Взяв бокал кипрского шерри, Вэндем присоединился к толпе, кивая, улыбаясь и обмениваясь любезностями с теми, кого знал. Для непьющих мусульманских гостей был организован чай, но их пришло немного. Вэндем пригубил шерри и стал раздумывать, можно ли научить бармена делать коктейль с мартини.

Он бросил взгляд на стоящий на другом конце лужайки соседний клуб египетских офицеров и пожалел, что не может подслушать их разговоры. Кто-то назвал его по имени, он обернулся и увидел женщину-доктора. Он запнулся, вспоминая ее имя.

– Доктор Абутнот.

– Мы можем обойтись без формальностей, – сказала она. – Меня зовут Джоан.

– Уильям. Ваш муж тоже здесь?

– Я не замужем.

– Прошу прощения. – Теперь он увидел ее в новом свете. Она была одинока, он – вдовец, и их три раза за неделю видели вместе: английская колония в Каире наверняка смотрела на них, как на помолвленных. – Вы хирург? – спросил он.

Она улыбнулась:

– Сейчас я только и делаю, что зашиваю и штопаю людей, а до войны я действительно была хирургом.

– Как вам это удалось? Это не женское дело.

– Я боролась не на жизнь, а на смерть. – Она продолжала улыбаться, но Вэндем почувствовал, как она вспоминает прошлые обиды и унижения, через которые ей пришлось пройти. – Говорят, вы тоже неординарный человек.

Вэндем считал себя абсолютно обычным человеком.

– Неужели? – удивленно спросил он.

– Вы один воспитываете ребенка.

– У меня нет выбора. Если бы я и хотел отправить его обратно в Англию, то не смог бы: разрешение дают только инвалидам и генералам.

– Но вы и не пробовали.

– Нет.

– Это я и имею в виду.

– Он мой сын, – сказал Вэндем. – Я не хочу, чтобы его воспитывал кто-то другой, да и он тоже этого не хочет.

– Понимаю. Просто некоторые отцы сочли бы это не мужским делом.

Он вопросительно поднял брови и с удивлением обнаружил, что она залилась краской.

– Вероятно, вы правы, – проговорил он. – Я никогда об этом не думал.

– Я сую нос не в свое дело, извините. Не хотите еще выпить?

Вэндем посмотрел на свой бокал.

– Думаю, мне придется зайти в клуб выпить чего-нибудь настоящего.

– Желаю удачи, – она улыбнулась и ушла.

Вэндем пошел через лужайку к зданию клуба. Она привлекательная женщина, смелая и умная, и ясно дала ему понять, что хочет узнать его поближе. «Почему, черт возьми, она мне так безразлична? – размышлял Вэндем. – Все вокруг думают, что мы прекрасно подходим друг другу, и они правы!»

Он зашел внутрь и заговорил с барменом:

– Джин. Лед. Одна маслина. И несколько капель сухого вермута.

Поданный ему коктейль оказался вполне сносным, и он заказал еще парочку. Снова вспомнилась женщина по имени Элин. В Каире были тысячи таких женщин: гречанок, евреек, сириек и палестинок, не говоря уже о египтянках. У них были нежные смуглые лица и кошачьи тела со стройными ногами и пышным бюстом. Они работали танцовщицами, пока не попадались на глаза какому-нибудь богатому повесе. Большинство из них, вероятно, лелеяли надежду выйти замуж и заиметь огромный дом в Александрии, Париже или Суррее, но их ждало разочарование.

Вэндему хотелось думать, что Элин не принадлежала к их числу. Улыбка у нее была всепобеждающая. С первого взгляда было ясно, что ее идея уехать в Палестину и работать там на ферме смехотворна, но она попыталась это сделать, а когда у нее ничего не вышло, согласилась работать на Вэндема. С другой стороны, собирать уличные слухи не менее хлопотно, чем быть содержанкой. Возможно, она была ничем не лучше других танцовщиц – такие женщины Вэндема не интересовали.

Выпитые им коктейли начинали оказывать свое действие, и он опасался, что не сможет быть достаточно вежливым с появляющимися здесь женщинами, поэтому расплатился и вышел.

Он поехал в генштаб узнать последние новости. После тяжелых потерь с обеих сторон (с английской – чуть больших) день, казалось, закончился вничью. «Это страшно деморализует, – подумал Вэндем. – У нас надежная база, хорошее снабжение, оружие лучше и есть численное превосходство; мы все хорошо спланировали и хорошо сражались, но, черт возьми, ни разу не выиграли». Вэндем поехал домой.

