— Значит так? Ну-ну… — сквозь зубы процедил капитан и, подняв голову, презрительно окинул взглядом замершие трибуны. Медленно и шумно вдохнул воздух, наполнив лёгкие до предела, и закричал, напрягая всё тело.

— Идущие на смерть не приветствуют вас, уроды!

И, опустив голову, он высоко поднял короткий меч и мрачно двинулся на выскочившего на арену огромного тангского хищника.

Правильно сказал Гераклит: нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Вода в реке (если, конечно, её не успели перекрыть плотиной и превратить в стоячее болото, благоухающее промышленными стоками) пусть и не кристально чистая, но, во всяком случае, проточная.

А если в реку не погружаться? Просто посидеть немного на том самом берегу, где когда-то мечтал о великих свершениях и куда впервые пришёл не один, а с подругой, держа неумело и робко девичью ладонь…

Представили? Вдохнули полной грудью воздух, щекочущий кожу и заполняющий лёгкие флюидами той святой простоты ощущений, которая для уважающих себя деловых людей — хуже воровства.

А теперь перестаньте морочить себе голову. Подумайте о том, что всего пару дней назад этот воздух мог обдувать лёгким бризом ваши любимые курорты Крита или Коста Бланки.

Виктору Петровичу, как и другим людям дела, было не до ностальгических чувств. Главному редактору и учредителю продюсерского центра «С нами жить хорошо!» вполне хватало напоминаний о своём неустроенном прошлом, которые он получал от матери.

Эта странная женщина категорически отказывалась переселяться в купленную сыном квартиру в элитном доме и продолжала жить в той самой панельной двенадцатиэтажке, где разукрашенные ценителями изощрённой словесности лифты, чугунные трубы и сантехнику казарменного образца не меняли, по крайней мере, с тех пор, как Виктор Петрович (тогда просто Витя) получил свой первый гонорар.

Смешно вспомнить! Три рубля!

А мама вот помнила всё, о чём сын старался забыть. Она не только собрала в пухлую папку потрёпанные журналы и вырезки из газет, но и бережно сохранила обстановку восьмиметровой комнатёнки-каморки, бывшей когда-то и спальней, и гостиной, и рабочим кабинетом начинающего писателя.

Приезжая в гости на ритуальные чаепития с домашним вареньем из покупных яблок и безвкусным засохшим сыром (казалось, хранившимся с советских времён), Виктор Петрович пытался убедить мать в том, что не нужно цепляться за старые вещи и старые мысли.

— Что ты такое говоришь! — возмущалась в ответ не по годам бойкая старушка. — Раньше мы жили на мою пенсию втроём. Ты был студент, а у твоей бабушки, ты знаешь, пенсия была…

— Теперь всё по-другому, — возражал Виктор Петрович. — Зарабатывают не старые, а молодые. Ну а квартиры обставляют антиквариатом или покупают самые модные, самые современные вещи. Скажи, к чему тебе весь этот хлам?

Разговор — это тоже был ритуал. Виктор Петрович заранее знал, что «на орехи» достанется всем, кто может выбросить чёрствый, хотя ещё не испорченный хлеб, оставить на улице старый, но крепкий, добротно обструганный стул, сдать в утиль почти не потёртые платья и шляпки. И так далее в смысле того, что люди старались и делали что-то с душой. Их нельзя обижать. Их труд нужно ценить.

Но выходило, что старые вещи забирали у времени силу и обретали власть над людьми. В отдельно взятой забитой хламом квартире время не шло.

Может быть, это было и к лучшему. Ведь мать практически не менялась с тех пор, как стала жить в квартире одна.

А вот краны понемногу изнашивались. Виктор Петрович обратил внимание на то, что мать моет посуду в кухне только холодной водой.

Когда-то он ставил прокладки в смесители сам. При помощи кусочка резины, похожего на миниатюрную хоккейную шайбу, мог вылечить «хронический насморк» у любого крана.

Но здесь было другое. Кран закрывался со скрипом, с трудом. Похоже, он проржавел на всю глубину своих механических суставов и приобрёл неизлечимый старческий «остеохондроз».

