Через несколько часов, скинув надоевшие до смерти доспехи и вдоволь наплескавшись в бассейне, Дарьяна сидела на скамье, пытаясь привести мысли в порядок. Звонкий перестук молотков за окном отвлекал, не давал сосредоточиться, и она поднялась, распахнув створки. Поморщилась, недовольно посмотрев вниз. На площади, где солнце уже припекало вовсю, камнерезы в одних портах взобрались на леса и работали долотами над огромным камнем. На широком щите из плотно пригнанных оструганных досок углем были расчерчены пропорции будущей скульптуры. Над камнем корпели не первый день, и уже отчетливо была видна часть спины с гребнем и хвостом, появившимся из гранитной колыбели, и частично обработанные выпуклости, которые станут когтистыми лапами. Широкая и длинная пасть начинала обретать узнаваемую форму. Как волчица, облизывая новорожденного щенка, придает ему подобный себе вид, так и острые концы инструмента, вонзаясь в камень, высекали будущую фигуру сразу со всех сторон. На широком помосте стоял старший зодчих Луст, покрикивал на резчиков, давал указания, временами сверяясь с рисунком. За его спиной высилась громада недостроенного дворца, где на одном из выступов займет свое место его творение. Или не займет – она отчетливо видела огрехи, ускользнувшие от глаз камнерезов. Мастер заметил янгалу, преклонил колено, прижав руку к груди, подал знак подмастерьям. Те побросали инструменты, притихли на обоих коленях.
Дарьяна сдвинула брови. Подумала мельком, что не мешало бы лично проучить плетьми мастера зодчих. Несмотря на его должность, надо бы указать ему на изгиб спины у дракона, который слишком крут, и если он его не исправит до завтрашнего вечера, то придется вызвать настоящего. Вряд ли зверь будет доволен, если его попробуют заставить присесть так, как изображает скульптор. Потом мысли янгалы снова вернулись к Керане. А ведь вырос, силу почувствовал старший заморыш Озары, зубы показывает, не жмется в угол. Говорили, что первым из навьей гряды рвут самый приметный сорняк, да вот не уследила. Ничего, желтоглазая, посмотрим, чего стоишь, если монахи Тримира тебя раньше в землю не вгонят. А насчет самой Озары и ее второй дочери крепко подумать надо. Они, как клин, вбитый в хребет Невриды. Найдется кто-то, вроде Эолаты, что водой его без оглядки поливать начала, и разбухнет, ломая навьи земли надвое. Худой сейчас мир между Пределами, а ведь нашли способ ужиться, как волки в логове, держатся последние города друг друга. Одна Плисса меч в ножны не вложила, да и в Ронаре седло с боевого коня не снимали. Ищет слепая Велжа союзников, будто тень редаря Хрола уже в дверь костлявой рукой постучала. Посыльных к Озаре отправляет. А ну как примет та? Ей только повод дай – для ее воинов Пограничье не преграда. Плиса уже отражала натиск редаря. Как бы сама не ударила сейчас. Раздавит и не заметит. Осторожно надо, а то всех к земле прислонят. Один Архенар в стороне останется.
Янгала ударила кулаком в открытую ладонь второй руки. Повернулась, щелкнула пальцами, и бросила худой старухе в просторном сером одеянии, появившейся словно ниоткуда, и подобострастно склонившейся перед ней:
– Гожа, повесь-ка на стену щит.
Дарьяна достала из-под скамьи широкий пояс с метательными ножами, принадлежавший какому-то следопыту из Тограна. Подбросила на руке тяжелые лезвия, каждое из которых было едва ли не шире ее ладони, и, не целясь, вогнала одно за другим в дерево щита. Все пять. По самые рукояти. За четыре десятка шагов.
– Твое мастерство, госпожа, не уступает коварству.
Гожа мерзко хихикнула, скривив губы на высохшем от старости лице, смахнула с изрытого морщинами лба редкие пряди седых волос, и уставилась на Дарьяну абсолютно пустыми глазами. Такими пустыми, будто вовсе и не глаза прятались в глубоких провалах темных глазниц.
– Я и не заметила, как желтоглазая девчонка с вечно сбитыми коленками и синяками стала взрослой, – смех захлюпал в горле старухи.
– Зачем ты постоянно напоминаешь мне о ней? – обозлилась янгала.
Гожа обмерла. Показалось, что у янгалы в волосах зашевелились черные пряди, приподнялись змеиными головками. Она хорошо помнила, что однажды, еще молоденькими несмышлеными девчонками Дарьяна и дочь Озары подрались, как самые обычные навьи ребятишки: до соплей, слез и крови. И причиной всему были именно эти черные пряди в волосах янгалы Анлора, которые Керана вздумала назвать крашеными кобыльими хвостами. Выдранные клочья оказались вполне себе настоящими, а вот их отношения с тех пор оставались не просто натянутыми. И Гожа всеми силами старалась не дать этой ненависти угаснуть, напоминала к месту и нет, а тут, видимо, перестаралась, наступив на больную мозоль крепче, чем следовало.
Дарьяна взобралась на скамью с ногами, согнула колени, положила подбородок на скрещенные руки и посмотрела прямо в глаза старухе. От этого пристального взгляда та почувствовала себя настолько отвратно, что у нее пересохло во рту. А янгала щурила синие глаза, пристально рассматривая Гожу. Брови изогнулись, на лбу появилась едва приметная морщинка, кожа на щеках порозовела, а в ложбинке между ключицами сверкнул серебряным глазом ястреб ярлыка. Она склоняла голову то на одно плечо, то на другое, отчего крохотные камни на круто поднятых бровях покачивались на едва заметных цепочках следом за ее движениями, и так же зло сталкивались, сверкая зелеными искорками. Гневаться она умела как никто другой.
