Бомбардировщики пролетели у него над головой. Роммель выбрался из укрытия. Его адъютанты и другие офицеры тоже вышли из укрытия и собрались вокруг него. Он посмотрел в бинокль на то, что творилось в пустыне. Множество боевых машин стояли в песках и горели, как факелы. «Если неприятель пойдет в атаку, – подумал Роммель, – мы сможем вступить с ним в бой». Но союзники окопались и не думали высовываться, продолжая прямой наводкой уничтожать его танки.
Все летело к черту! Передовые части его сил не дошли всего пятнадцать миль до Александрии и были остановлены. «Пятнадцать миль. Еще пятнадцать миль, и Египет был бы моим», – подумал Роммель. Он обвел взглядом собравшихся вокруг него офицеров. Как всегда, выражение их лиц повторяло его собственное. На них было написано: «Поражение».
Он знал, что видит это в кошмарном сне, но не мог заставить себя проснуться.
Камера размером шесть на четыре фута – половину ее занимала койка. Под койкой стояла параша. Стены – из гладкого серого камня. С потолка на голом проводе свисала маленькая электрическая лампочка. В одном конце камеры была дверь, в другом – маленькое квадратное оконце чуть выше уровня глаз – в него видно ярко-голубое небо.
Он подумал: «Я скоро проснусь, и все будет нормально. Я открою глаза, и рядом со мной на шелковой простыне будет лежать красивая женщина. Я буду трогать ее груди, – при этих мыслях его охватило желание, – она проснется и поцелует меня, и мы будем пить шампанское…» Эта картина, однако, не удержалась в его спящем мозгу и снова сменилась видением тюремной камеры. Где-то рядом тяжело бухал барабан, и, повинуясь его ритму, снаружи маршировали солдаты. Этот барабанный бой леденил ему душу – бум-бум, бум-бум; барабан и солдаты, и тесные серые стены камеры, и этот далекий, дразнящий квадратик голубого неба – им овладел такой страх, что он заставил себя проснуться и открыть глаза.
Непонимающим взглядом он обвел пространство вокруг себя. Это был не сон – он уже не сомневался в этом, – он проснулся, но вокруг была та же самая тюремная камера: шесть на четыре фута, и половину ее занимала койка, на которой он лежал. Он встал и заглянул под койку. Там стояла параша.
Вольф выпрямился, а затем спокойно и методично стал биться головой о стену.
Иерусалим, 24 сентября 1942 г.
Моя дорогая Элин!
Сегодня я ходил к Западной Стене, которую еще называют Стеной Плача. Я стоял перед ней вместе с другими единоверцами и молился. Я написал квитлах и опустил его в щель в стене. Да примет Господь мою просьбу!
Иерусалим – одно из самых красивых мест в мире. Конечно, я живу кое-как, сплю на матраце на полу в маленькой комнатке на шестерых. Иногда мне удается подработать – я подметаю пол в мастерской, куда один из моих товарищей по комнате носит доски для плотников. Я очень беден, как всегда, но зато я в Иерусалиме, а это лучше, чем быть богатым и жить в Египте.
Через пустыню я перебрался в британском военном грузовике. Меня спросили, что бы я делал, если бы меня не подвезли, и я сказал, что собирался идти пешком. Думаю, что они посчитали меня сумасшедшим. Однако это – самое разумное из того, что я сделал в жизни.
Должен сообщить тебе, что я умираю. Болезнь моя неизлечима, и доктора не помогут, даже если бы у меня были деньги, чтобы их нанять. Осталось мне жить несколько недель, может быть, пару месяцев. Не горюй. Я никогда не был так счастлив в своей жизни, как сейчас.
Хочу сказать тебе, что я испросил в своей записке Господу. Я просил Бога ниспослать счастья моей дочери Элин. Я верю, что он исполнит мою просьбу.
Прощай.
Твой отец.
Копченый окорок был нарезан тонкими, как бумага, ломтиками, которые потом свернули в тонкие трубочки. Булочки домашней выпечки, свежие, как само утро; баночку картофельного салата с настоящим майонезом и хрустящими кружочками лука; бутылку вина, бутылку содовой, пакет с апельсинами и пачку его любимых сигарет – все это Элин начала упаковывать в корзинку для пикника.
Не успела она закрыть крышку, как в дверь постучали. Она пошла открывать, на ходу снимая фартук.
