– Ты мне очень нравишься. Но я уже дал клятву верности твоей сестре.

– Кому? – Генобра, едва не проломив постель, вскочила на ноги. – Кому? Ирдане? Этой холодной жабе? – Явно паясничая, она скорчила оскорбленную гримасу.

– Как ты ее назвала? Повтори! – переспросил Артем.

– Да ты даже имени ее не знаешь! При рождении твою подружку нарекли Ирданой, что означает Злополучная. На свет она появилась раньше срока, за мгновение до того, как ее мать испустила дух, пронзенная клинком моего старшего брата. В раннем детстве, играя с угольками костра, Ирдана спалила походный шатер своей опекунши Дроксиды. Вместе с хозяйкой и челядью, конечно. Все, кто с ней имел дело потом, погибли самой нелепой смертью. Адракс, выкрав Ирдану, поступил в высшей степени опрометчиво. Именно с тех пор удача оставила его. Она погубит любого, кого коснется рукой, дыханием или даже взглядом. Вполне возможно, что она погубит всех максаров! Теперь ты хоть понимаешь, с кем связался?

Эффект ее слов был равносилен внезапному удару под ложечку. Защита Артема была пробита и совсем не тем способом, который он ожидал. Этого секундного замешательства вполне хватило Генобре, чтобы оседлать его. Она действовала быстро, беспощадно и уверенно, словно опытный всадник, укрощающий необъезженного жеребца. Ее руки и ноги были как из железа, острые шпоры пресекали любую попытку сопротивления, а губы несли дурманящий яд. Генобра хлестала его по голове и сжимала шенкелями, то посылая в галоп, то заставляя перейти на шаг, то давая минуту-другую отдыха. Она лучше Артема знала, что ему нужно, и лучше его делала то, что должен был делать он. И вот наступил момент, когда все у них: и темп скачки, и стук запаленных сердец, и лихорадочный ритм дыхания, и накал страстей, и цель устремлений, – совпало. Раб стал властелином, всадник – скакуном, страждущий – алкающим. Теперь уже сама Генобра извивалась и брыкалась, как дикая кобылица, теперь уже он давил и мял ее шелковистое, бисером испарины сверкающее тело. Артем чувствовал, как острые ногти раздирают кожу на его плечах, и сам вцепился зубами в ее упругую, душистую плоть. Ничего человеческого не осталось в нем, и то, чего оба они добивались, тоже оказалось нечеловечески восхитительным. Такой экстаз мог испытывать разве что маньяк, живьем пожирающий свою жертву, или наркоман, испепеляемый смертельной дозой морфия. Воя, хрюкая и пуская от удовольствия слюни, он умер, но уже через мгновение возвратился к жизни – обессиленный, разбитый, сотрясаемый отвращением и стыдом.

А Генобра еще долго одаривала ero своими бешеными ласками, и это было не менее мучительно, чем пытка на качающейся раме.

Если Артем и мог сейчас себя с кем-нибудь сравнивать, то только с валявшимся на полу кувшином – раздавлен, опустошен (причем раздавлен без всякой вины, а опустошен без всякой пользы). Убийственное наваждение давно схлынуло, оставив боль, слабость и тошноту.

Генобра сидела на краю развороченной постели и, ровняя шпору, сосредоточенно стучала ею об пол. От ее неглиже остались одни клочья (впрочем, как и от одежды Артема), но, видимо, перспектива прогуляться голышом через всю цитадель ничуть не беспокоила огневолосую красавицу.

Все формы и линии ее тела были утрированны, доведены до совершенства, превратившегося в абсурд, – уж если талия, то такая, что ладонями можно обхватить, уж если груди, то каждой можно медведя выкормить, уж если бедра, то соблазнительные и пышные, как кремовый торт.

Совершенно непроизвольно в памяти Артема всплыла слышанная когда-то фраза: «Лучшие женщины и лошади – рыжие».

– Ну что, дружок? – Генобра осталась довольна состоянием своих шпор и, притопывая, прошлась по комнате. – Вижу, что сейчас от тебя толку мало. Так уж и быть, отдохни. Одно горе с вами, мужчинами.

Артему осталось только согласно кивнуть: ты права, дескать. Одно горе с нами. Зато с вами радость. Глаза бы мои тебя больше не видели, потаскуха!

– А теперь поболтаем! – Она с разбегу бросилась на перину, как пловцы бросаются с бортика в бассейн.