– Прости меня старую, госпожа, – Гожа рухнула на пол, поползла к скамье, – я думала…
– Не думай, – Дарьяна оттолкнула ее ногой. – Пока она не опаснее мелкого зверька, который караулит добычу, но ни на миг не забывает, что и сам может оказаться в пасти более крупного хищника.
Искаженный злостью профиль янгалы застыл на фоне окна. Если бы не ноздри, широко раздувающиеся от гнева и шумно втягивающие воздух, и не желваки, узлами перекатывающиеся на скулах, то повелительница величественного Анлора могла показаться любому навью сказочной, прекрасной девицей: от изящных лодыжек в ремнях сандалий, выглядывающих из-под подола хитона с золотым поясом на тонкой талии, до самой светлой макушки, разделенной семью черными прядями. Сейчас же ее внешность мало чем отличалась от уродливой физиономии Гожи.
– Найди, проследи, выпытай. Опроси каждого, – она повернула голову, сузила глаза так, что ресницы сомкнулись, спрятав холодную ярость, и процедила: – Я хочу знать, когда он придет за ней, и буду ждать. Тешину вестника отправь. Он сейчас за Пограничьем. Пусть по землям Озары пройдется.
– Старший ночной стражи со мной и говорить не захочет, – засомневалась Гожа.
– Ты мои глаза и уши, – хмыкнула янгала, пожав точеными плечами, отчего невесомая материя хитона пошла складками, заволновалась на ее груди. – Тебе будет позволено все, что пожелаешь от моего имени. Скажешь сарту, чтобы немедленно приготовил для тебя нужный ярлык.
– Ратому бы еще отправить, – заторопилась со словами старуха. – Кому, как не старшине гончих, идти по их следу? Хватка у него, как у волка матерого. Если во что вцепится, так, пока не загрызет, не остановится.
– Выполняй! – прикрикнула янгала.
– Сказано и приговорено, – опомнилась Гожа, страстно желающая вырвать себе беспокойный язык.
Через десяток ударов сердца, когда она, напрягаясь спиной и пятясь, толкнула задом дверь и переступила порог, изгибаясь в поклонах, Дарьяна Анлор снова стала прежней. Сдержанно-веселой, прекрасной навкой, воспеваемой в стихах. Она поднялась и нетерпеливо тряхнула зовный колокольчик, приказав слуге немедленно вызвать старшего навьих гончих Ратому, который был уже достаточно седым, чтобы выполнять самые тайные поручения янгалы. Она никогда не использовала свою стражу для секретных поручений: была уверена, что тот, кто прослыл настоящим воином, не сможет стать изощренным убийцей. И когда сквозняком из открывшейся двери шевельнуло пряди волос у висков, Дарьяна, рассматривающая выдвинувшийся на окраину Предела усиленный дозор в помощь Тешину, не обернулась, так и вглядывалась в дорогу к Пограничью, пока фигурки верховых не превратились в едва различимые точки и не растворились в тени башни Риоган. Она бросила взгляд на ее стены и на нижнюю галерею со скульптурами у входа. Даже отсюда можно было рассмотреть отдельные швы в ее кладке, и даже с такого расстояния было видно, что и самый маленький из камней не пройдет ни в одни ворота Анлора. Титаническая постройка своими несокрушимыми стенами неожиданно предстала в мыслях янгалы не тем, чем была тысячелетиями на памяти навьев. Не крепостью непреступной показалась, а темницей девичьей, которая без Ожерелья Невесты не приданым ее земли умножила – обузой на шее повисла. Потом она прищурилась, нашла взглядом между далекими холмами переправу, ожидала, когда точки появятся перед рекой, сосредоточенно размышляла, не обращая внимания на замершего у дверей Ратому. Затем стала перебирать в памяти слова его соглядатаев, что докладывали о старшине дальних дозоров Плиссы. Терзалась, а вдруг пожар, который по настоятельной просьбе Эолаты сама же и раздула из крохотной искры, дай ему срок разгореться как следует, не остановится на границе Предела, обнимет пожаром Плиссу, Анлор, а затем и Невриду. И вся эта мерзость, вызванная чародейством, не сможет закончиться так просто, впитаться в землю и просохнуть, как капли дождя на нагретых камнях. Вот не сестричек из Плиссы впихнуть бы в мешок, а Эолату вместе с ее братцем Элгором в него затолкать, да поглубже в бездонную трясину, чтоб и костей для костра не сыскал никто. Поздно спохватилась. Упустила время Архенару отказать, а теперь бы саму в бочку не законопатили и не поставили у ворот Анлора, чтобы каждый входящий плевал на нее. Сидела же Керана тихо под рукой Озары, а теперь и сама старая иларис взбрыкнуть может. Ей воинов Плиссы через Пограничье бросить, что собаке за костью кинуться. Уж не новую ли войну развязать пожелает? А, может, захочет заключить кровавый договор со слепой Велжей? А она сама? Смогла бы говорить с обитателями Ронара без дрожи? А с Кераной? Сладит ли на мечах с желтоглазой, несмотря на приобретенное мастерство фехтования у Терса? Или ноги придется уносить? Впрочем, нет. Уносить ноги Терс не учил ее никогда.
