотел было по обыкновению сказать: «Ну, это что, вот в Дзержинском парке…»

Но язык не повернулся. А когда заметил темную нору в береге, узнал, какая тайна кроется здесь, то вместо рассказов о столице сам принялся расспрашивать ребят о том, как они сделали каток, где взяли такую громадную елку, почему поставили ее на льду, давно ли наткнулись на загадку с рыбами и пещерой. Под конец он так увлекся, что заявил:

— Ночей теперь спать не буду, а открою тайну!

Ребятам не особенно понравилось, что Мишка собрался действовать один. Но они промолчали. Пусть. Кто бы ни разгадал загадку, лишь бы скорее разгадать. Не хватало никакого терпения ждать…

Так Мишка Крохин снова появился в Кожино и пообещал разгадать тайну.

Только кто же из родителей разрешит детям бегать в полночь за село? Не стоило об этом даже говорить. Мишка решил наведаться на Скопанец тайком от отца с матерью.

Часов в одиннадцать вечера он сказал, что забыл во дворе лыжи: не поломала бы их шалая скотина. Надел пальто, шапку и выскочил за дверь.

Мать немного удивилась неожиданной бережливости сына. Обычно он бросал свои вещи где попало.

«Растет, начинает за ум браться», — подумала она с удовольствием, не подозревая, что ее сын погнался за неуловимой тайной.

Выскочив во двор, Мишка сообразил, что выдумка с лыжами, пожалуй, не очень надежна. Долго ли их прибрать? Пять минут спустя мать может выйти и проверить — куда он запропастился. Не найдет во дворе, поднимется переполох. Надо выгадать хоть полчаса… Мишка вернулся и, не заходя в кухню, а только приоткрыв дверь, крикнул:

— Я к Рябовым ненадолго сбегаю, надо обязательно!

Дожидаться возражения, конечно, не стал, моментально исчез. Лишь выбежав за ворота, на минуту остановился.

Ночь была морозная. На низком темном небе висел тоненький, почти прозрачный серпик, слабо посверкивали звезды: вроде снежинок на сугробе в полосе падающего из окна света. Глубокая тишина стояла над селом. Слышно было только, как мерно постукивал движок колхозной электростанции, пощелкивали от холода деревья в палисадниках да где-то у самого Кислого озера, наверное, в усадьбе Харламыча, приглушенно лаяла собака.

«Может, позвать ребят?» — подумал Мишка. И тут же отказался от этой мысли.

Во-первых, как будешь стучаться к ним ночью? Выйдет отворять дверь отец или мать — попробуй объясни им, что Ванюшка и Ленька потребовались, чтоб сбегать на Скопанец. И потом, вдруг сегодня откроется тайна, зачем делиться ею с кем-нибудь?

И Мишка, собравшись с духом, быстро направился к Скопанцу один.