Гаафар приготовил барашка с рисом. За ужином Вэндем еще выпил. Билли разговаривал с ним, пока он ел. Сегодняшний урок географии был посвящен выращиванию пшеницы в Канаде. Вэндему хотелось бы, чтобы в школе мальчику рассказывали о той стране, где он живет.

После того, как Билли отправился спать, Вэндем остался в гостиной один, курил и думал о Джоан Абутнот, Алексе Вольфе и Эрвине Роммеле. Все они угрожали ему, каждый по-своему. За окном совсем стемнело, комната стала казаться ему тесной. Вэндем наполнил портсигар и вышел на улицу.

В городе было оживленно, как днем; на улицах полно солдат, некоторые пьяны. Это всё были повидавшие виды мужчины, участники боевых действий в пустыне, мучившиеся от песка и жары, бомбежек и артобстрелов, и им часто казалось, что местные жители недостаточно благодарны им за их ратный труд. Если лавочник обсчитывал их, или владелец ресторана выставлял слишком большой счет, или бармен отказывался обслуживать пьяных, солдаты начинали вспоминать, как погибли их друзья, защищая Египет, и устраивали драки, били стекла и все крушили. Вэндем же прекрасно понимал, почему египтяне были неблагодарны. Им все равно, кто их угнетает – англичане или немцы, но тем не менее не испытывал особой жалости к лавочникам, наживавшимся на войне.

С наслаждением вдыхая прохладный ночной воздух, с сигаретой в руке, он не спеша прогуливался по улицам, заглядывая в крохотные, выходящие прямо на улицу магазинчики и отказываясь то от хлопчатобумажной рубашки, которую обещали сшить тут же, то от дамской кожаной сумки, то от потрепанного номера журнала под названием «Смачные истории». Его позабавил один уличный торговец, из левого кармана которого высовывались порнографические открытки, а из правого – распятия. Вэндем встретил компанию солдат, которые разразились хохотом при виде патруля из двух державшихся за руки египетских полицейских.

Он зашел в бар. Джин имело смысл заказывать только в английских клубах, поэтому он заказал зибиб – анисовую водку, которая мутнела при разбавлении водой. В десять часов бар закрывался по взаимному соглашению между мусульманским правительством и строгим начальником военной полиции. Когда Вэндем выходил, то уже был слегка навеселе.

Он направился к Старому городу. Пройдя надпись: «Военнослужащим вход воспрещен», он очутился в Бирке. На узких улочках и в переулках женщины сидели на ступеньках, высовывались из окон, курили в ожидании клиентов, болтали с представителями военной полиции. Некоторые заговаривали с Вэндемом, предлагая ему свои услуги на английском, французском и итальянском языках. Он свернул в небольшой переулок, пересек пустынный двор и вошел в открытую дверь, над которой не было вывески.

Поднялся по лестнице на второй этаж и постучал в дверь. Ему открыла пожилая египтянка. Он заплатил ей пять фунтов и вошел внутрь.

В большой тускло освещенной комнате, обставленной когда-то роскошной мебелью, он сел на подушку и расстегнул воротник рубашки. Молодая женщина в широких штанах подала ему наргиле. Он несколько раз глубоко затянулся гашишем. Скоро приятное летаргическое чувство охватило его. Он откинулся назад и огляделся. В полумраке комнаты находились еще четыре человека. Два паши – богатые арабские землевладельцы – сидели на диване и негромко беседовали. Третий, на которого гашиш, казалось, оказал усыпляющее действие, был похож на офицера-англичанина. Четвертый сидел в углу и разговаривал с одной из девушек. До Вэндема доносились обрывки беседы, из которых он понял, что мужчина хочет отвести девушку домой и они договариваются о цене. Человек показался ему смутно знакомым, но Вэндем, к опьянению которого добавилось действие наркотика, никак не мог вспомнить, кто это такой.

Одна из девушек подошла к Вэндему, взяла его за руку, подвела к нише и задернула занавески. Она расстегнула бюстгальтер. У нее была маленькая смуглая грудь. Вэндем погладил ее щеку. При свете свечи лицо девушки постоянно менялось, казалось то старым, то очень молодым, то хищным, то любящим. В какой-то момент она стала похожа на Джоан Абутнот, но, когда он овладел ею, она приняла облик Элин.