Тут же дверь, сбив кресло, распахнулась. Слуга, но уже не тот, что накануне, а другой – черноволосый атлет с кукольным личиком, внес накрытый салфеткой поднос. Низко поклонившись, он подал его своей голой хозяйке. К разочарованию порядочно оголодавшего Артема, под салфеткой оказался один-единственный флакон из мутного зеленоватого стекла.

– Угадай, что это такое? – Генобра встряхнула флакон прямо перед его носом.

– Яд, наверное, – наобум брякнул Артем.

– Ну ты молодец! – Генобра закатила глаза. – Сразу догадался. А для кого он предназначен?

– Для меня, – не очень уверенно предположил Артем.

– Еще чего! – Генобра фыркнула. – Тебя отравить проще, чем комара прихлопнуть. Думай лучше.

– Сдаюсь. Ни за что не угадаю.

– Хорошо. Я тебе помогу. Этот яд предназначен для максара.

– Но ведь максар никогда не притронется к чужой еде или питью. А кроме того, я слышал, они невосприимчивы почти ко всем ядам.

– Вот именно – почти! Мне известно множество ядов. Одни лишают зрения, сводят с ума, ввергают в сон или беспамятство, как это было с вами. Другие останавливают сердце, прекращают дыхание, вызывают паралич, сгущают кровь, разжижают мозг, разъедают печень и почки. Почти у каждого яда имеется противоядие, но невозможно иметь при себе противоядия от всех существующих ядов. Тут отравленного может спасти только его собственный организм. В крови каждого существа таятся могучие силы, убивающие все чужое: яды, паразитов, недоступную глазу живую пыль, порождающую недуги. Каждое мгновение внутри тебя идет невидимая схватка, ристалищем которой служат все закоулки тела. Гной, текущий из раны, – это трупы мириадов крошечных воинов. Обычно эти силы неподвластны сознанию. Но только не у максаров. Мы давно научились управлять ими. Можем совершенно успокоить, а можем разжечь до невероятных размеров. В последнем случае любой, самый сильный яд обращается в ничто, в тухлую водичку, в порошок для присыпок. Я долго билась, пока нe придумала нечто такое, что позволит погубить любого из максаров. Мое зелье как раз и действует на эту защитную силу, таящуюся в крови, печени и селезенке. То, что раньше спасало жизнь, примется рьяно ее уничтожать. Чуждым станет все, что раньше было родным. Тело начнет пожирать самое себя. Если б ты только видел, во что превращаются те, кто отведал этот яд! – Генобра гладила флакон, словно это было не холодное стекло, а любимая собачонка.

Дожил, думал Артем. Слушаю лекции по иммунологии и практической токсикологии, лежа в кровати блудницы.

– А для чего все это нужно мне знать? – спросил он.

– Я собираюсь подарить флакон с ядом тебе. Храни его у себя, но в нужный момент передай Ирдане. Кстати, если желаешь, можешь рассказать ей о том, что здесь произошло. Этим ядом она может воспользоваться против Стардаха. Достаточно, если несколько крупиц попадут ему в ноздри или на губы.

– Ты уверена, что отец и дочка еще встретятся?

– Стардах сделает все, чтобы отыскать ее. Без клинка и сильных союзников она долго не продержится. И дело даже не в том, что папаша одержим жаждой мести. Ему нужен материал для создания чудовища, равного которому еще не знал мир. А для этого якобы годится только мозг максара. Догадываешься, чей мозг? Кто сейчас самый беззащитный среди максаров?

– Почему же Стардах не воспользовался Ирданой раньше, когда она была полностью в его власти?

– Это только таким, как ты, можно в любой момент воспользоваться, – ухмыльнулась Генобра. – А максара не переделаешь, если на то не будет его собственного согласия.

– Уверен, что Ирдана никогда не согласится на такое.

– А я уверена, что согласится. Если придется выбирать между жизнью и смертью. Дура она, что ли! Да только сейчас разговор не об этом. Ты сомневаешься, что отец и дочь когда-нибудь встретятся. Но я уверена, что это произойдет уже в самое ближайшее время. Стардах найдет ее даже под землей. И вот тут-то, когда они окажутся лицом к лицу, она вспомнит о моем подарке. Пусть действует смело, хитро и решительно. При этом условии их шансы сравняются. Яд может победить клинок.