На первом этаже дома ещё со времён молодости Виктора Петровича сохранился хозяйственный магазин. В отделе сантехники на самом видном месте лежали тусклые и заусенчатые, очевидно некондиционные детали смесителей.

— Извините, — обратился Виктор Петрович к угрюмо скучающему продавцу, — нет ли у вас вентилей получше, например керамических? Только чтобы их можно было поставить в старый отечественный кран?

— У нас они все подходящие, — ответил продавец. — А керамические не держим. Спроса нет.

— Неужели на этом сейчас экономят? — удивился Виктор Петрович.

— Какая экономия! Они ненадёжные. Выходят из строя на второй или третий день.

— Даже импортные?

— С ними совсем беда, — вздохнул продавец. — Не принимают их старые дома, — он очертил глазами условный круг, поясняя прискорбный для бизнеса факт: магазин со всех сторон окружала безликая блочно-панельная застройка. — Вот, посмотрите, настоящий немецкий кран с комплектом насадок и фильтров. Отдаём со скидкой семьдесят процентов. Гарантию, правда, дать не можем. Его уже три раза покупали и возвращали.

Тут Виктор Петрович заметил, что современные изделия в магазине всё-таки есть. Но лежат в укромных углах и скрывают свой хромовый блеск под слоем накопившейся пыли.

— Хорошо, уговорили, — согласился Виктор Петрович.

— Но у вас тут четыре одинаковых вентиля, а цена у всех разная. Какой лучше выбрать?

— Вы присмотритесь. Они разных годов выпуска. Чем старше, тем дольше будут служить.

— Это как? Вы хотите сказать, что раньше всё делали лучше, добротней, и эти вот современники динозавров, — Виктор Петрович показал на шеренгу не внушающих доверия алюминиевых кранов с белыми пластмассовыми ручками, — вершина технического прогресса?

— Кто его знает, — вздохнул продавец. — Я и сам раньше предпочитал новую технику, но с тех пор, как поменялся на этот район, отовариваюсь только в нашем магазине. И обои, и дверные замки, и люстры, и выключатели, и прочие бытовые мелочи беру из ходового ассортимента. Тут как-то… всё работает по-другому. Улучшается с возрастом, словно выдержанное вино.

После того как Виктор Петрович починил смеситель, накатило давно забытое желание сделать что-то своими руками ещё.

Удивительно, но в квартире матери не нашлось почти ничего, что требовало бы радикального ремонта или замены.

Достаточно было прочистить трубы резиновым вантузом, и вода из ванной стала вытекать так же быстро, как прежде, с давно забытым агрессивным голодным рычанием. В одном из рожков полуослепшей старой люстры, которую Виктор Петрович считал нужным выбросить на помойку, оказался окислен контакт, и после нехитрых манипуляций обновлённое и избавленное от накопившейся пыли изделие радостно засверкало всеми своими лампочками.

Дисковый телефон тоже потребовал лишь небольшой подстройки, после чего стал трезвонить так громко, что Виктору Петровичу больше не требовалось усиливать его звучание синхронными звонками на мобильный телефон матери.

Продавец отдела сантехники, с которым у Виктора Петровича сложились доверительные отношения, провёл его на склад и помог выбрать и лампы, и даже новую иголку для радиолы «ВЭФ». Мать не захотела выбросить это упрямо-копытное, балансирующее на разъезжающихся ножках чудо прибалтийской промышленности даже после того, как у него не осталось других функций, кроме подставки для телевизионной программы, извлекаемой из бесплатных газет.

Хорошо еще, что неизменный компаньон матери и единственный ценитель приносимых Виктором Петровичем мясных деликатесов кот Василий имел привычку драть когтями обои. Так что у Виктора Петровича был повод раскопать на складе в магазине дюжину рулонов красно-розовых бумажных обоев, которые были немного с другим, не цветочным, а стилизованным звёздно-флористическим рисунком. Но именно они показались Виктору Петровичу наиболее соответствующими духу эпохи, не спешившей, похоже, кончаться в отдельно взятых домах.