В комнату вошел Вэндем, закрыл за собой дверь и поцеловал Элин. Он обнял ее и крепко прижал к себе, и, хотя ей было немножко больно, она не говорила ему об этом – они ведь чуть не потеряли друг друга, но теперь, когда они снова вместе, чувство взаимной благодарности переполняло их.
Они прошли на кухню. Вэндем приподнял корзинку и воскликнул:
– Господи, что здесь такое – бриллианты королевской фамилии?
– Какие новости? – спросила Элин.
Он знал, что она спрашивает о событиях на фронте.
– Немецко-фашистские силы отступают по всему фронту – я цитирую.
«Последние дни он совсем не нервничает, – радостно подумала она. – Он даже разговаривает по-другому. В волосах появились проблески седины, но он много смеется».
– Я думаю, что ты из тех мужчин, которые становятся красивее с возрастом, – сказала Элин.
– Посмотрим, что ты скажешь, когда у меня выпадут зубы!
Они вышли на улицу. Небо было таким темным, что у Элин вырвался возглас удивления.
– Конец света, – произнес Вэндем.
– Я такого никогда не видела!
Сев на мотоцикл, они отправились к Билли в школу. Еще больше потемнело. Когда они проезжали мимо отеля «Шепард», упали первые капли дождя. Элин увидела, как египтянин на тротуаре покрывает свою феску носовым платком. Капли были необычного размера – каждая оставляла большое мокрое пятно на ее платье. Вэндем сделал разворот и остановился у входа в гостиницу. Не успели они соскочить с мотоцикла, как небеса разверзлись.
Они стояли под козырьком у входной двери и смотрели на грозу. Количество низвергавшейся с неба воды казалось невероятным. Прошли минуты, и придорожные канавы превратились в настоящие реки. Мостовая была сплошь залита потоками воды. На противоположной стороне улицы владельцы лавок шлепали по воде, закрывая наружные ставни. Автомобильное движение остановилось.
– В этом городе нет системы дренажа, – сказал Вэндем. – Вся вода потечет прямо в Нил. Смотри.
Улица превратилась в сплошной поток.
– А мотоцикл? – спросила Элин.
– Черт, да его просто смоет, – воскликнул Вэндем. – Надо прикатить его сюда.
На мгновение заколебавшись, он выбежал на тротуар, схватил за рукоятки мотоцикл и покатил его по воде к ступенькам гостиницы. Когда он вернулся обратно, одежда на нем была мокрой насквозь, а волосы прилипли к голове, как будто его окатили из ведра. Увидев его, Элин рассмеялась.
Дождь долго не кончался. Элин спросила:
– А как быть с Билли?
– Школьников не отпустят, пока дождь не кончится.
Они зашли в гостиницу чего-нибудь выпить. Вэндем заказал шерри: он поклялся не притрагиваться к джину и уверял Элин, что это ему удается.
Наконец гроза прошла, и они вышли наружу, однако им пришлось ждать, пока сойдет вода. Вышло солнце, и на мостовой осталось не более дюйма воды. Водители начали заводить свои машины. Мотоцикл не успел сильно промокнуть и сразу завелся.
От жаркого солнца над мокрыми мостовыми появился пар. Билли ждал их около школы.
– Ну и гроза! – воскликнул он возбуждение и сел на мотоцикл между Вэндемом и Элин.
Они выехали в пустыню. Держась, чтобы не упасть, и полуприкрыв глаза от ветра, Элин не заметила произошедшего чуда, пока Вэндем не остановил мотоцикл. Они спрыгнули на землю и замерли, потеряв дар речи.
Пустыня была покрыта сплошным ковром из цветов.
– Ясное дело – дождь, – растерянно произнес Вэндем. – Однако…
Откуда-то взялись мириады крылатых насекомых. Бабочки и пчелы бодро перелетали с цветка на цветок, собирая нежданный урожай.
– Семена, наверное, давно лежали в песке в ожидании такого дня, – предположил Билли.
– Точно, – согласился Вэндем. – Семена лежали тут годами в ожидании такого чуда.
Цветки были совсем крошечные, но очень яркие. Билли сделал несколько шагов и нагнулся, чтобы рассмотреть их поближе. Вэндем обнял Элин и поцеловал ее, сначала в щеку, а затем они слились в долгом, нежном поцелуе.
